Сирийский рубеж (СИ) - Дорин Михаил - Страница 7

Только я надел на себя спортивную обувь, как в голову буквально «ударила» прекрасная идея.

Я же в Сирии! А что тут готовят, чего в Союзе нет на каждом углу? Самого божественного из блюд!

— Кеша, пойдём, и я тебя накормлю вкуснятиной.

— У них тут баклажаны вроде есть…

— Иннокентий, за мной! Ты позабудешь всё, что ел до этого момента.

Пройдя метров 20, мы оказались рядом с магазинчиком, где готовили… её. Шаурму!

Ах, шаурма… В прошлой жизни её продавали на каждом шагу, а здесь она была чем-то особенным, ароматным, настоящим. Уже представил, как буду вкушать этот огромный брусок тонкого хлеба с завёрнутым мясом в чесночном соусе.

— Саныч, а это можно есть? — спросил Кеша, наблюдая, как нам срезают кусочки мяса с вертела.

— Нужно. Я когда-нибудь тебе что-нибудь плохое советовал⁈ Доверься мне.

— Только тебе и доверяю. Тут столько жира у них, — жаловался Кеша.

Непросто было дождаться приготовления. Торговец ловко завернул куски мяса в мягкий, пропитанный соками лаваш. Потом добавил свежую зелень, чесночный соус и подал мне тёплый, тяжёлый рулет. Такой же получил и Кеша, начавший разглядывать шаурму со всех сторон.

— Ешь. Не пожалеешь, — сказал я и откусил кусок.

Я сделал первый жадный укус, и мир перестал существовать. В голове вспыхнуло блаженство — нежное мясо, хрустящие овощи, пряности, обжигающий язык соус. Да, ради этого стоило приехать в Сирию.

Кеша не произнёс ни слова, пока вкушал шаурму.

— Ради неё стоило пережить всю жару, пыль и суету, — сказал Петров.

— Я знал, что тебе понравится. Но не увлекайся, а то ещё больше станешь, — развернул я Кешу к выходу.

Сделав ещё один укус, я направился следом за Петровым.

Но стоило мне отдаться наслаждению, как судьба решила пошутить. Сделал шаг вперёд. Пройти мимо нескольких человек сразу не вышло. Только я преодолел этот барьер, как врезался в кого-то.

Время остановилось. Шаурма выскользнула из рук и попала прямо на светлое, явно дорогое платье девушки в тёмных очках.

Девушка замерла, медленно опустила взгляд на испачканную ткань, затем вскинула глаза на меня.

— Клюковкин! Ты это специально сейчас сделал?

Я моргнул, и ткнул пальцем в живот Антонины Белецкой, чтобы проверить, не мираж ли она. Ну не могло быть так, чтобы мы не встретились в Сирии.

Петров в суматохе не заметил произошедшего со мной казуса и продолжал удаляться.

— Привет, Тоня! Рад тебя видеть, — поздоровался я.

Пока что Тося не могла мне ответить тем же. Она продолжала вздыхать над испачканным платьем.

Тося с момента нашей последней встречи в Лашкаргахе изменилась — стала более женственной. Её тёмные волосы блестели в лучах солнца, пробивающихся через небольшие отверстия в металлической крыше рынка. Голубые глаза смотрели на меня, переливаясь различными оттенками.

— Выглядишь очень хорошо, — произнёс я, пытаясь быть как можно более приветливым.

Белецкая надула щёки и сильно сжала лямку сумочки. Да так, что костяшки пальцев побелели.

— Это моё любимое! — сжав губы, громко произнесла Антонина, указывая на испачканное платье.

— Рад тебя видеть, — по слогам произнёс я, намекая, что нужно поздороваться со старым другом, а потом выяснять отношения. Тем более что моё душевное равновесие от потери вкуснейшей еды, тоже было нарушено.

— Здравствуй, — тихо произнесла Тося, и полезла в сумку.

Взгляд у Белецкой оставался дерзким. В эти мгновения она выглядела сильной и уверенной в себе.

— Это всё твой бутерброд! Нашёл где есть. Тем более что эта еда неполезная! — продолжила ворчать Антонина.

Вот теперь желание придушить стало ещё более сильным.

— У каждого свои слабости. Считай, что я упустил обед.

Я привык жить по советским законам и соблюдать порядки. Все четыре года мне хотелось вкусить жирной, нездоровой, но очень вкусной шаурмы. А теперь это чудесное произведение арабской кухни доедают две собаки!

— У меня платье в жире, а ты про еду! — сказала Тося, достав платок.

Даже я уже успокоился из-за потерянной шаурмы, а вот Белецкая продолжала «вскипать».

Пожалуй, надо как-то успокоить Антонину. Только я собрался сказать что-нибудь подбадривающее, как появился ещё один фактор раздражительности.

— Тоська! Ты какими судьбами⁈ — радостно Кеша поприветствовал Белецкую, пережёвывая остатки шаурмы.

— И тебе привет, Петров. Не трогай меня сейчас, — выдохнула Тося.

Но разве Кешу остановишь.

— Слушай, а чё это у тебя с платьем? Тоже ела шаурму? И как тебе? — спросил Иннокентий.

Глядя на Тосю, мне уже стало страшно за Кешу.

— Да ты не нервничай. Застираешь, — махнул рукой Петров.

Тося промолчала, отвернулась и стала пытаться хоть немного почистить платком платье.

— Кеша, пойди ещё шаурму купи. Через 30 минут у машины встретимся, — отправил я Петрова подальше от эпицентра поражения гневом Антонины.

— Да я наелся уже. А чего она нервничает?

— Кеша, ты не наелся. По глазам вижу. И запомни, что фраза «ты не нервничай» всегда хорошо помогает привести человека в состояние бешенства. Двадцать минут — время пошло, — подтолкнул я товарища, и Кеша скрылся в толпе.

Я подошёл к Антонине ближе и рассмотрел внимательно пятно на платье.

Наряд действительно был испорчен. На глазах у Тоси наворачивались слёзы. Для любой девушки испортить красивое платье весьма болезненно.

— Я не так представляла нашу встречу. И не на рынке, — тихо сказала Антонина. — Ты… ты извини. Глупо как-то получилось.

— Да ладно. Банально было бы, если б мы встретились в медпункте или где-нибудь в местах проживания. А тут есть что вспомнить.

По обе стороны от нас располагались прилавки, заваленные товаром: от сверкающих золотых украшений и чеканных подносов до тончайших тканей с затейливыми узорами. Торговцы зазывали покупателей то на английском, то на арабском, азартно нахваливая свой товар.

— Лучший шафран! Настоящий, из Ирана! — протянул Антонине пригоршню алых нитей усатый продавец.

— Друг, попробуйте халву, свежая, только сегодня сделали! — пододвинул деревянный поднос парень в белой рубахе.

Где-то рядом заскрипела тележка, нагруженная керамическими кувшинами

Мимо носились мальчишки, переговариваясь на арабском. Вдалеке слышалась мелодия духового инструмента — кто-то играл, развлекая публику.

Мы шли, рассматривая расставленные на витринах кинжалы, чеканные лампы и медные кофейники. В воздухе стоял густой запах корицы и кардамона, вперемешку с едва уловимыми нотами жасмина, доносившимися от лавки с маслами и благовониями.

Хоть немного, но Антонина повеселела. В течение 10 минут мы обменялись нашими историями о приезде в Сирию.

Тося приехала работать в госпиталь, находящийся на территории одного из советских зенитно-ракетных полков в 40 километрах от Дамаска. А сейчас она в, так называемом, увольнении.

— То есть, ты прям на базе живёшь? И как там условия?

— Да никак. Модули что в Афганистане, что в Думейре. Вот на пару дней в столицу приехала. Переночую у подруги в «Синем доме» и назад, — ответила Тося и вновь чуть не расплакалась, взглянув на платье.

— Ладно. Пошли со мной.

— Куда? — спросила Тося.

— С прошедшим 8 Марта тебя поздравлю, — ответил я и взял Антонину за руку.

В десяти метрах от нас начинался ряд, где продавали одежду. В женских нарядах я разбирался не особо, так что пришлось общаться с продавщицей.

— Здравствуйте! Нам наряд для девушки, — обратился я к сирийки в платке.

Она тут же отложила все дела и споры с соседкой.

— Да. У меня есть прекрасный вариант и для вас. Одну минуту.

Продавщица взяла Тосю за руку и повела за прилавок. Обычно не весь товар выставляется у сирийцев. Где-то в глубине хранятся самые изысканные наряды.

Прошло пять минут, и передо мной появилась переодевшаяся Антонина. И если честно, я чуть слюну не пустил.