Сирийский рубеж (СИ) - Дорин Михаил - Страница 32

— Что смущает? — спросил я.

Зуев уже выглянул из грузовой кабины и начал мне показывать кулак.

— Ну, тут не по-русски как-то всё.

— Так ты и не в Советском Союзе. В Сирии много особенностей. Начиная с местного менталитета и заканчивая культурой приёма пищи.

Лицо Кеши слегка перекосило. Возможно, упоминание еды его так задело. Покушать Иннокентий всегда готов.

— Просто, много мероприятий по сохранению техники мы в Афганистане делали. А тут ничего такого и близко нет.

Устами Кеши глаголет истина.

— Дружище, тебе поручаю сделать всё как было в Афганистане. Мне пора.

— Всё точь-в-точь? — удивился Петров.

— Без фанатизма, — «дал я краба» Иннокентию и побежал в вертолёт.

Экипаж быстро запустился и начал взлетать. Прикрытие для полёта в район падения «топоров» нам были ни к чему. Так что никто рядом с нашим вертолётом не летал.

Маршрут был недолгим. Оба вертолёта, со слов Малика, упали в районе населённого пункта Хабаб. Уже на подлёте были заметны дымящиеся обломки двух вертолётов. Дым поднимался вверх, а по всей степной местности были разбросаны части вертолётов.

— Взорвались после столкновения с земной поверхностью, — громко сказал я Зуеву на ухо, перекрикивая шум в грузовой кабине.

Командир экипажа начал заход на посадку. Площадку подобрали в 150–200 метрах от одного из разбившихся вертолётов.

Даже через облако пыли, которое начали мы поднимать несущим винтом, можно разглядеть, как рядом с вертолётами крутятся специалисты. Их тоже привезли вертолётом.

Только наш Ми-8 коснулся земной поверхности, а пыль осела, бортовой техник вышел в грузовую кабину, чтобы открыть сдвижную дверь. Спрыгнув на землю, мы с Зуевым и Рафиком пошли к остальным.

Рядом с обломками уже ходили представители аппарата главного советника, а также сотрудники Мухабарата.

На подходе к первому сбитому вертолёту картина открылась трагичная. Обломки были разбросаны на большой территории и ещё дымились. Повсюду ощущался запах гари, керосина и горелого металла. А ещё сожжённой плоти.

Зуев пошёл встречаться со старшим советником по ВВС Борисовым, а я остановился рядом с останками одного из лётчиков. Его придавило главным редуктором, и были видны только ноги.

Его товарищи были тоже разбросаны. Кто-то обгорел полностью, а кто-то частично. Даже мне, повидавшего не один труп, смотреть больно на произошедшее.

Сделав шаг, я на что-то наступил. Убрал ногу и обнаружил под подошвой кроссовка обгоревшую чёрно-белую фотографию. На ней молодой лейтенант держит на руках маленькую дочку, а рядом в красивом летнем платье девушка с пышными светлыми волосами.

В груди всё сжимается от мысли, что больше отец этой девочки не придёт домой.

За спиной послышали шаги. Кто-то шёл медленно и именно ко мне. Я убрал фотографию в карман и повернулся.

— Здравствуйте, Александр! — поздоровался со мной хорошо знакомый мне человек.

Повернувшись, сразу осмотрел этого человека снизу вверх. Вид у него был не самый здоровый. Седина была уже отчётливой, а морщин на лице стало больше.

— Приветствую вас, Максим Евгеньевич, — поздоровался я с Римаковым.

Вот и ещё один куратор из КГБ. В последний раз мы виделись ещё в Афганистане.

— Понимаю, тяжёлое зрелище. Но надо идти вперёд. Всё равно мы из Сирии не уйдём. Нам нужно найти того, кто слил маршруты полётов. Я настоял на том, чтобы вас сюда привезли.

— Понятно, — ответил я, и мы пошли с Максимом Евгеньевичем к генералу Борисову.

Рядом с генералом был и один из Мухабарата, так что пришлось при нём излагать свои мысли. Я доложил свои соображения, но не торопился обвинять Салеха. Это за меня сделал Римаков.

— Ситуация уже накалилась. И времени мало. Фронт может рухнуть в любой день, а у нас завёлся предатель.

Представитель Управления политической безопасности Сирии кивнул и дал команду своему подчинённому куда-то что-то передать.

— Значит, будем брать полковника, — объявил сотрудник Мухабарата.

Но что-то пошло не так. Не прошло и минуты, как к нам прибежал один из сирийцев.

— Господин Салех Малик застрелился в своём кабинете.

Долго на месте катастрофы наших Ми-8 меня не задержали. Никаких следов того что постановщики помех были сбиты истребителями, обнаружено не было. Комплексы ПВО тоже не могли бы достать Ми-8. Всё указывало на то, что налицо работа диверсантов, применивших ПЗРК.

Римаков поблагодарил за помощь и сказал, чтобы мы продолжали работать по указанию главного военного советника. У меня с Максимом Евгеньевичем сложилось мнение, что такую диверсию могла провернуть и противостоящая нам компания Блэк Рок.

Уже через час после окончания беседы с Римаковым, меня и Зуева доставили на базу. Рафика Малика отправили в Дамаск.

Подлетая на вертолёте к базе, я не отрываясь, смотрел через иллюминатор. В поле зрения попали и перемещающиеся по лётному полю люди, и выруливающие на полосу самолёты, и уходящие на очередную задачу Ми-24. Сумбурно, но даже в этой авиационной суматохе есть порядок.

А вот происходящие на этой войне события, мне было понять всё сложнее и сложнее.

— Сан Саныч, чего такой смурной? — перекрикивал Зуев шум двигателей, когда мы заходили на посадку.

Подполковник сидел напротив меня и, кажется, совсем не задумывался о происходящем. Может оно и правильно, но только не в отношении меня и моих лётчиков с техниками.

— Завертелся клубок в сирийском царстве. Как они это распутывать будут? — спросил я.

— Не будут распутывать, как мне кажется. Да и наше командование не пойдёт на конфликт с руководством Сирии. Сегодня посидите без работы, а завтра вновь будете летать по полной.

Вертолёт завис над площадкой и мягко приземлился. Бортовой техник открыл нам сдвижную дверь, чтобы мы могли выйти из грузовой кабины.

Я пожал на выходе бортачу руку и вышел вслед за Зуевым. Посмотрев в сторону штаба, увидел, что на входе уже стояла вооружённая охрана. Подходы к зданию перекрыли.

— Пойдёмте со мной на командный пункт, Сан Саныч. Нужно будет помогать временно исполняющему обязанности командира дивизии. Никто с него не снимет задачи поддержки войск на Голанских высотах, — позвал меня Зуев.

Я пошёл вслед за подполковником. Если бы знал, что вся эта помощь затянется надолго, сначала бы поел.

Сирийцы продолжали летать в зону боевых действий, нанося удары по танковым группам противника. Но с каждым разом это становилось всё более опасным занятием.

Пока Мухабарат разбирался в причинах самоубийства Салеха, его замещал подполковник Джавиль на месте командира дивизии на командном пункте. По указанию старшего советника главкома сирийских ВВС генерала Борисова, теперь я должен был работать с ним.

Ситуация, на первый взгляд, уникальная. Только что застрелился комдив, но никто не останавливает работу. Поскольку остановиться невозможно — война с Израилем в самом разгаре.

Джавиль часто просил пройти меня то к планшету общей обстановки, то на постановку задачи на вылет лётчикам, уточняя вопросы тактики израильских танковых групп.

Ещё я акцентировал внимание на средствах ПВО — крупнокалиберные пулемёты, зенитные установки и ПЗРК. Мобильные и стационарные комплексы представляли большую опасность для истребителей. Также я предложил чаще менять маршруты, поскольку действия сирийской авиации становятся предсказуемыми для израильтян.

И как писал Крылов в одной из басен, «а воз и ныне там».

Как я ни старался, убедить командование менять маршруты не вышло. По итогу во второй день войны потеряно ещё 5 самолётов и два вертолёта. И это только в моей подсоветной дивизии!

Общая цифра потерь авиации теперь, как мне удалось узнать, была 20 самолётов и 6 вертолётов.

К вечеру наступил момент, когда МиГ-23 перестали поднимать в воздух. Не пускали на удары и Су-22. Голанские высоты войска удержали, но в коридорах командного пункта сирийцы в открытую говорили, что будет приказ об отходе пехоты и оставлении города Эль-Кунейтра.