Троецарствие (СИ) - Алексин Иван - Страница 24

В общем, стравить шведов с поляками ему удалось, но его отряду за это пришлось заплатить дорогой ценой.

— Через болота пойдём.

— Что⁈ — Йонас, широкоплечий литвин служивший в отряде Якима есаулом, поднялся над костром. — Ты рехнулся, атаман! Эти болота тянутся на десятки миль. В них даже местные без нужды не суются.

— Коней жалко, — пробурчал Мишаня, грустно смотря в отблески костра. — Добрые кони.

— Коней в болото не возьмёшь, — согласился с ним Подопригора. — И всю добычу здесь бросить придётся. Пусть подавятся, схизматики. Самим бы не сгинуть, — пояснил он свою мысль. — Не до корысти тут. А ты Йонас можешь попробовать сквозь заслоны прорваться. По мне лучше в болоте утонуть, чем в свеям в руки попасть. Легко не умрём.

— В трясине подыхать тоже не лучшая смерть, — вздохнул литвин, смирившись с неизбежным.

— Э нет! Мне умирать нельзя, покачал головой Яким, взяв в руки небольшое копьё. — Меня невеста ждёт, — захлюпал он водой.

Угрюмо сутулясь, воины тронулись следом за ним. Лишь Мишаня ненадолго задержался, погладив по холке коня.

27 августа 1607 года от рождества Христова по Юлианскому календарю.

— Здрав будь, государь. Холопы твои Матвейка, Никитка, Сёмка да Ивашка челом бьют, — боярин Матвей Михайлович Годунов-Толстый как самый старший по чину из объявленной четвёрки выступил вперёд. — Кланяемся тебе, царь-батюшка, мехами соболиными да людишками воинскими, что по твоему повелению с Урала и Сибири привели, — полуобернувшись, махнул он рукой в сторону противоположного берега реки.

Следом за воеводами из лодки выскочил Тараско. Запорожец поклонился мне, радостно улыбнувшись, но вперёд лезть не стал, встав рядом с гребцами.

— Однако не шибко вы спешили, — проворчал Иван Годунов, покачав головой. — Фёдор Борисович вас ещё весной ждал, а уже осень скоро.

— Твоя правда, Иван Иванович, — согласился с большим воеводой Матвей. — А только когда через Камень перевалили, пришлось Максимке Строганову помочь. Казахи с набегом из степей пришли. Ты, государь написал, что до конца этого года не объявишься, вот и решили мы, раз спешить некуда, твои земли от разорения оборонить. Максимка за ту помощь кланяется тебе, государь, и молит 5000 рублей от него принять, не побрезговать. А ещё три подводы с мехом от себя нагрузил.

Ну, вот это совсем другое дело! За такие деньжищи можно было немного и подождать. А то у меня в казне денег даже на верёвку для мышки не осталось. Тем более, что подошли воеводы к Нижнему, как нельзя вовремя. Посмотрим, как теперь горожане запоют.

— Сколько оружных людишек с собой привели, Матвей Михайлович?

— Всё что собрать смогли, так, чтобы при этом наши земли в Сибири совсем без защиты не оставить. Ты уж не гневайся, Фёдор Борисович. Невелика сила. Четыре тысячи стрельцов да три тысячи конных людишек. Окромя того, ещё три тысячи охочего люда по пути собрали. Брат мой, Яшка, что в Свияжке воеводой сидит, опять же тремя сотнями стрельцов да тысячей городовых казаков тебе поклонился. Сам к тебе, государь, рвался да сильно занедужил. Уже и с постели не встаёт.

— Всё в руках Господа нашего, — размашисто перекрестился я. — Я помолюсь за Якова Михайловича.

Бросаю взгляд в сторону нижнегородских посланников и мысленно потираю руки. Вон как у Доможирова рожу перекосило. Плюс одиннадцать тысяч к стоящему у стен города войску — не шутка. К тому же, появление воевод из Сибири и Урала и «гостинцы» от Строгановых наглядно показали им, за кем сейчас стоит восток страны. Как говорится, есть повод задуматься. Особенно, если учитывать, что единодушия среди горожан, чью руку держать, нет, а подставлять свой город под разгром и разорение ради непопулярного Шуйского, никто не хочет.

— Рад вас видеть, бояре, на пир бы вас позвать, — поочерёдно обнимаю каждого воеводу, — но какое тут веселье, когда крамола и измена кругом? Плывите обратно к своему войску да к штурму его готовьте. Вот Нижний возьмём, головы ворам посечём, тогда и попировать можно будет.

— Так я же окольничий, государь, — воскликнул, когда до него дошли обнимашки, Иван Никитич Годунов.

— Был окольничий, стал думный боярин, — отмахнулся я. — А тебя Матвей Борисович, так как ты и без того боярин, в конюшие жалую. Ступайте.

Провожаю взглядом повесевших новоиспечённых бояр, разворачиваюсь к побледневшим Доможирову и Минину.

— Передайте лучшим людям, — буквально выплёвываю я слово «лучшие», — что если до заката город не откроет ворота, то все его жители будут считаться изменниками и за своё воровство сполна ответят.

— А если откроем, государь? — нашёл в себе силы спросить Минин. — Ты обещал в этом случае не карать.

— Раз обещал, старую вину прощу, — пронзил я взглядом Кузьму. — Моё слово твёрдое. Но за новые вины сполна спрошу. Ступайте!

Остаток дня до самого вечера я провёл в шатре, уединившись в нём с Тараской.

Ну, а чего суетится? План предстоящего штурма продуман, а за подготовкой к его воплощению Иван Годунов проследит. Воевода он опытный и в военном деле побольше моего понимает. Я же увёл Тараску с собой и откровенно с ним запил, заливая горе друга заморским вином. Сначала помянули его родителей, потом Мохину.

— Ты не сомневайся, Тараско, — приобнял я пригорюнившегося друга. — Найдём мы тех злодеев, кто твоего батюшку с матушкой погубили. Вот только трон свой верну, так сразу розыск учиню. Не бывает так, чтобы тати по округе шастали, а об них никто не слышал. Найдём. А за Мохину я с его убийцей уже посчитался. Грязному то дело получил. Он всё как надо исполнил.

— Значит, должок у меня теперь перед Василием Григорьевичем, — процедил Тараско, залпом выпив содержимое своего кубка. — И перед тобой, государь, — взглянул он мне в глаза.

— Ты мне это брось! — раздражённо отмахнулся я. — Мне Мохина другом был! И известие о его смерти острым ножом вот здесь резануло, — похлопал я ладонью по груди.

Помолчали, похрустывая грибочками.

— Что дальше делать думаешь? Жениться тебе нужно, Тараско, — пояснил я свой вопрос, заметив недоумение друга. — Род свой продолжить. Ты же один у родителей был? Вот и я о том!

— Матушке Настя понравилась.

— Так женись! За то, что ты из Сибири мне войско привёл, я тебя для начала в жильцы пожалую и богатое поместье под Москвой дам.

— А этот, Илейко, точно до неё не доберётся?

— А то ты Порохню не знаешь! — весело оскалился я. — Если хочешь, завтра сам туда скачи. А я как Нижний возьму, Мизинца с пушками туда пришлю. Арзамас — городишко небольшой. И защитников там мало. Все гулящие людишки сейчас либо с Болотниковым в Туле сидят, либо в Стародуб к самозванцу бегут. Не выстоять долго городу.

Нижний Новгород сдался на закате. Нехотя открылись городские ворота, выпуская лучших людей, дружно зазвенели колокола, приветствуя въезд город государя.

Наутро встал с трудом. Выдул ковригу кваса, мысленно проклиная вчерашний пир, от которого так и не удалось отвертеться, отстоял заутреню (мне только слухов о духовном небрежении на фоне обвинений Гермогена не хватало), вернувшись, надиктовал Сысою несколько посланий с извещением о взятии Нижнего Новгорода, известил Бертона о скором прибытии в Кострому и выгодной сделке, отчитался о последних событиях отцу Иакову.

— Государь, — заглянул в кабинет Никифор. — Там этот посадский, что вчера тебе от города кланялся, ждёт. Звать?

— Минин, что ли? — удивился я. — А зачем он пришёл?

— Так ты сам вчера, надёжа, приказал, чтобы этот самый Кузька, как штык непременно с утра здесь был, — удивился в свою очередь Никифор, выделив интонацией незнакомое ему слово.

— Да? — задумался я над тем, сколько вчера выпил. Видимо, не мало. Ну, ладно. Всё равно этот разговор должен был состояться. — Зови.

— Государь.

— Проходи, Кузьма, садись вон на лавку. Хватит бородой пол подметать. Он и без того тут чистый.

Минин поднялся, настороженно смотря на меня, осторожно присел на краешек лавки, застыл, боясь сделать лишнее движение.