Братик (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович - Страница 33

Пётр Аннибале принял тряпицу, развернул и потрогал глину. Та высохла за время пути немного и крошилась. Понюхал даже и лизнул её товарищ Малой.

— Molto bene. Questa è l’argilla giusta. Buona argilla. Очень хорошо. Это нужная глина. Хорошая глина, — последние слова на русском, покричав на архитектора, Иван накарябан на планшете.

Глава 17

Событие сорок девятое

Братик, мать его за ногу, ускакал. Прибежал какой-то хлыщ с красной рожей и чегось вопить начал, лишь лёгкий поклон отвесив. Иван подорвался было, но, на Юрия взглянув, остановился и написал, что сейчас подьячего пришлёт. Дебил. Тут неизвестные в Европе технологии производства огнеупорного кирпича и стекла цветного, а главное — оконного, а он подьячего. И где гарантия, что он потом в Литву не убежит или того хуже в Ливонию або Польшу⁈

«Если глина очень липкая после дождя, шарик, скатанный ссыхается и трескается, но при этом валик тянется и довольно долго не лопается, то такая глина будет пригодна для изготовления кирпича», — Петро Малой ту глину, что Боровой ему привёз, изъял и замочил. Ждёт, когда набухнет. И поясняет Юрию Васильевичу некоторые тонкости кирпичного производства.

— А сколько нужно песка добавлять? — ох, как не нравился Юрию этот подьячий с лисьей мордой, чем-то немного на Крамарова похожий из фильма про Ивана Васильевича. Но куда денешься.

«Тут нужен мастер, он с помощью обжигания небольших комочков глины с различным количеством песка, часто меняя продолжительность и температуру обжига добьётся того, чтобы кирпич произведённый не разваливался, пролежав на улице», — а медленно как. Словно первоклассник диктант пишет, язык высунув этот Крамаров.

— А размеры? — сам Юрий Васильевич несколько раз уже задумывался, как к знакомым метрам м миллиметрам перейти, но тут был полный затык. Не только меры объёма, но и размеры все на глаз почти. Везде огромные допуски и как тут к точным миллиметрам прийти.

«Кирпич будет длиною шесть вершков, шириною три вершка и высотою полтора вершка».

Боровой вершок для себя определил как расстояние от четырёх до пяти сантиметров. Получается полтора вершка — это почти и есть шесть с половиной сантиметров, столько и была (будет) высота кирпича в будущем.

С вершком забавная история. Перед отъездом спросил он братца, мол, а каков твой рост зараз, брате, а тот ему и написал: «шесть вершков». Хрень полная. Он за метр семьдесят, а шесть вершков — это меньше тридцати сантиметров.

Брат, как всегда, ускакал, а правдоискатель Артемий Васильевич стал в памяти копаться, но та подсказывать отказывалась. Но ведь явно тут что-то не так. Пришлось спросить в лоб брата Михаила.

«Рост шесть вершков — это два аршина и шесть вершков. Два аршина не пишут и не говорят, просто добавляют всегда».

Аршин — это семьдесят — семьдесят один сантиметр. Вот так попаданцы и сыпятся. Хорошо ему, он глухой, всё на неё, на глухоту, спишут «собеседники».

«Требует три дуката золотых в месяц», — написал подъячий Сорока, спросил Юрий Васильевич, как того звать величать. Это был ответ на вопрос за сколько согласится Петька Малой помочь князю Углицкому построить сначала обжиговые печи для кирпича, а потом для стекла уже из полученного огнеупорного кирпича.

Дукат. Ну, а чего, своих больших денег на Руси нет. Считают-то большие покупки в рублях, ну там мушкет десять рублёв стоит, но этих рублей нет. Так он и весил бы семьдесят грамм. Такой монетой можно в лоб кинуть и оглушить оппонента. А ежели ещё больше надо. И покупать там, за границами богоспасаемого отечества. Вот на этот случай и существуют на Руси дукаты или венгерские золотые флорины. Покупательная способность у него огромная, сотню кур отдают за дукат, за эту же цену — 40 уток. Если же на деньги переводить, то один венгерский флорин или один дукат в Москве стоил двадцать алтын. А алтын — это примерно две целых и одна десятая грамма серебра, раз копейка примерно 0,7 грамма. Два пишем три на ум пошло. Так флорин, Боровой точно помнил, весит три с половиной грамма золота. Двадцать алтын это сорок с небольшим грамм серебра. Тьфу. Запутался. В общем, получается не так и дорого ему фрязин обойдётся — половина гривны. Даже думать нечего — берём.

Между тем Петр Фрязин продолжал делиться секретами.

«Глина не должна содержать инородных веществ и ни в коем случае кусочков извести. Примеси, изменяясь в объеме при обжиге разорвут кирпич, а известь будет дождём впоследствии гаситься и тоже увеличиваться в объеме, и кирпич от влажности растрескается. Однако равномерное распределение извести в объёме кирпича сделает его крепче».

Ну и ладно. Раз гончары из этой глины горшки делали, то там нормально всё с примесями и известью. А про обжиг извести нужно подумать. Вещь полезная, раз пока цемента нет.

И тут подъячий огорошил Юрия Васильевича следующей запиской.

«Глину следует выкапывать и складировать в бурты, высотой не менее четырёх — пяти аршин (трёх метров) и оставлять на зиму. Глина за зиму вымораживается и ненужные примеси вымываются. Весной глину нужно складывать в специальные, приготовленные для этого ямы, которые поливают и после накрывают рогожами, давая „прочахнуть“ в течении двух дней. Этот процесс повторяется несколько раз, в зависимости от количества вредных для кирпича примесей в глине».

— Всю зиму? А если глина без примесей? Из неё гончары делают горшки, — схватился за голову князь Углицкий. Эдак проект его сразу на год откладывается. Или это хитрый итальянский ход такой. Глина лежит себе полгода в буртах, а Петруша Малой один чёрт три дуката получает, — Будем резать, не дожидаясь перитонита. Завтра выезжаем. Говори, чего нужно и кого нужно взять с собой.

Пётр Малый достраивает церковь Воскресения Христова

Событие пятидесятое

Хирург Василий Зайцев, понятно, что никаким докторусом, окончившим университет по лекарской специальности, не был. Он был обычным боевым холопом дворянина Зосимы Ивановича Лужина. Тем не менее, с помощью брата Михаила, которого в ссылке немного травничеству обучали монахи, и самого Юрия Васильевича, всех раненых обиходил. Поразился, что рану сперва велел княжёнок промыть хлебным вином, а после того, как он наконечник извлекал, опять вином промывал, да ещё и ему руки этим же вином поливал. После боя он долго не решался, но потом губу закусил и, перекрестившись, отважился обратиться к князю Углицкому, мол, поведай, княже, а зачем мы раны-то хлебным вином заливали? Забыл даже, что глухой отрок. Так волновался, что с целым братом Великого князя говорить надо.

Кривясь, монах, что всегда при князе, написал его вопрос на бумаге свинцовым карандашом.

— Чтобы огневицы не было. Там в ране… — Юрий Васильевич надолго задумался, — Чтобы рана не начала гноиться. Потом подробно расскажу.

Они уже вернулись давно с Перемышля, но по указу Юрия Васильевича Зайцева оставили заботиться о раненых. Кроме него этим же занялись и монахи из находящегося в Калуге монастыря, да ещё двух травниц по приказу князя сотник Тимофей Скрябин в Калуге лучших разыскал и к делу приставил.

Удивительно, но огневица только у двоих началась, и ими пришлось снова заниматься, рану вскрывать, чистить и вновь обрабатывать хлебным вином. Женщины поили раненых отваром горьким из ивовый коры, да молодых побегов малины. И раненые уже начали на поправку идти, а многие из покоев бывших князя Трубецкого в избе воеводы сбежали в свои новые домины. Там простора больше, да и свои там все.

Князь вернулся из Москвы через десять дён. И первым делом раненых осмотрел. Остался он тем, что все живы и выздоравливают, доволен и вечером велел Зайцеву с дворянином Зосимой Ивановичем Лужиным к нему подойти.

— Продай мне послужильца своего Зайцева Василия, — как только принёс чистую бумагу и свинцовый карандаш брат Михаил, начал без обиняков Юрий Васильевич.