Ненужная жена. Хозяйка драконьей крепости (СИ) - Калина Лина - Страница 5

Холодный металл касается кожи, и тяжёлые пряди одна за другой падают на пол, словно срубленные колосья. С каждым щелчком ножниц я будто физически ощущаю, как лишают не только волос, но и достоинства.

— Какой позор! — шипят со всех сторон.

Этот шёпот обжигает хуже огня, но я держу голову высоко, цепляясь за крохи гордости — единственное, что у меня осталось.

Последняя прядь падает на пол, и по обнажённой шее будто лезвием проводят — так остро я чувствую теперь холодный воздух.

Унижение обжигает. Душит. Подкатывает к горлу тошнотой.

Они за это ответят. Клянусь, ответят.

Мой взгляд мечется по залу, цепляясь за насмешливые, торжествующие лица, и вдруг — наталкивается на его.

Незнакомец снова стоит у трона и смотрит, не отрываясь.

Сердце замирает. Вот он наклоняется к императору, шепчет что-то, и тот, бросив на меня быстрый взгляд, кивает.

Из оцепенения выводит презрительный голос мужа:

— Пусть ползает в ногах у Совета и благодарит за милость. Могла бы стать имуществом без имени, а осталась всего лишь никчёмной бескрылой. Уберите это с глаз долой, — цедит мой муж Дариус с таким отвращением, будто я — досадная грязь на его сапоге.

В ушах всё ещё звучит его голос, полный презрения: «Это».

— Довольно, генерал Атертон! — властно бросает император, и шушуканье придворных стихает. — Ваша жена унижена. Зрелище завершено. Проводите лиору Аль’Маар.

В этот миг меня грубо подхватывают дозорные.

Краем глаза замечаю Элис, которая бросается к ногам Дариуса, что-то горячо умоляя. Но я не слышу слов — только ровный, бездушный голос мучителя:

— Пошла, бескрылая!

В последний раз всматриваюсь в лица, пытаясь отыскать незнакомца, но тщетно.

Тяжёлые двери с грохотом захлопываются за моей спиной.

Дозорные ведут по бесконечным коридорам, но я упираюсь, сжав кулаки.

Практически выталкивают на улицу — сил сопротивляться уже нет.

Пусть сейчас я бессильна, но они ещё пожалеют. Всё до единого.

Первый же глоток воздуха — и я замираю. Ощущение, будто мне дали под дых. Но не от боли, а.… от красоты.

Вокруг невероятное обилие голубого: лазурного, бирюзового, цвета морской волны. Куда ни кинь взгляд — вода. Искрящаяся на солнце, она низвергается с каменных стен, образуя бурлящие водопады. Кажется, ещё шаг — и накроет с головой этот мощный поток.

Но нет. На границе вымощенного светлым камнем пятачка воздух дрожит, словно от невидимого пламени.

Защитный барьер. Ни звука, ни единой капли не проникает сквозь эту прозрачную завесу.

— Ступай давай! — бросает дозорный. Грубый пинок в спину возвращает к реальности. Мой взгляд отрывается от гипнотизирующей картины водопадов и падает… на карету.

Пара механических кляч, запряжённых в неё, больше напоминает хлам. В металлических грудных клетках еле теплится блёклый свет — жалкое подобие живого, бьющегося сердца.

Несколько секунд я гипнотизирую это «чудо» инженерной мысли, но быстро отворачиваюсь.

Наверняка специально подобрали самую убогую повозку, чтобы унизить ещё сильнее. Она вся перекошенная, словно её собрали из обломков разных карет. Окна затянуты грубой мешковиной, не давая даже шанса взглянуть на мир.

Хотя кому какая разница, что там видит ссыльная преступница?

Один из дозорных грубо подталкивает к повозке.

— Залезай, бескрылая. И не заставляй нас ждать.

Я вздёргиваю подбородок, игнорируя его тон. Руки дрожат, но не от страха, а от переполняющей ярости. Они хотят отослать меня? Прекрасно. Путь в ад всегда начинается с изгнания.

Внутри повозки пахнет пылью, затхлым деревом и ещё чем-то неуловимо знакомым.

Сажусь на жёсткую скамью, обитую потрескавшейся кожей. Она холодная и неприятная на ощупь, как и всё в этой повозке.

Руки сами собой тянутся к голове, пальцы безотчётно теребят короткие пряди. Как жалко…

Золотой водопад волос, моё украшение — теперь лишь горстка мёртвых локонов на полу во дворце. Они отрастут, конечно. Но даже время не в силах стереть память о том унижении, том фарсе, участницей которого я стала против своей воли.

Снаружи доносится приглушённый спор: дозорные решают, кому везти меня в эту дыру — регион Тринадцать. Слышу, как один предлагает бросить жребий, и презрительный смешок:

— Думаешь, она того стоит?

Внутри вспыхивает злая искра. Ещё не хватало стать предметом спора для этих…

Будто им предложили не ссыльную везти, а золотой слиток делить. Скрипят зубы. Что ж, пускай делят. Мне всё равно кто из них получит сомнительную честь вытолкнуть в ту жизнь, о которой ничего не знаю.

Дозорные замолкают. В наступившей тишине я различаю торопливые шаги.

Неужели Дариус? Пришёл насладиться своей победой, бросить напоследок уничижительный взгляд? Или снова сказать какую-то гадость?

Дверца кареты со скрипом отворяется, пропуская внутрь узкую полоску света… и её. Катю. Нет, здесь она, кажется, Кэтрин.

— Чего тебе? — слова вырываются раньше, чем я успеваю их обуздать. Голос хрипит, словно я кричала часами.

— Как грубо, Ирис, — уголки её губ приподнимаются в лёгкой, почти незаметной усмешке. Она садится напротив. — Я хотела помочь.

Помощь? От Кэтрин, которая заняла место Ирис и теперь греет постель её мужа?

Передо мной встаёт образ земной жизни — мы с Катей, две подруги, делим секреты, мечтаем о будущем. Какая же я была глупая, слепая!

— И как же ты собралась это сделать? — выплёвываю я, вкладывая в слова всю горечь и презрение, на которые способна.

Её губы кривятся в подобии сочувственной улыбки, но в глазах плещется торжество хищницы, загнавшей добычу в угол.

Кэтрин медленно наклоняется, и я чувствую исходящий от неё аромат жасмина — тот самый, которым пахли её волосы, когда мы были подругами. Теперь он кажется приторным, удушающим, как запах яда.

— Подарок. На прощание, Ирис. Мы ведь подруги. Я правда не хотела, чтобы так вышло. Но сердцу не прикажешь. — Она насильно вкладывает какую-то безделушку в мои руки. — Не возвращайся. Мой будущий муж Дариус милостив, но моя доброта не безгранична.

— Он пока ещё мой муж, — говорю я, впиваясь в неё взглядом.

Золото обжигает ладонь, словно раскалённое клеймо. Поднимаю глаза на Кэтрин, и в горле застревает болезненный крик. Она не сводит с меня взгляда, в её глазах пляшут злые, торжествующие искры.

Медальон — две половинки ракушки, соединённые искусным плетением из золота — кажется зловещим символом в моей ладони. Сжимаю кулон в кулаке, острые края впиваются в кожу, причиняя физическую боль.

Скажут: я его украла, или ещё что похуже…

— Я не беру чужое, как некоторые. — Отшвыриваю медальон от себя. Он ударяется о стенку повозки с тонким, печальным звоном, будто оплакивая нашу разрушенную дружбу.

— Жаль, Ирис. — В голосе Кэтрин больше нет притворства. — А я ведь действительно хотела как лучше. Но ты всегда была такой строптивой. Дозорные! — взвизгивает она, выпрыгивая из повозки. — Бескрылая напала! Эта безумная хотела меня убить!

— Дозорные, отставить! — гремит мужской голос, и чьи-то сильные руки выдёргивают из полумрака повозки.

Почувствовав под ногами землю, я могу, наконец, рассмотреть мужчину. Сердце екает — это тот самый незнакомец, что гордо возвышался у трона.

— Всё в порядке, лиора? — спрашивает брюнет. От него пахнет знойным ветром и терпким сандалом.

Киваю, пытаясь отодвинуться, вырваться из-под его внимательного взгляда.

— Ирис хотела меня убить, — требовательно начинает Кэтрин. Она картинно шмыгает носом, изображая невинную жертву.

— Лиора лжёт. Ничего я не хотела, — спокойно отвечаю, чувствуя, как волна гнева подступает к горлу.

— Зэйн, я же твоя сестра! — Кэтрин хмурится. — Неужели ей поверишь, а не мне?

Он молчит, переводя взгляд с меня на Кэтрин и обратно. Наконец, Зэйн тяжело вздыхает и спрашивает: