Хроники ветров. Книга 2. Книга цены - Демина Карина - Страница 4

– Опять передумал, – сокрушается Его Святейшество, и аромат запретной радости становится острее, приобретая резкие ноты перца и крови… хотя кровь, наверное, не из этой гаммы, кровь сама по себе, здесь ее много, Вальрик раньше и не думал, что в нем может быть столько крови. – Сильны демоны души твоей. Атмир, продолжай, только не убей ненароком.

Атмир почтительно кланяется и начинает снова…

Больно… как же больно… еще немного, и он не выдержит, уже не выдерживает… боль распускается огненным цветком, обнимает тело, тянется к сознанию и… гасит. Больше Вальрик ничего не чувствует. Совсем ничего, это пугает, хотя лучше уж так, чем с болью.

– Почему он замолчал?

Атмир разводит руками. Атмир удивлен. Атмир пытается исправиться, но… смешно, когда не чувствуешь боли, вот только мышцы занемели и улыбаться не получается.

– Господи, – Святой князь осеняет себя крестом – как же он медленно движется, будто вот-вот застынет. – Он что, смеется? Атмир, посмотри, он же смеется! Только не говори, будто он сошел с ума. Ты, – вопрос был обращен к Вальрику. – Ты знаешь, кто я?

– Да, – слова кровяными шариками вспухали на губах. – Ты Святой князь, вернее, все вокруг считают тебя святым, а на самом деле ты садист и скотина… совсем как Серж. Святой Серж… Боже… – Сознание плавало в удивительном мире, где не существовало боли, и Вальрик готов был говорить… теперь он может сказать все, что пожелает. Все равно бояться нечего, наверное, он скоро умрет, а все вокруг – бред. Донельзя забавный бред. И Вальрик рассмеялся, как-то некрасиво – красные брызги полетели в стороны – но ему ли о красоте думать?

– Это Серж предал… это он пустил их в замок, поэтому и выжил… и врал… всем врал, а вы поверили.

– Замолчи!

– Почему? Кто ты такой, чтобы приказывать мне, князю? – Жаль, стальная цепь держит крепко, а то напоследок Вальрик с превеликим удовольствием заехал бы в лощеную физиономию Его Святейшества, просто, чтобы посмотреть, насколько святость в реальной жизни помогает.

– Сумасшедший! Атмир, ты же видишь, что он безумен? Эти слова – явный признак больного разума…

– Похоже на то, – пробурчал Атмир. – Бывает, что они от боли головою повреждаются, хотя надо бы, конечно, проверить… некоторые нарочно притворяются, чтобы, значит, отстали.

– Ну так проверяй!

Атмир вздохнул, вытер пот со лба и руки о грязную тряпку, пошевелил кочергою угли на жаровне и, выбрав из разложенных инструментов длинную тонкую иглу, раскалившуюся до белизны, вогнал ее в ладонь. Зашипело, завоняло паленой шкурой, но как-то слабо, приглушенно, точно сквозь туман.

А боли не было!

– Хорошо смотри! – Князь приложил к носу кружевной платок. – Чтоб без обману!

На проверку ушел почти час – теперь Вальрик чувствовал время – в одной минуте вмещается ровно восемьдесят три удара сердца, раньше оно было глупым, то скакало, точно сумасшедшее, то, наоборот, замирало. А теперь ничего, ровненько так стучит, правильно.

– Видать и вправду… – наконец, вынес решение Атмир. – Ничего не будет, Ваше Святейшество, видал я таких, на кусочки режешь, а они лыбяться да шутки шутют. А жалко, молодой еще…

– Пусть смилостивится Господь над мятежной душой его. – Отозвался Святой князь, выглядел он не слишком огорченным. – Конечно, весьма печально, что мы так ничего и не добились, с другой – его безумие в некоторой степени гарантирует, что и остальные ничего не получат. И еще, Атмир, приведите его в порядок… мне не хотелось бы, чтобы внешний вид этого… отступника расстроил нашего гостя.

На этих словах сознание Вальрика все-таки отключилось, очнулся он уже в камере, боли по-прежнему не было, хотя повязки на теле свидетельствовали о том, что пыточная не приснилась.

На столе стоял кувшин с вином и вполне приличный ужин. Кем бы ни был этот гость, но Вальрик уже ему симпатизировал, все-таки голод лучше утолять мясом, чем плохо пропеченным серым хлебом.

Хотя почему-то мясо и вино были одинаково безвкусны…

Обидно. Но зато и боли нет.

Камера была длиной в пять шагов и шириной в три, точнее в два с половиной, потому что на полноценный третий шаг не хватало пространства. Зато если по диагонали, то получалось почти шесть. Рубеус измерил камеру вдоль, поперек и даже попытался дотянуться до потолка, правда не вышло, но… но заняться все равно нечем.

Безделье убивало. Безделье и холод. И мысли. Всего их было три. Первая – он, Рубеус, идиот. Вторая – он попался. Третья – касалась Коннован и жила отдельно от первых двух. Порой порядок мыслей изменялся, но содержание никогда.

Пространство камеры вмещало в себя влажные стены, узкую лавку с соломенным матрацем, кувшин с водой и ведро – условия почти комфортные. Кормили регулярно, допрашивать даже не пытались, равно как и разговаривать, просто засунули в этот каменный мешок и забыли.

Странно. Аркан на шее висит безжизненной петлей, по-прежнему ограничивает способности, но при этом больше не проявляет агрессии. Если допустить возможность, что Аркан вполне разумен и способен испытывать эмоции, то выходило, что он тоскует. Вопрос – чем вызвана эта тоска.

Вообще вопросов было много, гораздо больше, чем мыслей, Рубеус даже пытался задавать их охранникам, но те упорно молчали.

В левом углу выбоина, присыпанная каменной крошкой, будто кто-то пытался прорыть в стене ход. Глупо. От бесконечного кружения по камере – три шага, пять, шесть, или наоборот: шесть – пять – три – заболела голова, и Рубеус прилег на койку.

Внешняя дверь хлопнула раньше положенного времени. Это было странно и выбивалось из общего режима дня. Потом шаги. Щелчок открывающегося замка и…

– В целом неплохо, – сказал посетитель и закрыл за собой дверь. – Впрочем, все подвалы чертовски похожи друг на друга, а ты как считаешь?

Никак. Рубеус был слишком удивлен, чтобы ответить на вопрос.

– Поздоровался бы, что ли? Например, из вежливости.

– Здравствуй.

– И тебе здоровья. Поговорим? – Карл уселся на единственный табурет. Закинул ногу за ногу, и руки на колено положил. Черные полукружья когтей выделялись на светлой ткани костюма. А нард странный, хотя, конечно, если чему удивляться, то не наряду. – Или ты не в настроении?

– Поговорим.

– Грязновато здесь, хотя, конечно, чего еще ждать от камеры. Признаться, я думал, что тебя попросту убьют, а вместо этого… ну что ты хочешь, сто сорок лет – немалый срок для мира, а уж когда война идет. Знаешь, раньше считалось, что войны стимулируют развитие цивилизации, хотя лично я с данным утверждением не согласен.

– Чего тебе надо?

– Честно говоря, сам не знаю. Просто пришла бумага об участии некого да-ори в заговоре… или не заговоре, я не слишком-то вникал в детали, потому как и без деталей дел невпроворот, но вот имя… вернее, имена. Вальрик – это ведь тот мальчишка, у которого так и не получилось стать князем?

– Что с ним?

– Ничего. Пока ничего, но есть варианты. Кстати, то же самое касается тебя. – Карл поднялся и, заложив руки за спину, принялся мерить шагами пыльное пространство камеры. – Все, что произойдет дальше, будет зависеть от результата нашей с тобой беседы. Поэтому, я был бы весьма благодарен, если бы ты соизволил проявить хоть каплю уважения ко мне. Не слишком, знаешь ли, удобно разговаривать, когда твой собеседник лежит, делая вид, что ему совершенно не интересно, что, кстати, является неправдой. Тебе интересно.

Интересно. Оспаривать данный факт глупо, да и не собирался Рубеус спорить с нежданным визитером. Он и разговаривать с ним не хотел, точнее, хотел, но не на предложенных условиях. Хотя, конечно, некрасиво лежать и пялится в потолок, когда к тебе обращаются, отдает хамством, причем хамством совершенно детским.

Рубеус сел, и заработал одобрительный кивок – нужно ему это одобрение.

– Вот так намного лучше, я помню, ты и раньше отличался сообразительностью… но это так, к слову. – Карл провел пальцем по стене. – Сырая, раствор слабый, еще лет триста-четыреста и начнутся серьезные проблемы, впрочем, нас с тобой они не касаются. Для начала меня интересует один весьма конкретный момент, а именно: ты все еще хочешь меня убить?