Хроники ветров. Книга 2. Книга цены - Демина Карина - Страница 3

– Вежливость – великая добродетель. – Заявил Его Святейшество, устраиваясь поудобнее на своем переносном троне. Бледные ладошки легли на подлокотники, парадное одеяние изломалось причудливыми складками, а на благородном челе пролегла глубокая морщина – Итак, разговаривать ты не желаешь.

– Почему? Можно и поговорить. – Вальрик тоже сел, конечно, выглядит он куда как хуже – одежда грязная, воняет немытым телом и вездесущей плесенью, ну да главное ведь душевный настрой. Странно, ему было весело, а вот нежданный посетитель веселья не понял, едва заметный кивок стражу и порядок установлен:

– Встать! С Его Святейшеством разговаривать стоя. В глаза не смотреть. Не возражать. Отвечать, когда спрашивают, но самому не заговаривать!

– Хорошо, хорошо, Лука, – Его Святейшество вяло махнул рукой, то ли благодарил за служебное рвение, то ли наоборот просил заткнуться. – Надеюсь, беседа будет приятной и конструктивной. Итак, ты, Вальрик, сын Володара, признан виновным по всем пунктам обвинения, однако сам вину отрицаешь, что безусловно, лишь усугубляет твое положение. Искреннее раскаяние очищает душу, ты же упорно отворачиваешься от Господа нашего… печально. Долг требует от меня исполнить приговор, но душа… милосердие является высшей из добродетелей…

Монолог начал надоедать Вальрику, хотя, конечно, расслабляться не следовало, вряд ли Святой князь снизошел до посещения смертника лишь потому, что больше не с кем было побеседовать о душе и добродетелях. Ему явно что-то нужно, что-то очень определенное, и Вальрик, кажется, догадывался, что именно. Но пусть этот святоша сам скажет. Коннован учила не лезть на рожон в бою, но это тоже своего рода бой.

Святой князь сложил руки на груди. На бледных тонких пальчиках разноцветными огнями переливались перстни, особенно один хорош, с синим чистым камнем, будто небо осколок в золото вставили.

Вот бы на настоящее небо глянуть… сколько он в этой камере торчит?

– Я вижу задумчивость на твоем лице, сие позволяет надеяться, что не все потеряно для души. Пожалуй, при некоторых условиях я мог бы пойти на встречу…

– И каких же? – Вальрик заранее решил, что ни на какие условия не согласиться, но спросить-то следовало.

– Вопрос, безусловно, интересный, – одобрительно кивнул князь, морщинка на лбу разгладилась, и губы тронула улыбка, добрая, полная готовности прощать и миловать. – Чтобы добраться до сути, следует рассмотреть возникшую ситуацию с разных сторон. С одной, я не могу игнорировать волю Святого Сержа, а она высказана вполне определенно. С другой, нигде не указаны сроки исполнения приговора, равно как и условия, в которых должен обитать узник до… казни. Ты не против, что мы будем называть слова своими именами?

– Нет.

– Правильно. Итак, варианта два. Ты можешь умереть быстро, в том смысле, что сегодня, завтра или послезавтра. Или умереть, спустя годы… даже десятилетия. Во втором случае возникают варианты. Первый – эти десятилетия ты проводишь здесь, в полном одиночестве. Попробуй представить, каково это…

Вальрик представил, и тут же мысленно проклял чересчур живое воображение. Годы в каменной клетке, темные потеки плесени в углах, истекающие росой трещины, каждая из которых изучена до мельчайших подробностей, и фигурки из серого хлебного мякиша. Через год-другой он станет неплохим скульптором, если, конечно, раньше не свихнется.

– Перспектива не из приятных, – продолжал вещать Святой Князь, поглаживая расшитую золотой нитью ткань одеяния. – Порой жизнь превращается в весьма обременительное занятие. Но изменение некоторых… факторов изменит и твое отношение к жизни. К примеру, это помещение можно заменить другим, более комфортным. Далее по списку возможность относительно нормального человеческого общения, доступ к библиотеке и даже иногда прогулки во внутреннем дворе. Для меня это мелочи, но любую мелочь нужно заслужить. Ты согласен?

– Нет, но с удовольствием тебя послушаю.

Мгновенно последовала расплата за фамильярность: резкий, с оттягом удар по пояснице и краткое напоминание о правилах хорошего тона:

– К Святому князю обращаться «Его Святейшество» или «Его Святейшество Князь Олаф».

П-подумаешь. Больно, конечно, но не смертельно, Вальрику даже удалось не застонать и выпрямиться, хотя очень хотелось послать эту разряженную куклу куда подальше, залезть на койку и вернуться к прерванному занятию – лошади нужен был всадник.

Сам князь сделал вид, будто не заметил допущенной узником оплошности, и продолжил монолог.

– Итак, ты имеешь явную выгоду от нашего к тебе интереса, в то время как твоя личность для нас интереса не представляет. Однако возникает закономерный вопрос, отчего же это ты… презренный червь на длани Господней, предатель, клятвоотступник и убийца собственного отца, так заинтересовал остальных?

– Кого?

– Полномочный представитель Империи от имени Великой Матери предлагает за тебя выкуп… причем немалый, очень немалый. В то же время вице-диктатор да-ори требует, чтобы тебя передали под его опеку. Так что же в тебе такого особенного, Вальрик?

За вопросом моментально последовал тычок в спину:

– Отвечать, когда Его Святейшество спрашивают! – кроме ретивости страж отличался и горластостью. Перерезать бы ему глотку, чтоб заткнулся… и Святейшеству тоже. С другой стороны не отвечать и вправду не вежливо.

– Ничего.

– Неужели? Сейчас ты скажешь, что не имеешь ни малейшего понятия, зачем ты им понадобился.

– Ваша правда, не имею.

– Ложь. – Святой Князь был спокоен и даже весел, точно предчувствовал некое донельзя забавное развлечение, и снова Вальрик догадывался, какое именно, хотя лично его догадка совершенно не радовала.

– Ты снова лжешь и упорствуешь в обмане. Подумай хорошо, я предлагаю вариант, одинаково устраивающий обоих. Ты рассказываешь мне то, что желают знать нелюди, я же гарантирую долгую и спокойную жизнь.

– Спокойнее, чем здесь? – Вальрик уже решил, что не согласится, но продолжал тянуть время, очень уж не хотелось приступать к следующему этапу.

А перстень все-таки красивый. Небо в золоте. Вот бы настоящее увидеть, можно даже и без золота.

– Намного. Ты ведь разумный человек, ты понимаешь, что в данный момент времени находишься в моей власти, и я могу сделать с тобой абсолютно все, что пожелаю. Поэтому…

– Нет.

– Нет? – Переспросил Его Святейшество. Вздохнул, вытащил откуда-то из складки одеяния четки и принялся перебирать. Золотистые – в цвет вышивки – камешки с еле слышным стуком касались друг друга, словно желали сбежать из цепких пальцев.

Вальрик бы тоже сбежал, только как камушки эти на веревке висит, и деваться некуда.

– Значит, ты отказываешься? – уточнил Святой князь. – Что ж, это исключительно твой выбор. Вице-диктатор прибывает завтра, его просьбе отказать мы не можем… пока не можем, равно как и убить тебя – это приведет к ненужному конфликту, который в данный момент времени совершенно нам не выгоден. С другой стороны, я надеюсь, ты понимаешь, что мы не имеем права отдать тебя, не выяснив причин этого странного интереса к особе столь явно бесполезной. Поскольку добровольно разговаривать ты не желаешь, хотя видит Бог, не понимаю причин твоего упорства, то мы вынуждены будем применить… альтернативные методы беседы.

– Пытки, что ли?

– Сыворотка правды на тебя не действует, поэтому… – Святой князь поднялся. – А старые методы пока еще никого не подводили.

Вот и сбылась мечта идиота – Вальрик не сумел сдержать улыбки – еще недавно он думал о том, что боль стала бы замечательным средством от тоски и вот пожалуйста.

Скоро стало совсем не до улыбок.

Боли было много, чудовищно много, Вальрик и не представлял, что ее бывает столько. Кажется, он кричал, кажется, обещал рассказать все, что знает, но стоило боли отступить и… и верх брала ненависть. К себе – за проявленную слабость; к палачу – деловито-равнодушному и целиком сосредоточенному на работе, но больше всего к Его Святейшеству. Золоченый стул, белые одежды, высокая тиара, сложенные на груди руки и внимательный, колючий взгляд. О, со стороны казалось, что Святой Князь даже скорбит об упрямстве узника, которое обрекает того на ненужные мучения, но Вальрика внешностью не обмануть. Он видел, он все видел – запах лимона и жженого сахара, коньяк и корица – удовольствие, постыдное, тщательно скрываемое от посторонних глаз и оттого втройне острое. Именно запах и вызываемые им образы мешали рассказать. Только не этому человеку, только не сейчас…