Дроны над Сталинградом (СИ) - Андров Алексей - Страница 5

На момент доклада:

— Провёл восстановление радиостанции РБ-М, выведенной из строя после артобстрела;

— Инициировал и самостоятельно реализовал доработку трофейной немецкой противотанковой мины “Tellermine 35” с заменой механического взрывателя на импровизированное радиоуправляемое устройство;

— Устройство прошло боевое применение в составе разведгруппы лейтенанта Руднева, в результате чего была уничтожена штабная машина противника, уничтожены документы, потерь с нашей стороны нет.

По наблюдениям командного состава:

— Дисциплинирован, в быту скромен, спиртного не употребляет, с личным составом держится ровно;

— В обращении с техникой демонстрирует уровень подготовки, превышающий уровень подготовки младшего командного состава;

— Имеет нестандартный подход к решению задач, что неоднократно демонстрировал;

— О своих прежних командировках, месте службы и личных данных говорит скупо, но уверенно. Поводов для задержания или дисциплинарных взысканий не давал.

Заключение:

Личность инженера Громова в полной мере не установлена, однако по результатам выполненных им задач и по показаниям командования, целесообразно оставить его при инженерной части батальона с закреплением за ремонтно-сапёрным взводом.

Предлагаю:

Продолжить наблюдение.Рекомендовать командованию допускать к нестандартным инженерным задачам.В случае изменения оперативной обстановки — эвакуировать в тыл для полной проверки по линии Особого отдела фронта.

Начальник Особого отдела 3-го стрелкового батальона

лейтенант госбезопасности /подпись/

Ильин

Промозглый октябрьский ветер свистел в щелях бывшей котельной. Где-то наверху гремел бой: автоматные очереди сливались с глухими раскатами артиллерии. Земля дрожала, пыль сыпалась с кирпичных сводов, лампа на проводе раскачивалась, как на корабле.

Алексей сидел на корточках у деревянного каркаса, обтянутого брезентом, и аккуратно затягивал шпагат на левом крыле. Конструкция была хлипкой, как игрушка, но в каждом узле чувствовалась точность, выверенная рука инженера.

— Если по уму — это даже не самолёт, — буркнул Дурнев, стругая хвостовую балку. — А птица на костылях.

— Он должен не просто летать, он должен вернуться, — спокойно ответил Алексей. — И фотоаппаратура сделает свою работу. Только это и нужно пока.

На столе рядом лежали разобранные части: два аккумулятора, аккуратно перемотанных изолентой; электромотор, снятый с немецкого фугаса "Голиаф"; катушка провода; рычажный механизм из частей швейной машинки. Всё — трофейное, кустарное, добытое в руинах Сталинграда.

Громов за последние две недели не просто собрал летательный аппарат — он перевёл знания XXI века на язык 1942-го, как мог: через смекалку, грязь, холод и изоляцию.

Никаких микропроцессоров.

Никакой навигации.

Только расчёт, механика и вера, что в небе можно увидеть то, чего не видно с земли.

Командиру, заглянувшему накануне, было не до шуток. Только посмотрел, покрутил в пальцах винт, кивнул.

— Фашисты окопались за той лесополосой. Разведчиков посылать нет смысла в этих условиях, они не вернутся. Если твой аппарат найдёт хоть одну пушку — сразу же представляю тебя к медали "За боевые заслуги"

Алексей кивнул. Больше он ничего и не просил.

*****

Работа шла сутками. Громов со своими подопечными сержантами Дурневым и Петровым почти не вылезали из подвала: один строгал, другой паял, третий — чертил, примерял, перепроверял. Крылья из брезента натягивались над печкой, чтобы просохли и не повело; руль высоты работал через натяжной трос от мотоцикла.

Фотоаппарат — трофейный, видавший виды, Leica, но ещё вполне рабочий экземпляр. Громов изобрёл простой рычажный механизм: спустя 8 минут после взлёта трос натягивался, спуск срабатывал — снимок. Всё — на ощупь, без автоматов, без проверок.

Оставалась одна проблема — запуск. Бросать с рук нельзя. Мотор слабый. Взлететь сам не сможет. Тогда Алексей нашёл рельсы от разбитого броневика и остатки пружин от зенитки. Получилась катапульта.

Готово было всё. Кроме одного — уверенности, что это сработает.

*****

— Страшно, Гром? — спросил Дурнев, когда они допиливали опоры для стартовой установки.

— Страшно, когда боишься. А здесь обычное предстартовое волнение.

— Похоже, ты первый, кто собрал самолёт не в заводе, а в подвале между двумя атаками.

— Правильнее сказать, беспилотный летательный аппарат. Сокращенно - БПЛА - ответил Громов.

Утро было серым. Над Волгой стелился дым. Ветер поднимал с земли пыль и снег вперемешку. По разрушенному двору Громов и Дурнев вынесли дрон, которому инженер дал название и записал в своем в блокноте: "Комар-1".

— Потому что маленький, но кусачий, — сказал он. — И потому что гудит, а не рычит.

Рядом собралось несколько бойцов. Среди них — сержант Петров, разведчик, и лейтенант Чубаров. Они пришли не смеяться. Пришли — потому что хотели верить. Хоть во что-нибудь, кроме пушек и смерти.

— Ты хочешь сказать, что этот "комар" сам взлетит? — Петров прищурился.

— Не сам, — отозвался Алексей. — Мы ему поможем. Зато назад — сам. Если не развалится.

Он поставил дрон на катапульту, закрепил рычаг, проверил затвор на фотоаппарате. Всё было готово.

Алексей встал у катапульты, глядя на дрон, как на живое существо. Всё, что можно было проверить, — проверено. Всё, что могло пойти не так, — он уже прогнал в голове десятки раз. Осталось только одно: запустить.

— Готов, инженер? — негромко спросил Чубаров.

Алексей кивнул. Рука легла на рычаг. Он вдохнул — и дёрнул.

Лязг металла. Хруст пружин. И — звук: лёгкий, тонкий, как гудение насекомого. Дрон сорвался с рельс, чуть качнулся вниз — и, словно спохватившись, пошёл вверх, поймав воздух крыльями.

— Есть... — выдохнул кто-то за спиной.

“Комар” медленно набирал высоту, болтая крыльями на порывах ветра. Он был смешным, угловатым, но в небе смотрелся чужим — как будто прилетел из другого мира.

Он исчез за деревьями.

Тишина повисла тяжелая. Алексей стоял с хронометром в руке. Каждая минута — как удар по виску.

— Через восемь должен сработать спуск, — пробормотал он. — Потом — разворот. Если всё по плану.

Молчали. Только ветер гулял между обломков и сухие листья шуршали, как шёпот.

Пять минут. Восемь. Десять. Пятнадцать.

Никто не уходил. Все смотрели в серое небо.

И вдруг — точка.

Кто-то ткнул пальцем:

— Вижу! Летит!

Да, он летел. Низко, неровно, покачиваясь. Дурнев только прошептал:

— Вернулся, зараза. Сам.

Когда дрон сел — неудачно, зацепив стабилизатором край бруствера — он глухо шмякнулся, перекувырнулся и замер.

Первым к нему бросился Петров. Потом Алексей.

Крыло — трещина. Хвост — вогнут. Но камеру не задело. Фотокассета была цела.

Алексей держал её в руках, как реликвию.

Он вытер лоб — и впервые за много дней засмеялся.

— Пошли в подвал, — сказал он. — Проявим. Если получилось — значит даем результат. Если нет — придется запускать по новой.

И уже уходя, глядя на неподвижного «Комара», добавил:

— Но он вернулся. Это главное.

В подвале, превращённом в фотолабораторию, пахло уксусом, химией и гарью от коптилки. Алексей склонился над миской с проявителем. Плёнка с ленты Leica медленно проявляла очертания — контуры холмов, деревьев, тёмные точки — люди, техника, окопы.

— Есть... — прошептал он.

Дурнев, стоявший у двери, приглушённо выругался:

— Да ну… Смотри, вон она, пушечка. Под кустом замаскировали.

На первом кадре — ничем не примечательная лесополоса. На втором — просматривались скрытые позиции, едва заметные, но отчётливые. На третьем: гаубица, частично прикрытая брезентом. На четвёртом — силуэты людей. Один с рацией. Другой у ящика.