Решатель (СИ) - Мамбурин Харитон Байконурович - Страница 30

Как оказалось, для девушки, чьи глаза светятся натуральным голубым огнем, пятеро китайских гопников были на один зуб… случись драка. Но её не было, была лишь горящая огнем жопа, по которой очень уж удачно попали, а значит, Асуми выместила на своих оппонентах всю эту боль, вернув с огромной наценкой.

— Фьюй! — присвистнула вошедшая в переулок красивая китаянка средних лет, глядя как Хиракава возит главаря мордой по стене, — Дочурка, хватит тебе! У него уже носа-то и не осталось!

— Да плевать! — рявкнула в ответ разъяренная дочь двух преступников, — Эти уроды мне по жопе хлестнули!

— Мне не плевать! — зарычала в ответ мать этой чудесной девушки, сильным пинком переворачивая одного из молодых людей, собиравшегося захлебнуться кровью, — Ты срок мотать хочешь⁈

— Какой срок⁈ — фыркнула та в ответ, отшвыривая бессознательное избитое тело, — Они жрали Снадобье, теперь их жопы принадлежат улицам!

— В Китае? Пф! — подойдя к дочери вплотную, фыркнула член Триады, — Мы не в твоей варварской Японии, здесь можно жрать что угодно, и родственники от тебя не откажутся! У этого, например, дядя в таможенной службе работает… А у этого… Кто это, кстати? Точнее, кем был⁈ А, насрать! Идём, дорогая.

— Куда?

— В Гонконг. У меня там дела. А потом я посажу тебя на круиз.

— Какой круиз⁈

— Кругосветный. Будешь учить свой английский на лайнере. Заодно и жопа целая будет…

— А… аа?!. ААА!!!

И прекрасная девушка, торопливо вытирающая с рук брызги крови отодранной от одного из тел половиной майки, устремляется за своей родительницей. Та не скажет ей, что из-за намечающихся движений рядом с ней становится крайне небезопасно, но этого теперь и не нужно. Пятеро избитых до полусмерти человек вполне сэкономят матери Хиракавы время на объяснения. Да и какие могут быть эти ваши объяснения, это же не Япония!

Мама сказала «в круиз», значит в круиз!!

— У меня есть все основания полагать, что вы имели тесную связь с Хаттори Ивао, и что сейчас утаиваете от следствия информацию высшей степени государственной важности! Я могу запереть вас, Кирью-сан, надолго! Изолировать от общества, от семьи и друзей. Проявите благоразумие!

— Изолируйте, Асабири-сан. Ничего не имею против. Даже не буду просить звонок своему адвокату, потому что вы, во-первых, отговоритесь тем, что в данной ситуации это невозможно, а во-вторых, адвокаты «Нексу» сами начнут меня искать. Поэтому пожалуйста, делайте свою работу. На все вопросы, которые ко мне имела полиция Токио, я уже ответил.

Допрашивающий меня агент чуть ли не заскрипел зубами. Я отвечал ему прохладной и даже слегка доброжелательной вежливостью. В данном случае проблема была вовсе не во мне и даже не в ситуации, в которой я оказался с утра пораньше, а в том, что Хаттори и Соцуюки выпустили новые видеоманифесты, в которых напрямую обвиняют премьер-министра и всё правительство в организации «центров по замене нативного населения Японии».

Эти видеосообщения, подхваченные порядком взволнованными получателями предыдущих, разнеслись моментально на всю страну. Вспыхнуло как в бочке с горючим. Полиция начала трясти всех, кто был замечен в общении или службе с этими двумя типами, быстро была обнаружена нехватка людей Соцуюки, испарившихся в неизвестном направлении, и после этого началась форменная катавасия.

Я для полиции был номером один на интенсивный допрос. Правда, пока им что-то это не нравилось. Особенно когда прибыли юристы. Хорошо, когда у тебя есть жена со всеми нужными номерами телефонов. Ненависть и страх во взгляде провожающего меня следователя были почти физически ощутимы. Вовсе не потому, что я ему лично чем-то не понравился, просто в каждой критической ситуации вышестоящие люди угрожают своим подчиненным различными карами, а «кубикири», отсечение головы, идиома, означающая увольнение, один из самых больших страхов половозрелого японца. Бывает, что лишь на почве беспокойства, что их могут уволить, японцы заканчивают жизнь самоубийством.

За этот рычаг никто дёргать не любит, но сейчас, после того как на каждом углу обсуждают послания знаменитого Спящего Лиса и не менее знаменитого комиссара, буквально спасавшего от преступности мирное население? Сейчас все правила изменились.

Набранная мной на панели сотового телефона комбинация при прожатой зеленой клавише, выводит на дисплей ответ, что такого номера не существует. Всё правильно, так и должно быть. Тем не менее, сигнал, что до меня добрались и теперь будут по мере возможности следить за каждым моим шагом — отправлен. Это было в плане.

Следующим пунктом у меня нечто вроде прогулки.

Променад по Акихабаре совершенно для меня нехарактерен, но я расцениваю, что пока, учитывая шум, поднятый юристами, «хвост» ко мне не приставлен, поэтому собираюсь навестить Нагамото Котаро, бухгалтера нашей семьи. Сегодня он заработает внушительную сумму денег, а я стану неприлично богатым человеком на несколько часов. Мы продаем мои акции, которые давно пробили верхушку прогнозируемого пика, и собираемся покупать другие. Небольшая коррекция моих более ранних планов заключена в том, что акции японских предприятий я не возьму.

Местный рынок уже штормит.

На обратном пути, когда я провожаю довольного бухгалтера к станции, нам дорогу внезапно заступают.

— Эм… Кирью-сан, — мой спутник взволнован вплоть до того, что начал экстренно потеть, — Это…

— Не волнуйтесь, Нагамото-сан, — говорю я, сузив глаза, — Этот господин здесь совсем не ради вас. Идите сами дальше, я разберусь.

На нас пристально смотрит очень крупный черно-белый медведь, рассевшийся прямо у меня на дороге. Вокруг уже собираются люди, азартно щелкающие фотоаппаратами и телефонами.

Встаю к Пангао нос к носу, наклоняясь к морде медведя.

— Что хотел?

Зверь фыркает и ворчит, украдкой маша лапой. Мол, иди за мной.

Что поделать, иду. Пангао — единственное существо на этой планете, вызывающее у меня хоть и негативные, но очень яркие эмоции, поэтому я заинтригован подобным поведением китайского медведя. Но если у него нет весомого обоснования для подобной просьбы, то у меня дома появится шкура панды.

Зверь фыркает, не оборачиваясь. Он прекраснейшим образом понимает человеческую речь, хоть и не демонстрирует подобного на публике. Так и идем, постепенно теряя преследователей и любопытствующих. С проспекта в узкий боковой проход, пять минут по тесным жилым улочкам Акихабары, с трудом протиснувшись в пару совсем уж узких переходов, а затем, как всегда, наступает черед подземелий. Пангао — покровитель бомжей, бродяг и перепивших саларимэнов Акибы…

— Еще раз на меня зарычишь и я прогоню всех поставщиков бамбука из Токио. Будешь питаться рисом. Не маши лапами, я не собираюсь принимать твой вызов. Сначала приведи меня куда вёл, пока я не смотрю на твою шкуру как на свою.

Какие панды обидчивые, оказывается…

Заинтригованный по самую макушку, но не демонстрирующий этого, я шел по подвальным коридорам лабиринта бомжей и панд, понятия не имея, что увижу там, куда ведет меня мохнозадый проводник. Запас сгнившего бамбука? Полумертвого Соцуюки с бамбуковым стеблем в заднице? Воскресшего Тануки Ойю? Неизвестно. Разумеется потому, что меня ведет панда.

Помещение, в которое меня привёл Пангао, не могло похвастаться ничем вообще, даже лампочкой. Это был просто подвальный закуток вроде тех, в которых потерявшие всё японцы делают своё временное жилище из полиэтилена и картона. Но тут не было даже их. Вообще ничего не было. Кроме раненой собаки, лежащей на полу.

Тварь была размерами с лошадь.

…и ладно бы она была неестественно большой, с этим я бы мог смириться, всё-таки мир, в котором чересчур умные панды запросто разгуливают на свежем воздухе посреди мегаполиса и их при этом никто не трогает и не изучает…

— Тибетский мастиф, — спокойно и на глаз определил я породу огромной мохнатой собаки, занимающей почти все пространство комнаты, — А от меня ты что хочешь? Чтобы я её разделал?