Великая книга пророков: Книга 1. Видевшие сквозь время - Непомнящий Николай Николаевич - Страница 6

Если мы хотим с полным основанием назвать Пифию «ведуньей», нам необходимо доказать, что древние эллины не уподобляли Пифию Кассандре и считали ее одаренной «двойным сокровищем пророческого дара». Аполлон лишил Кассандру дара профетизма. А Пифию? Трудно придумать более нелепый вопрос. Пифия была служительницей бога, она была призвана возвещать откровения Аполлона и незримо соединять человека с богом; иными словами, само ее предназначение подразумевало наличие у нее профетического дарования. Причем из рассматриваемых авторов так поступает не только Еврипид, но и Платон, который в пассаже из «Фед-ра» — а ведь именно этот текст, непонятый последующими веками, стал невольным проповедником идеи безумия Пифии — уверяет, что «и пророчица в Дельфах и жрицы в Додоне, совершили действительно много хорошего для Эллады и в частных, и в общественных делах, а в здравомыслии — мало или совсем ничего». Похожий пример находим и в «Состязании Гомера и Гесиода»: «Говорят, что когда он (Гесиод) входил в храм, ставшая боговдохновенной пророчица сказала…» И если мантиса кто-нибудь еще мог бы счесть безумным, то на профета такое представление никогда не распространялось: он всегда, по объяснению Платона, отличался благоразумием и проницательностью, а также умением логично и в доступной форме толковать божественную волю.

Но тогда восседающая на треножнике Пифия должна была вести себя точно так же, как и Калхант, Тиресий, Амфиарай, — словом, любой обладатель двойного сокровища пророческого дара: созерцая духовным зрением и иррационально постигая посылаемые ей богом откровения, она не теряла самосознания, не впадала в неистовый медиумический транс и не испытывала состояния гипноза; ее разум, бездействуя, но не отступая, пока она, как мантисс, читала волю Аполлона, сразу же активно включался в процесс, едва лишь наступал момент оформления образов незримого мира в доступные для человеческого понимания высказывания, и Пифия переходила к осуществлению задачи профета.

В изображении авторов разбираемого периода поведение дельфийской жрицы ничем не отличается от поведения других пророков. Впервые Пифию упоминает Фе-огнид, называя жрицей. Так же именует ее и Пиндар.

Но самые, пожалуй, интересные подтверждения этой мысли мы находим у Плутарха. В диалоге «О том, что Пифия более не прорицает стихами» он пишет: «Ведь не богу принадлежат и голос, и речь, и выразительность, и ритм, а женщине; он лишь дает образы и зарождает в душе ее свет, открывающий будущее, — ведь это и есть вдохновение». Иными словами, Аполлон, зажигая свет в душе жрицы, открывает ее духовное зрение и дает ей возможность стать знающей — стать мантисом; но для передачи божественных откровений уже сама Пифия подбирает наиболее подходящие слова, метафоры и сравнения, а если нужно, и ритмическое оформление, т. е. исполняет функции профета. Через несколько страниц Плутарх вновь возвращается к этой проблеме и предлагает следующее рассуждение: человеческая душа пользуется телом как орудием, и при этом сама душа является орудием бога; достоинство же любого орудия заключается в том, что оно являет через себя замыслы того, кто им пользуется; но орудие не может показать замысел творца чистым и невредимым, при передаче оно неизменно примешивает и что-то от себя; например, луна и очень похожа на солнце, и служит послушным его орудием, но сияние и жар солнца она посылает нам уже совсем в ином виде: свет становится слабым, а тепло вообще исчезает.

Аполлон, Артемида и гигант. Деталь северного фриза сокровищницы сифнийцев в Дельфах.

Ок. 525 г. До н. э.

И затем Плутарх продолжает: «Прибавь к этим прекрасным словам и такую мысль: здешний бог пользуется Пифией для возвещения откровений так же, как и солнце пользуется луной, дабы показать свой свет: ведь он являет и открывает свои мысли, но являет их не в первозданном виде, поскольку передает через смертное тело и человеческую душу…»

Как видим, это рассуждение может быть достаточно важным аргументом против теории, представляющей обезличенную безумствующую Пифию, которая полностью покоряется входящему в нее богу, позволяет ему вещать через ее речевые органы и кроме звучащего голоса не вносит в пророчество ничего человеческого. Такое поведение было не свойственно не только профету, но даже и мантису: вспомним Кассандру — ее самосознание никогда не растворяется в потрясающих ее вихрях откровений, и она никогда не становится устами бога. Эту же мысль Плутарх развивает и в диалоге «Об умирании оракулов»: «Ведь наивно и совсем по-детски было бы думать, что сам бог входит в тела пророков и вещает оттуда, используя в качестве органов их уста и голос, как это происходило якобы в древности у чревовещателей Эвриклов, а сейчас — у так называемых Пифонов». Таким образом, высказывания Плутарха не оставляют нам сомнений в том, что профет, а значит и Пифия, никогда не был безликим и пассивным орудием бога. Напротив, он активно привлекал свой разум и всю свою человеческую природу для того, чтобы передать образы незримого мира понятными речами мира земного.

Знаменитый дельфийский оракул находился в фокусе внимания ученых последние несколько лет благодаря недавнему обнаружению двух линий разлома в земной коре, проходящих непосредственно под развалинами храма Аполлона, в котором знаменитые жрицы-пифии делали свои предсказания. Был проведен химический анализ подземных газов, поднимающихся из расщелины в скале, которые вдыхали пифии, прежде чем начать пророчествовать. Оказалось, что в их состав входит галлюциногенный этилен. Вполне вероятно, что, вдыхая этот газ, пифии входили в особое состояние транса и вещали божественные откровения. Предание гласит, что их предсказания всегда сбывались. Однако наличие психотропных газов никак не объясняет провидческие способности жриц.

Английский археолог Джоанна Леман недавно опубликовала статью в журнале «Тайм», посвященную этой теме. Леман придерживается нетрадиционных взглядов относительно древнейшей истории человечества и многие знания и умения пращуров объясняет сверхъестественными причинами. В своей статье она подробно рассказывает о древнегреческой богине Гее. Этой богине земли греки поклонялись до того, как возник культ Аполлона. Среди артефактов, относящихся к бронзовому веку, найденных во время раскопок во многих регионах Греции, обнаружено множество статуэток Геи, имеются ее изображения на амфорах и на домашней утвари. Позади беломраморного дельфийского храма когда-то стояла колонна, на вершине которой покоился сфинкс. Антропоморфный монстр отличался от привычного изображения сфинкса и имел голову богини Геи. Тело его было львиным и являлось символом лета и силы жизни, в то время как змеиный хвост представлял зиму и смерть. Сфинкс в целом олицетворял цепочку вечного возрождения жизни.

Богом зимы в Древней Греции был Дионис, способный превращаться в змея. Именно он обеспечивал пифиям возможность вещать. В первый день весны группа женщин, называвших себя тиадами, поднималась на склоны Парнаса, чтобы там в пещере провести мистерию, представляющую пробуждение Диониса. Одновременно жрецы-мужчины проводили другой ритуал в храме Аполлона, чтобы помочь оживить Диониса. Церемонии проводились на седьмой день первого месяца весны. Только в этот день, единственный раз в году, дельфийский оракул работал, дух пробуждающегося Диониса давал ответы на все вопросы.

Жители Дельф верили, что останки Диониса, умершего осенью, покоятся под омфалосом, культовым камнем, расположенным в алтарной части храма Аполлона. Камень имел форму улья: пчелу почитали как символ возрождения, а соты — как символ матки. Название «дельфы» означает «матка». Таким образом, дельфийский сакральный камень являлся олицетворением смерти и возрождения подобно сфинксу. Омфалос был обвит каменным змеем, Пифоном. Археологи предполагают, что разлом в земной коре находится как раз под тем местом, где когда-то стоял омфалос. Само слово «пифон» первоначально означало «разлом, разрыв».