Ненормальный практик 1 (СИ) - "Извращённый отшельник" - Страница 22

Остальные оказались умнее — перемахнули ограду поодаль. Ближний второкурсник метнулся в атаку, встречаю его прямым, но шустрый гадёныш извернулся, как заяц. Руки сомкнулись на мне сзади — классический удушающий. Второй налетел спереди, пробил в ухо. В глазах вспыхнули звёзды. Ещё один — под рёбра, лёгкие обожгло болью. Третий — самый плотный впечатался в печень.

Сплевываю кровь. Запрокидываю голову, вкладывая в удар затылком все силы. Хрустнул нос державшего меня ублюдка, но хватка не ослабла. Пытаюсь вывернуться…

И вспышка острой боли под рёбрами. Время замедлилось. В свете фонаря блеснуло лезвие — красное. Красное? Почему?

— Ты что творишь, Славик⁈ — чей-то испуганный вопль.

Славик отступил на шаг, глядя на окровавленный нож в руке.

Захват разжался, падаю на четвереньки.

— Бл*дь, бл*дь, бля*дь… — здоровяк попятился, бледный как мел.

— Валим отсюда! — истеричный крик. — Валим нахрен!

Топот по снегу. Они бросились врассыпную, оставив меня с растекающимся по белому снегу алым пятном. Кашляю, сплёвывая кровь. Как-то однажды пыряли меня ножом в подворотне. Неприятное дежавю…

…

Тишина накрыла Петербург. Снежинки кружились в свете фонарей — медленные, невесомые. Я лежал на снегу, разглядывая клочки тёмного неба между домами. Боль отступила, сменившись оцепенением. Кровь на снегу казалась чёрной, как разлитые чернила на белом листе. Красиво, если подумать. Даже в смерти есть своя эстетика. Выходит, я вот-вот умру?

Но…

Зачем?

Зачем меня забросило сюда, в это тело, в эту жизнь?

Не то чтобы жалуюсь — новая судьба, новые возможности, целый мир для изучения. Но о спокойствии можно было забыть с первого дня.

Не успел даже ни дня потренироваться нормально — сплошная возня с местными.

Губы искривились в горькой усмешке. Сила… Какая ирония. Без неё ты никто — пыль под ногами, объект для насмешек, мальчик для битья. Все вытирают об тебя ноги, все пытаются доказать своё превосходство. А обретёшь силу — и что? Думаешь, наступит долгожданный покой? Как бы не так. Просто новые враги, новые вызовы, новые претенденты на твоё место. Сильный не может позволить себе расслабиться — всегда найдётся кто-то, жаждущий спихнуть тебя с вершины.

Что же получается? Жизнь — это выбор между вечным унижением и бесконечной борьбой? Других вариантов нет?

Снежинки падали на лицо, мгновенно тая. Или это слёзы? Бред. Я не плакал даже в прошлой жизни. Просто снег.

Сознание начало уплывать. Тьма наползала, затягивая мир перед глазами в воронку небытия. Последнее, что мог разглядеть — тонкий серп луны, выглянувший из-за облаков. Холодный и острый, как лезвие.

— Волков?

Знакомый голос прорезался в темноте. Пытаюсь повернуть голову, но тело больше не слушалось. Тьма сомкнулась, утягивая в бархатные объятия. Может быть, это и к лучшему. Говорят, третья жизнь — самая счастливая…

Дышу — значит существую.

Первым пришёл запах — терпкий аромат сигарет, смешанный с лекарствами. Затем звуки — тиканье часов, шорох занавесок на ветру, далёкий грохот за окном. И наконец, ощущения — мягкость перины под спиной, пульсирующая боль в боку.

Приоткрываю глаза. И понимаю, что нахожусь не в больничной палате, а в типичной петербургской квартире — высокие потолки с лепниной, массивная люстра, обои с витиеватым узором. Тянуло морозным воздухом и сигаретным дымом.

Кто-то захлопнул форточку. Затем шелест платья.

— Ну наконец-то, — прозвучал знакомый голос. — А я уже начала беспокоиться.

Медсестра Анна? Из той самой больницы, где очнулся впервые… Стояла сейчас у окна, элегантным жестом туша сигарету в хрустальной пепельнице. Выглядела она иначе — никакой больничной униформы, только строгое серое платье и собранные в косу чёрные волосы.

Медленно поднимаю руку, пальцами нащупываю плотную повязку под рёбрами. Рана от ножа отозвалась тянущей болью.

— Живой, значит, — собственный голос как чужой, хриплый.

— И очень везучий, — Анна присела на край постели. Чётче запахло табаком и травами. — Лезвие прошло по касательной, не задев внутренние органы. Ещё сантиметр влево — и мы бы сейчас не разговаривали.

Её тонкие пальцы прошлись по моей повязке, проверяя швы. Уверенно, профессионально.

— Куда ты умудрился вляпаться, Волков? — вот и настало время упрёков. — Только выписался из больницы — и снова на операционный стол. У тебя что, хобби такое — коллекционировать шрамы?

— Профессиональная привычка, — попытался ей улыбнуться, но вышло убого из-за боли. — Кстати, где я?

— У меня дома, — она поднялась и подошла к столику с медикаментами. — Некогда было тащить тебя в больницу. Слишком много крови потерял. Да и… — она обернулась, — после того инцидента с буйным пациентом задолжала тебе услугу.

— Спасибо конечно, но как ты оказалась там, у депо?

— Да ничего загадочного, — Анна фыркнула, присаживаясь обратно на кровать. — Сидела в трактире «У Степаныча». Пошла домой, как мимо пронеслась толпа мальчишек. Бегут как от пожара, лица перепуганные…

Она достала новую сигарету, но передумала закуривать и сунула обратно в портсигар.

— Я и посмотрела, от чего они так драпают. Подошла, а там на снегу тело валяется. Присмотрелась — ба, знакомое лицо! Мой бывший пациент, только теперь зелёный и одновременно бледный как смерть. Кричать бесполезно — в этом районе хоть режь, хоть насилуй, никто и головы не повернёт. До больницы далеко, ты кровью истекаешь… Пришлось тащить к себе. Хотя, — она шутливо ткнула меня в плечо, — для такого тощего студентика ты неожиданно тяжёлый. Чем тебя кормят?

— Пирожками.

— Тогда понятно, — она поднялась. — Надо будет зайти к твоей бабушке за рецептом. А пока лежи смирно, горе-дуэлянт. И только попробуй испортить мои простыни.

— Мне домой надо, — пытаюсь приподняться. — Бабуля с ума сойдёт…

Рёбра пронзило болью, голова закружилась. Пришлось с позорным стоном рухнуть обратно на подушку.

— Не сейчас, герой, — Анна покачала головой. — В таком состоянии ты даже до уборной сам не дойдёшь, не то что через полгорода.

— Понимаю, но бабуля…

— Можем отправить ей телеграмму через курьерскую службу. В квартале отсюда есть отделение.

Приподнимаю бровь:

— А это мысль. Есть бумага?

Анна через полминуты поисков протянула мне блокнот и карандаш.

Быстро набрасываю текст, диктуя вслух:

— Дорогая бабушка, я остался у своей девушки…

— Волков! — Анна возмущённо выхватила блокнот. — Ты что, совсем⁈

— Шутка, — невинно улыбаюсь. — Перепишешь? А то мой почерк слишком ужасен.

Она закатила глаза, но взяла чистый лист:

— Диктуй уже, шутник.

— Бабушка, не беспокойся. Остался у друга. Изучаем новую технику боя — очень полезную для академии. Вернусь завтра или послезавтра. Не скучай там. Твой внук, Александр.

— Твоя бабушка поверит в историю про боевые техники? — Анна аккуратно сложила записку.

— Поверит или сделает вид, что поверит, — прикрываю устало глаза. — В любом случае, ей лучше думать так, чем знать правду, что её внука пырнули ножом.

— Резонно, — Анна накинула лёгкое пальто. — Скоро вернусь. Лежи спокойно и не пытайся геройствовать. Хорошо?

— Хорошо.

Дверь закрылась, и остаюсь один в полутёмной комнате. Сквозь приоткрытую форточку доносится гул города — цокот копыт, обрывки разговоров, далёкие корабельные гудки.

— Вот же… — вздыхаю, морщась от боли. — Теперь ещё и неудобства девушке создаю.

Какой сегодня день? Память подсказывала — пятница. Вечер пятницы. Обычно молодые люди в такое время веселятся в трактирах, барышни танцуют на балах. А вместо этого Анна возится со мной, меняет повязки, отправляет телеграммы.

— Надо будет как-то отблагодарить её, — бормочу, осторожно переворачиваясь на здоровый бок. Простыня приятно холодила разгорячённую кожу. — И со всеми остальными поквитаться тоже не забыть.

Сон навалился неожиданно. Глубокий, как омут. Но необходимый, как воздух…