Ненормальный практик 1 (СИ) - "Извращённый отшельник" - Страница 17

— Пожалуй, это самое уродливое сердце, которое я когда-либо видела, — она склонила голову набок. — Наверняка его нарисовал какой-то неумеха.

— Зато от души, — продолжаю смотреть в окно. — Видно старание. Хотя вы правы — сердце вышло каким-то побитым.

Она тихо хмыкнула:

— Остроумно. Скажи, Волков, как сильно тебя ударили по голове на дуэли?

Наконец она повернулась и заметила мою разбитую губу. Продолжаю глазеть на собственное творение на снегу, при этом чувствуя её пристальный взгляд.

— Бывало и посильнее, — и поворачиваюсь, встречаясь с ней глазами.

— Только не говори, что снова подрался.

— Не буду. Просто упал.

— Упал? — она изящно приподняла бровь. Не верит.

— Да. Так сильно спешил на учебу… и на свидание с одной красоткой.

Её смех оказался неожиданным — низким, грудным, искренним. Так смеются женщины, когда не нужно держать лицо. На мгновение передо мной была не грозный ректор, а просто красивая женщина, которую искренне позабавила нелепая ситуация.

Но только на мгновение.

— А ты… занятный экземпляр, — её смех оборвался также внезапно, как начался. — Неужели правда решил за мной приударить? Ты хоть понимаешь…

И её улыбка вдруг превратилась в хищный оскал. Воздух в кабинете сгустился. Запахло грозой. Её золотые волосы медленно поднялись, как в невидимом потоке, а в глазах вспыхнуло голубое пламя эфира.

— … какую пропасть пытаешься перепрыгнуть, мальчишка? — она сделала шаг, приблизившись. — Нет, даже не так. Как ты смеешь даже смотреть на меня таким взглядом? А, пацан?

Эфирная мощь обрушилась на мои плечи многотонным прессом. Охренеть — не встать! Вот-вот сломаются коленки, суставы уже завыли, капилляры в носу лопались один за одним. Хлоп-хлоп-хлоп. Брызнула из ноздрей кровь. Любой неофит должен сейчас рухнуть, раздавленный этим чудовищным давлением. Но… НО! Не дождешься, женщина! Стискиваю зубы. По подбородку хлыщет кровь из разбитой губы, из носа. Колени дрожат, каждый мускул кричит в истерике от перенапряжения, но…

НО!!!

Преодолеваю эти тонны давления. Медленно, буквально сражаясь за каждый градус, приподнимаю подбородок и смотрю ей прямо в глаза. Я не упаду. Ни за что. Сдохну тут, но не паду ниц.

Дверь распахнулась — на пороге застыла перепуганная секретарь, почуявшая всплеск силы. И Виктория мгновенно погасила ауру.

А дальше… Дальше ничего. Тьма. Кажется я встретился лицом с паркетом…

Интерлюдия

— Виктория Александровна! — секретарь застыла в дверях, переводя взгляд с бесчувственного тела курсанта на ректора. — Вы его…

— Нет, — Виктория опустилась на одно колено рядом с Волковым, проверяя пульс. — Просто потерял сознание. Хотя… — она провела рукой над его телом, считывая потоки эфира, — боль он испытал существенную.

И нахмурилась, заметив проступившие на его шее и запястьях посиневшие эфирные сосуды — как тёмные змейки под кожей. Тут же пришло осознание — она полностью выжгла его эфирные каналы своим давлением.

— Глупый мальчишка, — её пальцы невольно коснулись его лица. — Нужно было просто сдаться…

Сколько их было — самоуверенных юнцов, пытавшихся произвести на неё впечатление? Но выстоять под прямым ударом эфира пятого ранга? Это было что-то новое. Безумное.

— Вызови медиков. Пусть заберут его в медблок.

— Как прикажете!

Секретарь выскочила за дверь, Виктория же достала тонкий батистовый платок. Осторожно вытерла кровь с его подбородка и разбитой губы.

— Продолжишь так храбриться, мальчишка — обожжёшься, — она говорила тихо, будто самой себе. — Ковалев не оставит тебя в покое, а я не стану помогать, пока не попросишь. Вопрос только в том, готов ли ты признать слабость?

— Катя, ты не поверишь! — Лиза оттащила подругу в угол класса, как только прозвенел звонок на перемену. — Я видела Волкова в коридоре — у него всё лицо разбито!

— О боги, у него что, снова неприятности? — подключилась Мария с соседней парты.

— После больницы он как с цепи сорвался, — поддержала её Анна. — Совсем крышу снесло.

— Он раньше был другим? — Катя нахмурилась. — И что за больница? Что случилось?

Софья Вишневская, до этого делавшая вид, что занята учебником, эффектно откинула русые волосы:

— Ничего особенного. Просто неудачник, осмелившийся бросить вызов Игнату Ковалеву из 105а. А тот, между прочим, уже достиг ранга инициированного. Неудивительно, что Ковалев отправил его в больницу. И если бы Волков был умнее, он бы не возвращался вообще.

— Почему ты так к нему относишься? — Лиза искренне хотела понять. — По-моему, Александр вполне достойный парень. И внешне тоже ничего так…

— Достойный? — Софья приподняла бровь. — Он худший по боевой успеваемости. Обычный слабак. А то, что вчера раскидал каких-то недоумков… Ну, знаешь, и палка раз в год стреляет. Иногда даже неудачникам везёт.

Звонок прервал их разговор, и в класс вошёл преподаватель истории эфирных искусств…

Пустой класс на верхнем этаже академии.

— Что значит — отбился? — Ковалев говорил тихо, но от этого спокойствия мурашки по коже. — Снова?

Мелкий со шрамом нервно переминался с ноги на ногу:

— Он… он как будто знал, чего ожидать. Двигался странно. Использовал против нас парты, глобус…

Звук пощёчины разнёсся по пустому помещению. Мелкий отлетел к стене, держась за щёку.

— Значит, вчера была не случайность, — Ковалев, вытирая ладонь платком, зашагал по комнате. — Этот ничтожный неофит действительно что-то умеет.

— Дай нам ещё один шанс! — подал голос один из громил, хотя и без особого энтузиазма. Слова Волкова о выбитых зубах всё ещё звенели в ушах.

— Пошли вон.

Когда они ушли, Ковалев подошёл к окну. Отражение в стекле исказилось от злости.

— Раз неофиты не справляются… Придётся привлечь кого-то посерьёзнее.

Сознание возвращалось, что уже хорошо. Размышляю — значит существую. Или как там говорили философы?

Каждый эфирный канал в теле пульсировал жгучей болью.

— О, очнулся? — прозвучал совсем рядом женский голос. — Довольно быстро, надо сказать. Учитывая степень разрушения эфирных сосудов, думала, пролежишь без сознания как минимум сутки.

С трудом разлепляю веки. Надо мной склонилась медсестра лет сорока в белом халате целителя, от ладоней исходило мягкое зеленое свечение.

— Где я? В больнице?

— В медблоке академии, — она продолжала водить светящимися руками над моей грудью. — Тебя принесли из кабинета ректора. Честно говоря, впервые вижу такие обширные повреждения эфирных каналов. Чем ты так разозлил Викторию Александровну?

— Долгая история, — пытаюсь сесть. Ох, ты ж ёклмн! Чё так больно-то⁈ — Повреждения эфирных каналов говорите? И насколько всё плохо?

— Могло быть хуже. Я восстановила целостность сосудов, но… — медик сделала паузу. — Ближайшие три дня тебе категорически запрещено впитывать эфир. Иначе каналы снова повредятся, и тогда даже я не смогу помочь.

— И как мне это сделать? Эфир же везде. Особенно в академии.

— Не волнуйся, — она улыбнулась до подозрительного ласково, что по опыту не предвещало ничего хорошего. — Я нанесла специальный защитный состав. Он блокирует поглощение эфира.

И протянула мне зеркало.

Всматриваюсь на отражение и…

— Какого⁈ Я весь зелёный!

— Прямо огурчик, — целительница без капли сочувствия наслаждалась моментом. — Защитный состав продержится полдня-день. И да, он проявляется на всей поверхности тела.

С отпавшей челюстью смотрю на себя в зеркале — лицо и шея покрыты ровным слоем ярко-зелёной краски! Судя по ощущениям, остальное тело тоже!

— И как мне в таком виде учиться…

— Поверь, юноша, это лучше, чем разрушенные каналы, — целительница следила, как я пытаюсь натянуть рубашку. — А куда это ты собрался?

— На занятия, — застегиваю пуговицы кителя, морщась от тянущей боли в груди. — Если поторопиться, успею хотя бы на последние пары.