Скрытые шрамы (ЛП) - Ричардсон Аманда - Страница 3

Отступаю и продолжаю идти по коридору. Моё внимание привлекают приглушенные голоса, и я, опираясь на стену, медленно подхожу ближе. Это смесь хриплого французского и британского акцентов, я уже собирался уходить, как слышу, что один из них произносит имя Лейлы. Подкравшись ближе, молча встаю за дверь, пытаясь понять, что они говорят о ней.

— ...никогда не добиться успеха в Европе, тем более в Париже, — презрительно говорит одна женщина.

— Её верительные грамоты впечатляют, — говорит мужчина с низким и гулким британским акцентом.

— Что толку в её дипломах, если она не выглядит, как балерина? — возражает первая женщина, в ее тоне слышится отвращение.

Я сжимаю кулаки и продолжаю слушать - моя грудь одновременно болит за неё и горит от ярости. Это ее мечта, а эти люди смеются над ней?

— Времена меняются, Джин. Думаю, нам стоит посмотреть её выступление и понять, что она может предложить.

— Времена, может, и меняются, но она на двадцать фунтов тяжелее. Неужели ты думаешь, что наши танцоры-мужчины захотят её подхватить? Возможно, она сможет пройти отбор с помощью диеты и упражнений, но ей придется морить себя голодом всё лето. Вы видели песню для прослушивания? Она некультурная и дешевая. Я подозреваю, что ей будет трудно вписаться в элегантность Парижской школы балета, несмотря на её вес.

Мужчина вздыхает и бормочет что-то нечленораздельное, а мне хочется выломать эту гребаную дверь и накричать на них за оскорбление Лейлы.

К черту эту школу. Лейла заслуживает лучшего.

С алкоголем, который всё еще течет по моим венам, мне каким-то образом удается найти черный вход на сцену прослушивания. Как раз собираюсь найти укромное местечко, когда моё внимание привлекает вспышка рыжих волос.

Начинается музыка - музыка Лейлы, которая чертовски точно не является бескультурной и дешевой.

«Take Me to Church от Hozier».

Гордость переполняет меня, когда я медленно подхожу к краю сцены. Она так охуенно старалась ради этого. Она сотни часов тренировалась в крошечной танцевальной студии в доме Скотта, используя приемы, которые оттачивала с трёх лет. И все это привело к тому, что наступил этот кульминационный момент - единственное прослушивание.

Мой взгляд находит судей - двух мужчин и двух женщин.

Они почти не смотрят. Вместо этого одна из женщин качает головой и начинает быстро говорить с одним из мужчин.

Я смотрю на них, и в моей груди вспыхивает гнев. Они не заслуживают её. Делаю шаг ближе к сцене, когда начинается припев, и Лейла прыгает и кружится в воздухе. Ее купальник обнимает каждый сантиметр её идеального тела - узкие бедра, маленькую грудь, длинные ноги... Как они могут не видеть, насколько она совершенна? Я делаю еще один шаг, пока не оказываюсь на краю крыла - всего в футе от того, чтобы выставить себя на обозрение судей. Яркий свет заставляет меня быстро моргать, а музыка разносится по залу. Даже не слышно, как Лейла приземляется на пол сцены. Для этого она полгода тренировалась приземляться. Мой взгляд падает на её ноги, на пуанты с лентами, плотно обхватывающими лодыжки.

Я всегда восхищался тем, как она это делает, как сильно она меняется, когда танцует.

Исчез неуверенный в себе подросток, его сменила уверенная в себе профессионалка, погрузившаяся в музыку. Подтянутые мышцы поддерживают ее элегантную форму при каждом движении, и я облизываю губы, когда она приземляется в нескольких футах от меня, ее тело согнуто пополам, а руки вытянуты в стороны. Когда она поднимает голову, провожу рукой по губам, видимо, привлекая её внимание, потому что она переводит взгляд на меня, что заставляет её замешкаться и пропустить следующий шаг.

Черт.

Мгновенно розовые пятна сбегают по её шее к обнаженной груди. Грудь вздымается и опускается, а глаза расширяются, мне требуется целых две секунды, чтобы понять, что я облажался.

Она задыхается, но в остальном не двигается - просто смотрит на меня со смесью возмущения и удивления.

В этот момент я слышу, как один из судей издает тихий звук, и теряю контроль над собой.

Когда я выхожу на сцену, яркий свет практически ослепляет меня. Музыка набирает обороты, кулаки Лейлы сжимаются в кулаки, а когда я подхожу ближе, её ноздри раздуваются.

— Извините, — говорит она судьям, не отрывая от меня взгляда. — Он мой сводный брат...

— Простите.

Сноб - Джин, я полагаю, - снова качает головой и встает.

— Не делай этого, — медленно говорю я.

— Ри, — рычит она, ее грудь все еще вздымается.

— Не переезжай в Париж.

Мой голос срывается на последнем слове.

Слова пугают её, но прежде чем она успевает откинуть голову назад, музыка полностью прекращается.

— Извините, — повторяет женщина, ее французский акцент густой и осуждающий.

— Извините, пожалуйста, дайте мне одну секунду, чтобы начать сначала, — изящно говорит Лейла. Ее глаза начинают слезиться, когда она снова смотрит на меня. — Уходи. Сейчас же, — призывает она, её голос достаточно низкий, чтобы его мог услышать только я.

Я поднимаю руки, но при этом спотыкаюсь. Черт.

Ее глаза расширяются еще больше, прежде чем она разражается жестоким смехом.

— Боже мой. Ты пьян, да? — шепчет она, хотя это больше похоже на шипение гадюки.

— Лейла, — шепчу я, неизвестная эмоция заполняет каждую клеточку моего тела. Я не могу понять, что это. Это смесь вины, стыда и отчаянного желания, чтобы она осталась. Чтобы она не уезжала за пять тысяч миль от меня. Особенно когда эти гребаные мудаки даже не могут оценить ее по достоинству.

— Ты можешь добиться большего, — говорю я, хотя знаю, что слова так и вертятся у меня на языке.

Парижская школа балета - самая элитная танцевальная школа в мире.

А они смеялись над ней.

Но я не могу сказать ей об этом. Я никогда не смогу простить себя, если скажу.

Если бы я причинил ей боль.

По крайней мере, сейчас она просто считает меня пьяным и глупым. Я бы с радостью взял всю вину на себя, лишь бы ей не было больно. Если бы она знала, что о ней говорят, она бы сдалась. Она стала бы еще больше ограничивать себя в еде. Это сломало бы ее, потому что уже слышал, как она бормочет такие же слова о своем теле после еды.

— Нам придется попросить вас уйти, — кричит мужчина с судейского стола.

— Хорошо, — рычу я, глядя на него. — Я уйду.