Сатисфакция (СИ) - Пылаев Валерий - Страница 30
- Предыдущая
- 30/52
- Следующая
— Вроде того, — хмыкнул я.
— Понимаю. — Гагарин огляделся по сторонам. — Грех не полюбоваться. Дел вы наворотили качественно.
— Не без помощи вашего сиятельства.
— Да а что я? Так, сбоку постоял…
— Как вам будет угодно.
Некоторое время мы шли молча, вдыхая прохладный ветерок со стороны Невы и глядя по сторонам. Вряд ли двое молодых парней в штатском могли вызвать подозрения: на Петербургскую набережную ближе к вечеру выбрались прогуляться многие из горожан. Правда, кажется, большую часть прогуливающихся составляли разного рода сомнительные личности, отправившиеся на поиски приключений.
Нарваться на которые в городе, оставленном силами правопорядка, труда не составляло.
— Что, как настроение в роте? — поинтересовался я.
— Боевое и нетерпеливое. — Гагарин широко улыбнулся. — Парни бьют копытом и мечтают о настоящем деле. Особенно те, кто семейные.
Я улыбнулся в ответ. Решив, что держать пару сотен Одаренных, опытных и не слишком-то лояльных Совету и министерству бойцов на базе, в непосредственной близости от оружия, снаряжения и техники, как минимум, неосмотрительно, Морозов, разогнал гардемарин по домам до особого распоряжения. К немалой радости жен и детишек, настолько истосковавшихся по мужьям, что сейчас парни готовы были не то, что штурмовать Зимний, а отправиться хоть к самому черту на рога, лишь бы удрать подальше от ставших уже непривычными ласки и заботы.
— Вы в них уверены?
Я не мог не задать этот вопрос. На Особую роту у меня были большие планы, и даже один человек, струсивший, или, не дай бог, предавший в ответственный момент, мог похоронить операцию, которую я тщательно разрабатывал уже несколько недель.
— Тех, в ком не уверен — просто не позову, — Гагарин пожал плечами. — Конечно, это в полной мере не гарантирует… В общем, сам понимаешь.
Я лишь кивнул. В конце концов, капитан, прежде чем встать во главе гардемарин, прошел карьерный путь с самого низа, не один пуд соли съел с парнями и точно знал, кто чем дышит.
— Ух ты, смотри!
Гагарин вдруг остановился, как вкопанный. Я проследил за его взглядом и вдруг понял, что означает выражение «глаза на лоб лезут». Прямо на борту крейсера «Варяг», навеки замершего на почетном посту у набережной неподалеку от Сампсониевского моста, была нарисована, причем весьма художественно…
Картина, не побоюсь этого слова. Я не мог даже представить, как именно художникам удалось изобразить это в таком необычном и непривычном месте, но произведение впечатляло.
На переднем плане, вольготно расположившись на троне, восседала Елизавета. Царственный вид, корона, скипетр, платье из тяжелого бархата, ниспадающее к мраморному подножию… Если неведомые художники и погрешили против истины, то совсем чуть-чуть, добавив племяннице пару-тройку лет возраста. А по правую руку от нее, слегка сместившись за трон, стоял не кто иной, как ваш покорный слуга. В полной экипировке, с автоматом у груди, и со взглядом, не сулившим ничего хорошего тому, кто мог бы задумать недоброе против ее высочества.
Точнее, величества — судя по количеству регалий, неизвестные художники Елизавету уже «короновали».
— Вот это ничего себе, — хмыкнул Гагарин. — Сильно. Ничего не скажешь. Я бы на твоем месте нашел тех, кто это сделал. И попросил повторить. В ту же величину, только на холсте.
По тону капитана было сложно понять, серьезно он говорит, или издевается. Я лишь усмехнулся. Картина была действительно хороша, но жить ей оставалось недолго: матросы на борту уже прилаживали шторм-трапы, тащили щетки и ведра, чтобы навеки похоронить под слоями суровой «шаровой» краски произведение неведомых мастеров.
Впрочем, судя по количеству людей со смартфонами на набережной, оно уже было увековечено — как минимум, в сети. Фотографии и видеозаписи разлетались по социальным сетям и мессенджерам, оседали в памяти гаджетов и облачных хранилищ, и стереть эту память у всех одновременно уже не получится.
Хм. Да и с борта прославленного крейсера, кажется, тоже просто так не сотрешь.
— Смотрите! Смотрите, дамы и господа, и не говорите, что не видели! — послышался звонкий голос. — Вот она, власть диктатора во всей красе! Эти люди так боятся за свое место, что готовы уничтожить любое напоминание о том, что присвоили ее незаконно! Они настолько жаждут власти, что готовы плевать на светлую память государя-императора, объявили охоту на его дочь и ее спасителя! Острогорский — народный герой!
Гагарин, ощерившись, покосился на меня, а я нахмурился. Не знаю, как ему, но мне голос показался знакомым.
А ну-ка…
Я неспешно пошел на звук. Вокруг оратора, тем временем, уже собиралась толпа, из которой то и дело слышались одобрительные возгласы. Тот же, увидев благодарных слушателей, продолжал драть глотку.
— Настает то время, когда нам всем придется сделать выбор, на чьей мы стороне. Кого мы поддержим: плоть от плоти и кровь от крови Романовых, или того, кто едва знает русский язык!
В толпе послышались свист и крики, а невидимый оратор, ощущая поддержку, взобрался на припаркованный автомобиль. Сейчас я мог рассмотреть его во всей, так сказать, красе.
И, рассмотрев, выругался.
На капоте машины стоял тот, кому сейчас полагалось сидеть тише воды и ниже травы на загородной даче Гагарина, а не вести агитацию среди населения.
Убью дурака.
— Нам не нужны иберийские ставленники! Нам не нужны западные марионетки! Мы здесь власть! — все больше распалялся Поплавский. — Долой Брауншвейг!
— Мы здесь власть! — вторил ему многоголосый хор. — Долой Брауншвейг!
И в этот момент прямо в толпу прилетела пустая бутылка из-под пива. Ударившись о плечо одного из зевак, она упала на землю и со звоном разбилась. На миг на пятачке перед «Варягом» воцарилась тишина. В которой достаточно громко прозвучал чей-то развязный, нагловатый голос.
— Кого там долой? А ну, повтори-ка, дружок!
К стихийному митингу приближалась компания из пятнадцати-двадцати человек. Все, как один в недешевой одежде, с модными прическами и надменно-горделивым выражением лиц.
Я внимательно оглядел вновь прибывших. Студенты, как пить дать. Причем далеко не из последних семей. «Золотая» молодежь еще в мои время традиционно была нацелена в сторону Европы, и прошедшие годы мало что изменили.
Избалованные мальчишки. Из тех, которым что угодно, лишь бы не родное. Дескать, и булки там слаще, и мамзели красивее.
И вообще — ци-ви-ли-за-ци-я. Именно так, с почтительным придыханием и ударением на каждый слог.
— Какой позор, — подхватил кто-то из компании говорившего. — Они бабу на трон готовы посадить, лишь бы в их болотце не менялось ничего… Пейзане.
— Что ты сказал? — в сторону студента повернулся плечистый мужик в джинсах и грубом армейском свитере. — Ты кого тут быдлом назвал?
Повторить малознакомое слово здоровяк не решился, но суть уловил точнее некуда. И, похоже, не он один: толпа негодующе загудела.
— Мочи иберийских прихвостней! — чуть ли не срываясь на визг, заорал Поплавский с капота, выудил откуда-то из-за пазухи бутылку портвейна, допил ее в два глотка и запустил в студентов.
И в тот же миг толпа сорвалась с места.
Мы с Гагариным не успели даже отскочить, как нас подхватило этой волной и швырнуло в самую гущу свалки. У самого носа мелькнул крепкий кулак, чье-то колено ощутимо врезалось в ребра, а дальше…
Видит бог, я этого не хотел, но если уж так получилось…
Мощным хуком справа я уложил ближайшего противника, и тут же нырнул в образовавшийся просвет. Отклонился назад от свистнувшей в воздухе пряжки, перехватил ремень и дернул на себя, впечатывая лоб в переносицу излишне поверившего в себя студиозуса.
Справа гулко ухнул Гагарин, выдавая четкую «двоечку» в подбородок, и некто с модной прической рухнул, как подрубленный. Все это было, мягко говоря, неспортивно, я совсем не собирался врываться в свалку, но раз уж меня в нее затащили, было бы глупо отхватывать по лицу только по той причине, что дворянину и офицеру не положено лупить гражданских направо и налево.
- Предыдущая
- 30/52
- Следующая