Энни из Зелёных Мансард - Монтгомери Люси Мод - Страница 17

– Ни за что так не сделаю, – с мрачной решимостью отказалась девочка. – Наказывайте меня как хотите. Заприте в сырой темнице со змеями и жабами. Кормите меня только хлебом и водой. Я всё снесу и не стану жаловаться. Но я не могу просить прощения у миссис Линд.

– У нас здесь нет обычая запирать людей в тёмных сырых подземельях, – хмыкнула Марилла. – Да и подземельями Авонли не богат. Но извиниться перед миссис Линд ты должна. И сделаешь это. А пока не скажешь мне, что готова, останешься в своей комнате.

– Тогда я останусь здесь навечно, – с тоской отозвалась Энни. – У меня никогда не получится сказать миссис Линд, что мне жаль. Как я смогу, если мне не жаль? Жаль мне на самом деле только одного – что я расстроила вас. А ей я была рада сказать это. И получила огромное удовольствие, что сказала. И не могу говорить, что мне жаль, когда мне не жаль, понимаете? Мне даже вообразить не удастся, будто мне жаль.

– Возможно, к утру твоё воображение заработает лучше, – поднялась Марилла. – Постарайся за ночь обдумать как следует своё поведение и привести в порядок мозги. Ты, кажется, уверяла, что постараешься быть очень хорошей, если мы оставим тебя в Зелёных Мансардах, но сегодня я как-то не заметила с твоей стороны такого старания.

И, оставив Энни, пронзённую этой парфянской стрелой[11], одиноко страдать от бури в душе, Марилла, взволнованная и огорчённая, спустилась на кухню. Спроси её кто-нибудь, на девочку или на себя она сердится сильнее, вряд ли она смогла бы ответить. Но при воспоминании о потрясённом лице Рэйчел Линд губы у Мариллы начинали вздрагивать, и она едва удерживалась от предосудительного желания рассмеяться.

Тем вечером Марилла ничего не рассказала брату о происшествии. Но когда на следующее утро сопротивление Энни продолжилось и Мэттью не увидел её за завтраком, уйти от объяснения стало невозможно. Сестра поведала ему всю историю, стараясь при этом, чтобы он осознал, насколько ужасно вела себя девочка.

– Хорошо, что Рэйчел Линд поставили на место. Она надоедливая старая сплетница, – последовал решительный вердикт Мэттью.

– Мэттью Катберт, ты меня удивляешь. Ведь самому тебе ясно: поведение Энни было ужасным. А ты, тем не менее, становишься на её сторону. Скажи ещё, что её вообще не надо наказывать.

– Ну-у нет. Не совсем, – неуверенно протянул брат. – Полагаю, немножко наказать следует. Но не будь к ней слишком строга, Марилла. Помни: никто её не учил, что правильно. Ты… ты собираешься дать ей поесть?

– А ты когда-нибудь слышал, чтобы я принуждала кого-то к хорошему поведению голодом? – возмутилась сестра. – Питаться она будет регулярно. Сама стану относить ей еду. Но она не выйдет из своей комнаты, пока не поймёт, что должна извиниться перед миссис Рэйчел. И мы с тобой больше это не обсуждаем, Мэттью.

Завтрак, а затем и обед, и ужин прошли очень тихо, потому что Энни по-прежнему упрямилась. Марилла после каждой трапезы поднималась в восточную мансарду с основательно нагруженным подносом, но позже возвращала его вниз почти таким же полным, как принесла. Мэттью с немой тревогой отслеживал эти возвращения, пытаясь определить, поела ли девочка хоть немного.

Так продолжалось до вечера, когда Марилла отправилась пригнать коров с дальнего пастбища. Мэттью, копошившийся возле амбаров, не выдержал. С опаской глядя вслед уходящей сестре, он с видом грабителя проскользнул в дом и прокрался наверх. Обычно его передвижения по дому ограничивались кухней да собственной маленькой спальней, располагавшейся возле прихожей. Даже гостиная удостаивалась его присутствия, лишь когда сестра приглашала к чаю священника, а на второй этаж он не поднимался с той самой весны четыре года назад, когда помогал Марилле клеить новые обои в гостевой спальне.

Прокравшись на цыпочках по коридору, он минуту-другую постоял у двери восточной мансарды, набираясь решимости постучать, а затем, приотворив, заглянуть внутрь.

Энни сидела у окна на жёлтом стуле, с тоской созерцая сад. Вид у неё был очень несчастный, и сейчас особенно бросалось в глаза, какая она худая и маленькая. Сердце у Мэттью сжалось. Бесшумно затворив за собой дверь, он на цыпочках подошёл к пленнице.

– Энни, как ты тут, Энни? – спросил он так тихо, словно боялся, что его подслушивают.

Она глянула на него с едва заметной улыбкой.

– Да не так плохо. Я много разного представляю себе, и это мне помогает скоротать время. В одиночестве, конечно, трудновато, но, по-моему, я мало-помалу привыкну.

И Энни вновь улыбнулась с отвагой приговорённого к одиночному заключению, который не собирается унывать, несмотря на тяжёлую участь.

Мэттью вспомнил, что ему, не теряя времени, необходимо сказать всё, что он собирался, пока не вернулась Марилла.

– Но, Энни, ты не думаешь, что лучше бы сделать это и покончить со всем этим? – прошептал он. – Рано или поздно ведь всё равно придётся. Марилла-то, знаешь, ужасно настойчивая. Мой совет тебе: сделай и избавься.

– Вы имеете в виду извиниться перед миссис Линд?

– Да, извинись. То самое слово, – нетерпеливо продолжал Мэттью. – Просто сгладь ситуацию, как говорится. Вот я о чём.

– Полагаю, я могла бы это сделать ради вас, – начала с задумчивым видом девочка. – Если я скажу, что мне жаль, это будет правдой, так как сейчас мне действительно жаль, хотя вчера вечером не было ни капельки. Я была в ярости. И всю ночь потом тоже злилась. Точно знаю. Три раза просыпалась, и каждый раз в ярости. Но утром это прошло. Я больше не злюсь. Только ощущаю какую-то пустоту. И мне очень стыдно. Но я всё равно не могу представить себе, как скажу об этом миссис Линд. Это… так унизительно. Лучше уж навсегда остаться здесь. Но всё-таки я теперь… Если вы… Если хотите действительно, чтобы я…

– Ну конечно хочу. Очень уж без тебя внизу грустно. Вот прямо пойди, будь хорошей девочкой и сгладь ситуацию. И будешь умницей.

– Ладно, – покорилась Энни. – Скажу Марилле, как только она вернётся, что я готова.

– Правильно. Правильно, Энни. Только не говори ей, что я приходил к тебе и беседовал. Не то она подумает, что я вмешиваюсь, а я обещал ей ничего такого не делать.

– Даже дикие лошади не вытянут из меня этой тайны, – с необычайно серьёзным видом пообещала Энни. – А вообще каким образом, интересно, дикие лошади могут вытянуть из человека тайну?

Но Мэттью, робея от собственного успеха, уже бесшумно исчез и быстро переместился на самый дальний конец лошадиного пастбища, чтобы Марилла по возвращении не догадалась о его тайной миссии.

Марилла была приятно удивлена, когда, едва войдя в дом, услышала жалобный голосок, который звал её со второго этажа.

– Ну что? – спросила она, заглянув к девочке.

– Мне стыдно того, как я себя повела и что говорила. Я готова пойти к миссис Линд и сказать ей об этом.

– Очень хорошо, – за резкостью тона Марилла постаралась скрыть огромное облегчение. Ведь, загоняя коров под навес, она уже растерянно размышляла, что делать, если Энни не сдастся. – Сразу же после дойки отведу тебя к ней.

И после дойки Марилла с Энни направились по дороге. Первая вышагивала гордо и торжествующе, а вторая плелась поникшая и удручённая. На полпути, однако, уныние, словно по волшебству, слетело с неё, плечи расправились, голова поднялась, взгляд устремился к закатному небу, и от всего облика повеяло сдержанным оживлением. Марилла заметила эту перемену и насторожилась. Она-то намеревалась представить пред очи Рэйчел кающуюся грешницу, которой решительно не подобало сиять.

– О чём ты думаешь, Энни? – резко спросила она.