Энни из Зелёных Мансард - Монтгомери Люси Мод - Страница 16

– Ну выбрали тебя уж точно не за твою внешность, – решительно прокомментировала миссис Линд.

Она относилась к числу тех очаровательных и всеми любимых людей, которые крайне гордятся своей способностью без смущения и оглядки всегда говорить именно то, что думают.

– Какая же она тощая и некрасивая, Марилла! – продолжала эта прямолинейная женщина. – Подойди-ка сюда, дитя моё. Дай мне получше тебя разглядеть. О, небо! Мыслимы ли такие веснушки! А волосы как морковь. Подойди ближе, дитя моё, тебе сказано.

Энни подошла ближе, однако совсем не так, как хотелось гостье. Преодолев одним длинным прыжком разделявшее их пространство, она остановилась с пылающим от гнева лицом перед миссис Рэйчел. Губы у Энни дрожали, да и всю её трясло.

– Я вас ненавижу, – топнув по полу, сдавленно выкрикнула она. – Я вас ненавижу! Я вас ненавижу! Я вас ненавижу! – повторила Энни, подкрепляя каждый новый выкрик всё более громким топотом. – Как вы смеете называть меня тощей и некрасивой? Как вы смеете говорить, что я веснушчатая и рыжая? Вы грубая, невежливая, бесчувственная женщина!

– Энни! – воскликнула в ужасе Марилла.

Но та с гордо поднятой головой и крепко сжатыми руками продолжала полным негодования взором бесстрашно смотреть в глаза миссис Рэйчел.

– Как вы смеете говорить обо мне такое? – вновь осведомилась она с яростью. – Вам бы понравилось, если бы это кто-то сказал про вас? Вам было бы очень приятно услышать, что вы толстая, неуклюжая и не обладаете ни каплей воображения? И меня не волнует, если я, сказав это, задела ваши чувства. Наоборот, очень надеюсь, что их задела. Вы причинили мне боль сильнее, чем кто-либо прежде. Даже сильнее, чем пьяный муж миссис Томас. И я никогда вам этого не прощу. Никогда! – Топ! – Никогда! – Топ!

– Кто-нибудь видел когда-нибудь такой дикий норов? – возгласила потрясённая миссис Рэйчел.

– Энни, иди в свою комнату и оставайся там, пока я не поднимусь к тебе, – с трудом обрела дар речи Марилла.

Энни разрыдалась, а затем бросилась в прихожую, с такой силой захлопнув за собой дверь, что банки, висевшие на стене крыльца, отозвались сочувственным звоном. Она пронеслась сквозь холл, вихрем взлетела вверх по лестнице, и приглушённый удар, раздавшийся сверху, дал понять: дверь восточной мансарды была захлопнута с той же яростью.

– Ну не завидую, что тебе, Марилла, придётся воспитывать это, – с подчёркнутым торжеством объявила миссис Рэйчел.

Марилла открыла рот, толком не понимая ещё, намерена она извиниться перед гостьей или осудить её. Но, услышав, что та говорит, сама себе изумилась и долго ещё изумлялась впоследствии.

– Тебе не следовало оскорблять её внешность, Рэйчел.

– Марилла Катберт, не хочешь ли ты сказать, что поддерживаешь то кошмарное проявление её вопиюще дурного норова, которое мы сейчас наблюдали? – вознегодовала миссис Рэйчел.

– Нет, – медленно проговорила Марилла. – Я не пытаюсь её извинить, она вела себя очень нехорошо. И я серьёзно поговорю с ней об этом. Но мы должны быть снисходительны. Её никогда не учили вести себя правильно. А ты, Рэйчел, была с ней слишком сурова.

На этом Марилла невольно осеклась, сама себе изумляясь, но миссис Рэйчел сказанного оказалось достаточно, чтобы с оскорблённым видом подняться на ноги.

– Что ж, Марилла, видимо, мне отныне придётся быть очень осторожной в своих словах, раз ты так близко к сердцу принимаешь обострённые чувства привезённых невесть откуда сирот. О нет, можешь не беспокоиться. Я не сержусь. Мне слишком жаль тебя, чтобы во мне осталось место для гнева. Достаточно тебе будет своих проблем с этим ребёнком. Но если прислушаешься к моему совету, а ты, полагаю, не сделаешь этого, хотя я воспитала десять детей и похоронила двоих… Так вот, я бы на твоём месте провела с ней разговор розгой приличного размера. Именно это я считаю самым понятным языком для такого ребёнка. Думаю, её характер полностью соответствует цвету её волос. Ну а за сим доброго вечера тебе, Марилла. Надеюсь, ты по-прежнему будешь часто меня навещать, но сама я вряд ли скоро сюда приду снова, если меня будут здесь оскорблять таким образом. Это нечто новое в моём опыте.

И миссис Рэйчел умчалась прочь с такой скоростью, на какую только способна толстая женщина, которая ходит, переваливаясь с бока на бок. Марилла с очень серьёзным лицом направилась в восточную мансарду, тревожно размышляя, как ей теперь поступить. Происшествие сильно обеспокоило её. Крайне неудачно, что яростная вспышка Энни проявилась в присутствии Рэйчел Линд. Но, удивляясь самой себе, Марилла возмущалась не только выходкой девочки, но и – причём гораздо сильнее – тем унижением, которому её подвергла гостья. Энни, конечно, придётся наказать, в растерянности размышляла Марилла, но как именно? Дружеское предложение розги, которая, по словам Рэйчел, была столь полезна всем её детям, Марилле совсем не понравилось. Она даже мысли не допускала, что можно высечь ребёнка. Следовало найти какой-то другой способ, который помог бы Энни полностью осознать чудовищность своего поступка.

Нарушительницу спокойствия она обнаружила лежащей лицом вниз на кровати, горько плачущей и совершенно не обращающей внимания, что легла на чистое покрывало прямо в грязных ботинках.

– Энни, – произнесла достаточно ласковым тоном Марилла.

Никакого ответа.

– Энни, – с чуть большей суровостью повторила она. – Встань-ка и выслушай, что я тебе скажу.

Та, соскользнув с кровати, уселась на стул рядом с ней и замерла с опухшим и мокрым от слёз лицом, упорно глядя в пол.

– Славно же ты повела себя, Энни. Неужели самой не стыдно?

– Она не имела права меня называть безобразной и рыжей, – вызывающе парировала та.

– Но ты всё равно не должна была позволять себе такую ярость и так разговаривать с ней, Энни. Мне было за тебя стыдно. Очень стыдно. Я надеялась, ты хорошо поведёшь себя с миссис Линд, а ты меня опозорила. Не понимаю, откуда такая ярость. Только из-за того, что миссис Линд назвала тебя рыжей и некрасивой? Но ты ведь сама очень часто говоришь о себе то же самое.

– Есть разница между тем, что сам о себе говоришь и что слышишь про себя от других, – проскулила Энни. – Можно знать про себя одно, но надеяться, что остальные видят вас по-другому. Вы, наверное, теперь думаете, что у меня ужасный характер. Да, я действительно ничего не могла поделать с собой. Во мне всё поднялось, когда она это сказала, стало душить, и мне просто пришлось на неё наброситься.

– Ну должна сказать, показала ты себя во всей красе. Теперь миссис Линд может рассказывать о тебе интересные истории. И она будет рассказывать, не сомневайся. Сильно ты напортила себе, Энни, проявив себя так.

– А вы представьте, как чувствовали бы себя, если бы кто-то назвал вас в глаза тощей и безобразной, – сквозь слёзы проговорила Энни.

Эти слова пробудили в Марилле внезапное воспоминание. Она была совсем крохой, когда услышала разговор двух родственниц. Одна из них сказала о ней, обращаясь к другой: «Жаль, что она такая некрасивая». Эти слова так укололи Мариллу, что она помнила их всю жизнь и забыла, когда ей было уже за пятьдесят.

– Я не говорю, что миссис Линд поступила правильно, – чуть мягче сказала Марилла. – Рэйчел слишком прямолинейна, но это всё равно не оправдывает твоего поведения. Для тебя она незнакомая пожилая женщина, да к тому же моя гостья. Этих трёх причин вполне достаточно для того, чтобы отнестись к ней с уважением. А ты повела себя грубо, дерзко и… – Тут Марилла умолкла, осенённая идеей самого подходящего Энни и вполне справедливого наказания. – И именно потому, – продолжила она, – ты должна пойти к ней, сказать, что тебе очень стыдно за свой плохой характер, и попросить у неё прощения.