Закон ученого - Силлов Дмитрий Олегович "sillov" - Страница 25

Морщинистая кожа академика, в силу преклонного возраста потерявшая упругость, разлагалась на глазах. Происходящее и правда напоминало многократно ускоренный распад тканей мертвого тела. Довольно большие участки кожи и плоти под ней темнели, чернели, расползались, отваливаясь пластами, местами обнажая кости – но отмершие ткани тут же заменялись шевелящейся серой массой с металлическим отливом. Казалось, словно мириады стальных муравьев спешат заполнить собой образующиеся прорехи в человеческом теле…

Наиболее жутко процесс стал выглядеть, когда «муравьи» добрались до головы академика. Почернели и отвалились губы, растрескались в пыль зубы, нос мгновенно сгнил и провалился внутрь, глаза полопались и вытекли из глазниц омерзительной черно-белесой жижей.

Но все потери немедленно восстановила металлически-серая масса. Даже волосы, и те возродились вновь аккуратно зачесанными назад так же, как и раньше, – только цвет их изменился с блекло-седого до насыщенно-серебристого…

– Замена органических соединений на клеточную наноструктуру завершена на сто процентов, – наконец скучным голосом произнесла автоматика.

Крышка автоклава открылась, и из него медленно, неуверенно вылез человек…

Человек ли?

Скорее, статуя, состоящая из подвижного текучего металла, с виду очень похожая на оживший памятник академику Захарову.

Ученый провел ладонью правой руки по пальцам левой, пошевелил ими.

– Потрясающе, – проговорил он. – Феноменально! Самочувствие восемнадцатилетнего! А возможности…

Повинуясь мысленному приказу, пальцы кисти дугами выгнулись в обратную сторону, ногтями коснулись запястья… и, войдя в него, превратились в кольцо. И сразу же – в квадрат. А после, внезапно исчезнув, вновь выросли из руки на полметра, слившись воедино и превратившись в широкий, зловеще поблескивающий меч без гарды.

Захаров улыбнулся металлическими губами. Трансформация происходила без малейшего физического усилия с его стороны, достаточно было лишь подумать – и тело послушно меняло форму. И, когда надобность в трансформации отпадала, само возвращалось к «заводской комплектации».

Которую нужно было немного подправить.

Академик вышел из автоклавной и приблизился к зеркалу, висевшему над раковиной в лаборатории, из которого на него посмотрела статуя из черного металла с серебряными волосами и глазами без зрачков.

Захаров поморщился. Видеть себя таким было и непривычно, и неприятно – все-таки академик за много лет привык к своей обычной внешности, а в его возрасте менять привычки уже не хотелось.

Мысленно он послал сигнал об изменении верхнего слоя тела – и трансформация произошла буквально за несколько секунд. Из зеркала на Захарова смотрел… он. Такой же, как до замены его тела на многомиллиардный упорядоченный рой нанороботов.

Ученый улыбнулся.

– Ну, настолько близко к оригиналу не обязательно. Морщины на лбу, пожалуй, уберем, носогубные складки уменьшим, дряблая кожа на шее тоже ни к чему… А вот благородную седину оставим. И металлическую радужку в глазах – тоже, так они смотрятся впечатляюще инфернально. Мускулатуры добавим… нет, пожалуй, это чересчур, подойдет типаж гимнаста, а не культуриста. Да, так, пожалуй, нормально для исходника.

Академик не сдержался и улыбнулся вторично. Кому ж не хочется легким усилием мысли корректировать собственное тело как ему заблагорассудится? И это не просто секрет красоты. Это рецепт вечной молодости с нестареющим телом и идеальными внутренними органами – которые, в общем-то, этому телу, питающемуся от внешних источников энергии, не нужны. Ну, может, только для того, чтобы получать удовольствие от еды и чувствовать себя человеком. Первое время это, наверно, необходимо чисто психологически. А потом необязательную внутреннюю начинку можно будет убрать, если на то возникнет желание. И моментально возродить вновь, когда вдруг захочется покушать чего-нибудь вкусненького.

– В моем новом мире такое тело будет высшей наградой для особо отличившихся, – проговорил академик, любуясь своим творением. – Вершиной, к которой станут стремиться все, но достигнут лишь единицы… – И, подумав, добавил: – Или не достигнут. Тот, кто сравнялся с богом, сам непременно захочет стать им, а моему новому миру это точно не нужно. Впрочем, что-то я слишком замечтался. Мою новую вселенную еще нужно построить, а для этого придется работать и работать. Ну-с, посмотрим, как справляются с заданием мои репликанты.

Он подошел к пульту управления, пробежался пальцами по клавиатуре, на ускоренной перемотке просмотрел записи боя в Чистогаловке – и нахмурился.

Отряд пока что задание не выполнил.

Более того, Кречетов повел его заведомо опасным путем – видимо, решил, что репликация сделала их всех неуязвимыми.

И ошибся.

Отряд едва полностью не погиб, его спасла чистая случайность. К счастью, обошлось без потерь, но сейчас двое членов отряда были небоеспособны, а остальные довольно сильно измотаны. Если они в таком состоянии пойдут штурмовать хорошо укрепленный блокпост боргов, то с высокой вероятностью ничем хорошим этот штурм не закончится.

– Ничего этому Кречетову поручить нельзя, – прорычал академик. – Как был самоуверенным выскочкой до репликации, таким и остался. Что ж, все как всегда: если хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо, приходится это делать самому. Заодно и протестирую, на что способно мое новое тело. Грета, я ухожу, запечатай бункер…

И тут же чертыхнулся, вспомнив, что электронной помощницы у него больше нет.

– Да ктулху же побери, что ж сегодня за день такой! Даже дверь в мой храм науки приходится закрывать самому, вручную, словно я не величайший ученый современности, а какой-нибудь недотепа-лаборант, ничего не достигший в жизни.

Дверь в бункер ожидаемо оказалась заперта, но Грету это не остановило.

Зрелище было, конечно, то еще, когда женщина, целиком состоящая из черного металла, внезапно стала истончаться, превращаясь в полупрозрачный шлейф, протянувшийся к бронированной двери.

Миг – и эта невесомая субстанция просочилась в едва заметную щель между дверью и косяком и исчезла, словно рядом с нами только что не стояло вполне осязаемое существо, так похожее на живую статую.

А потом толстенная стальная дверь медленно отъехала в сторону, и мы зашли в бункер Захарова, очень хорошо мне знакомый. Помнится, разными путями попадал я сюда и по-разному выбирался. И каждый раз не сказал бы, что это приключение доставляло мне удовольствие.

Грета ждала нас рядом с прилавком, за которым Захаров покупал артефакты у сталкеров. От покупателей ученого отделяло бронированное стекло, и я даже испытал легкий приступ ностальгии, вспомнив, как первый раз оказался в этом месте. Каким бы паскудным ни было прошлое, оно всегда твое прошлое. Достояние именно твоей памяти, которое вспоминается как пресловутые «старые добрые времена», когда ты еще не был циничным, прожженным сталкерюгой и ждал от Зоны новых приключений, а не очередной пакости.

Так же легко Грета открыла нам проход к лифту, спустившему нас в лабораторию Захарова, пустую, как гроб ожившего зомби.

И, кстати, в самой лаборатории обнаружился интересный автоклав, с виду напоминающий гроб фараона, но изнутри обильно измазанный какой-то кроваво-черной слизью, воняющей как разложившийся труп. Автоклав стоял в секретной комнате, которую никто не потрудился закрыть. Я и не знал, что тут спрятано что-то типа склепа – с виду стена и стена, кто бы мог подумать, что часть ее отодвигается, открывая один из очередных секретных схронов безумного ученого. Интересно даже, сколько их тут еще запрятано в стенах, под полом и, может, даже в потолке – с Захарова и такое станется.

– Он ушел, – проговорила Грета, увидев автоклав в виде гроба. – Переродился – и ушел.

– Переродился – это как? – поинтересовался Циркач.

– Стал таким же, как я, – ответила нанодева. – Только намного более совершенным, так как использовал следующее поколение нанороботов с расширенным спектром возможностей. Так что он больше не человек, не академик Захаров. Это его оцифрованная копия, способная делать со своим телом что угодно.