Сосед будет сверху (СИ) - Левина Ксюша - Страница 30

— Чья-то любовь — тот еще наркотик. Любить безответно как-то проще. А вот знать, что по другую сторону кто-то так же подыхает… вот это да, это по-настоящему больно. Только она бы пропала со мной, да, Санек?

Деда ждет. Он пронизывает меня острым взглядом и ждет, что я его поддержу. Что скажу ему, как он был прав, что у них не было будущего. И я очень мелко киваю.

Неужели его до сих пор это гложет? Спустя столько лет? Милый-милый дед...

— Она ушла. Мы прощались, наверное, часа два. Минимум час просидели на пороге, держась за руки. Я был спокоен, что она не останется одна, мне даже казалось, что она будет с ним счастлива. С тем другим. Еще час она то хваталась за ручку двери, то опять бросалась ко мне обниматься. А когда все-таки ушла, я поехал к Наде и спонтанно сделал той предложение. Надя — дура! Ненавижу ее!

О, вот это он уже к Ба свернул, вот это я узнаю.

— На хрена она согласилась? А? Надя, бля!

Он кричит! Мамочки, дед кричит через участки, и я шикаю на него. Еще Ба тут не хватало. Ее дача на соседней улице, можно огородами пройти. Они с Бензом когда-то их вместе брали, а зная Ба, она все лето тусит на природе и может даже услышать.

Блин.

Ну так и есть! Мы с дедом пригибаем головы, когда до нас доносится высокий голос Ба, который эхом разлетается над поселком.

— Да как ты меня достал, алкаш! — воет она, потом слышится приглушенный хлопок двери и наконец тишина.

Дед смеется.

— Как ты помнишь, брак вышел у нас крайне несчастливый, — ухмыляется он, довольный, будто получил личную дозу адреналина и хорошего настроения. — Она согласилась, мы поженились. Сережка быстро родился, а развелись мы еще быстрее. Хотя, наверное, даже пожили вроде втроем немного, но… Вот, что я понял: херня это все, себя не поборешь и одно другим не заменишь. Я с Надюхой ложился спать и чудом не сбегал. Иногда просыпался на самом краю дивана. Она все видела, психовала, рыдала ночами. Это был сущий кошмар — она воет, Серега воет, я чуть что — в гараж. Или Серегу на плечи — и к мужикам. Мужем я был отвратительным, знаю, но отцом мне быть нравилось. Собственно, все.

— И ты никогда больше ее не искал? Эмму?

— Нет.

— Но почему?

— Я знал, что она счастлива по-своему. Она мне в тот вечер сказала, что у нее с этим своим будет все хорошо, обещала. И что она будет любить его, как меня, но никогда не заведет с ним детей. Это тогда казалось такой романтичной херней. Сейчас понимаю, что бред, но она в него верила, в этот бред, и надеюсь, хотя бы была не несчастна.

Дед фыркает, что-то бормоча под нос.

— Бенз общался с ней, они всегда были друзьями. В общем, он говорил, что Эмма довольна жизнью и даже как-то обронил, что благодарна мне… Ну, типа, что я ушел.

— Врет, — хором выдаем мы с дедом и улыбаемся печально друг другу.

Я сжимаю его шершавую ладошку своей всего на секунду.

— А если бы она… — начинаю я мысль, но дед перебивает.

— Если бы да кабы, да во рту росли б грибы.

— Ясно, — смеюсь я в ответ. Деда в своем репертуаре, хотя тут же продолжает за меня.

— Да конечно я жалею, Сань. Мне легкие жгло, будто ртутью дышал. Сердце думал встанет. Нельзя так. Любить нужно до конца, бороться за любовь, а не маяться хренью. И в лоб прямо спрашивать! Не ходить вокруг да около. Любовь — это редкость. Я так скажу, без нее ни хрена ничего не сложится: ни быт, ни разговоры, ни секс. Ничего! Только по любви. Даже пивас лучше пить по любви. Даже ссориться нужно по любви.

Я киваю. Прижимаю к себе ноги и упираюсь подбородком в коленки.

— А если ты любишь, а тебя нет?

— Ну для начала уточнить: точно ли нет.

— И если нет, то?

— То в следующий раз повезет. Главное только дождаться, а не заменять одно другим. Может, я бы еще встретил ту самую, если бы не спешил.

— А что ж после Ба не встретил?

— Да она меня заколебала просто. Ничего после нее уже не хотел.

— Был одиноким волком?

— Ну как сказать, — он почесывает затылок и улыбается загадочно, — в моей стае иногда...

— Я поняла, — пихаю его в бок, а после мы сидим еще минут двадцать в тишине.

Сложно все это. Я представляю себе молодого красивого деда и молодую красивую Эмму. И молодую красивую Ба, которая еще не зовет деда собакой сутулой. Сложно и печально как-то.

А еще поучительно.

Весь следующий день я отдыхаю душой и телом: валяюсь в гамаке, на травке, жарюсь на солнце. Я читаю взахлеб развратные фанфики про любовь и секс до гробовой доски и наслаждаюсь жизнью.

У мужиков своя программа — они ходят на реку «пугать голыми телесами народ», как сами любят выражаться. Грязная, как последняя дворняга, Офелия Вельвет Флауэр, кстати, тусит с ними. Она уже и в коровьих лепешках повалялась, и чуть было не нарвалась на стаю бродячих собак.

Феля следует за Кокосом и Бензом по пятам, а я и рада. Я вся витаю в искаженном фантазией умелых фикрайтеров мире Гарри Поттера и не собираюсь слышать ничего, кроме «Ты моя», сказанного красавчиком Драко Малфоем его личному лохматому бобру Гермионе Грейнджер.

Отвлекаюсь я только ради стейков, креветочек «Якитори», арбуза да дыньки. Довольно часто. И, если честно, к пяти вечера я даже не уверена, что могу встать с гамака — объелась до тошноты. Только меня не остановить, я все равно настырно скатываюсь на землю бочонком и иду в беседку, где Бенз с довольной рожей накрывает на стол.

Чуть позже, обнаружив вдруг, что мои белые шорты все в зеленых пятнах, а купальник больно давит на обгоревшую кожу, я переодеваюсь в старинный безразмерный сарафан, который валяется на этой даче с самого моего детства. Я до сих пор легко вхожу в него, и это круто, что с тринадцати лет мой вес несильно изменился. Не круто, что сиськи тоже не выросли. Ну да ладно, не будем о грустном.

Я кручусь по поляне, а Офелия прямо в полете ловит зубами мою пушистую юбку с оборочками.

— Ну вот, Санчес снова первоклашка, — хохочет Самба, подхватывая меня, и мы уже вальсируем под аккомпанемент собачьего лая.

— Не сразу все устроилось, Москва не сразу строилась, Москва слезам не верила, а верила любви, — надрывая глотки, поют мужики.

И мне так классно! До головокружения!

— Это ясень семенами кружит вальс над мостовой. Ясень с видом деревенским приобщился к вальсам венским. Он пробьется, Александра, он надышится Москвой.

Завершив ритуал, мы кланяемся друг другу и горячо благодарим за прекрасный танец.

— Давно же ты в это платьице не наряжалась, — усмехается дед, и в его глазах мелькает что-то тревожно-нежное.

После мне наконец вручают кружку пива и тарелку с тем, что Кокос называет «ну просто манифик». А затем радостно обещают, что сейчас будет готова кукуруза в фольге и я помру от удовольствия, лишь попробовав ее.

Да-да, я уже почти готова помереть от кукурузки!

Правда, как только я встаю из-за стола и или бросаю читать, становится сложнее не думать. Образы Драмионы (пейринг Драко Малфоя и Гермионы Грейнджер из фэндома «Гарри Поттер») тут же исчезают из головы, и на их место приходит чертов Дантес.

Как ни стараюсь заглушить боль едой и развратными историями, в груди у меня все равно цветет жгучая тоска.

Не хочу. Я прямо отчаянно не хочу, чтобы все заканчивалось!

Хочу, чтобы я всегда жила в хоромах Робертовны, а сверху всегда был сосед. Чтобы Офелия по утрам крутила задом передо мной (и когда я успела ее полюбить?), а единственной проблемой было нарядиться — скромно и сексуальненько.

Я сдаюсь.

Я должна признать это.

Я скучаю, черт возьми!

Мне до безумия нравится то, как мы с Дантесом смотримся вместе, как я чувствую себя рядом с ним. Да я откровенно обожаю, как он улыбается этими своими губами, как вечно пристает ко мне с пошлостями. Даже то, как он тупо шутит! Вот нравится, и все тут.

Я хочу, очень хочу к нему. И чтобы он говорил: «Ты моя, ар-р!», а я такая: «Нет!». Ну а про себя, конечно, улыбалась бы и думала: «Естественно, блин, твоя».