Японская война 1904. Книга четвертая (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич - Страница 56

Последние слова макаровца Тюрин уже не расслышал. Тот говорил слишком тихо, а сам фельдфебель, не теряя времени и словно боясь, что еще кто-нибудь что-нибудь сболтнет, запрыгнул на броню и подбежал к лазу внутрь. Маленький… Первое, что мелькнуло в голове, когда по кивку Славского он скользнул вниз. И тут все маленькое. Оказавшись в чреве броневика, Тюрин с удивлением осознал, что внутри почти нет свободного места. Все утыкано оборудованием, сиденьями, ремнями, трубами, ящиками, болтами.

А еще металл. Снаружи были земля, дерево, открытое пространство, а тут — только сталь. Все сделано из нее, и она пахла. Пахли ребра усиления, пахла полезшая со стороны стыков ржавчина — словно все тут было живое. И побитые, где-то даже погнутые пластины брони только усиливали это ощущение. Броневик жил. Как чудовища, которые пробуждаются в полумраке, которого тут тоже хватало… Вот только это было их чудовище!

— Ваше благородие, — Тюрин повернулся к спустившемуся следом Дроздовскому и с радостью обнаружил, что тот тоже понял.

— Эта машина… Она словно живая, — тот прижал руку к обшивке, и в этот миг внутрь заскочил Славский.

— Это вы еще не видели, как она дышит, — он махнул рукой сидящему за рулевым колесом солдату, тот что-то сделал, и… Заработал дизель.

И снова Тюрину стало страшно. В нос ворвался тяжелый масляный запах топлива, а еще… Все задрожало! Фельдфебелю доводилось плавать на кораблях, причем даже в шторм, и он знал, что такое качка. Но тут все было другое. Тут тряслись не только пол и стены, тут трясся потолок, и даже сам воздух, казалось, вибрировал, передавая дрожь на руки и сердце.

— Температура?.. — Славский начал задавать какие-то вопросы своим помощникам.

Водитель, стрелок, механик — каждый по очереди ему что-то отвечал, и, кажется, все прошло хорошо. Славский объявил минутную готовность, а потом показал Тюрину и Дроздовскому бойницы. Над узкими, похожими на тюремные лавками действительно были небольшие прорези как раз для закрепленных на стенах карабинов. Патроны нашлись в ящиках внизу, и, стоило Тюрину снарядить свою винтовку, машина рванула вперед.

Казалось бы, тряска должна была усилиться, но фельдфебель даже не заметил ее, настолько его все поглотило. Рывок, поворот, резкая остановка — несколько раз бахнула пушка. Снова вперед. Тюрин пытался что-то разглядеть через крошечную бойницу или через край смотровой щели водителя, которую было видно с его места. Ничего! Все мелькало, прыгало, сжатый в руках карабин искал цель, но не находил.

А потом машина остановилась.

— Вот и все, — Славский спрыгнул со своей наблюдательной позиции где-то под потолком машины.

— Что все? — не понял Тюрин.

— Съездили.

— Но… — фельдфебель понял, что внутри него поднимается обида и раздражение.

Такое приключение, такой шанс, а он так ничего и не смог увидеть и понять. Дроздовский рядом выглядел не лучше: словно ребенок, которому показали игрушку и тут же отобрали.

— Знаете… — начал было поручик, но Славский его опередил.

— Хочу сказать, что вы оба только что прошли тест, через который мы гоняем всех наших новичков.

— Что за тест?

— Проверка. Что не боитесь машины — раз. Вы так не то что не боитесь, вы готовы ее полюбить. Дальше, вы следовали приказам — два. Вам сказали стоять у бойниц, вы стояли. И последнее, несмотря на всю необычность ситуации, вы верно оценили обстановку и не сделали ни одного выстрела — три.

— И это хорошо? — тихо спросил Тюрин.

— Как говорит генерал, это база, чтобы поступить на наши броневики, и я, — Славский широко улыбнулся, — предлагаю вам написать прошение о переводе. Сделать это или нет, решать вам, но мы точно будем вам рады.

Вот так и поговорили. После этого Тюрин с Дроздовским вернулись к своим, выбили японцев, а потом весь вечер рассказывали всей 19-й роте о новых русских машинах. Какие они на самом деле, в чем их сила, в чем слабость, и почему без пехоты даже самый мощный броневик не более чем просто большая и толстая мишень. Раньше фельдфебель этого не понимал, но теперь, побывав внутри, постояв у узкой бойницы и послушав, как дрожит сталь, он осознал то самое, ради чего генерал Макаров все это устроил…

— Михаил Гордеевич, а что вы думаете насчет этого предложения? — спросил Тюрин, уже когда все начали расходиться.

— Я думаю, — тот говорил медленно, — что нет менее или более важных отрядов, только вместе броня и пехота становятся силой.

— Значит, остаетесь, — Тюрин сжал кулаки.

— А еще я думаю, — продолжил Дроздовский, — что Макарову на самом деле нужны офицеры для его машин. Гораздо больше, чем есть сейчас. И тогда… Пехотных офицеров в России достаточно, тем более многие за эту войну уже заслужили повышение, а вот…

— А мы пойдем туда, где нужнее, — понял все Тюрин.

И это на самом деле было правильно.

Щурюсь на солнце и ежусь от ветра. Странная погода порой в Маньчжурии — то ли холодно, то ли тепло, не поймешь.

— Ваше превосходительство, — рядом со мной сидит Огинский. — Идет!

У него полно дел, да и у меня не меньше, но ради такой встречи пришлось отвлечься. Более того, пришлось даже бросить все и приехать в Инкоу, а то не приглашать же японского князя осматривать наши позиции прямо на линии столкновения. А тут… Пусть смотрит! Потопленные корабли собственного флота всегда настраивают на правильный переговорный лад.

Английский корабль, который князь Ито выбрал для того, чтобы добраться от Пекина до Инкоу, тоже выглядел как послание. Кажется, мы еще не встретились, а разговор уже начался — мило. Я посидел на балконе с видом на бухту еще десять минут и только когда корабль с нашим гостем подошел к причалу, двинулся ему навстречу. Разговор по договоренности пройдет без особых удобств, но и без лишнего урона для статуса каждого из нас.

— Он тоже не спешил, — Огинский оценил, что Ито показался на краю корабля только когда ему доложили о нашем появлении.

В подготовленный для разговора шатер мы также зашли одновременно. С одной стороны мы с Огинским, с другой — князь и незнакомый офицер. Впрочем, почему незнакомый? Знаки 2-го отдела Генерального штаба Японии, погоны полковника… Кажется, я встретил коллегу Ванновского и Жилинского, Акимото Канэюки.

— О нашей встрече стало известно слишком многим, — после приветствий князь почему-то решил начать с объяснений. — Поэтому меня попросили взять с собой наблюдателя.

Очень странно. До этого Ито словно изо всех сил старался держаться на равных, а тут… Оправдывается?

— Можете не обращать на меня внимания, — Акимото Канэюки тоже представился и сразу обозначил свою позицию. — Я не буду вмешиваться в переговоры, пока они не нарушат границы, которые мне обозначили пославшие меня люди.

— Пославшие его люди — это те самые, которые обеспечили нам транспорт и заодно выследили ваших посланников через кабинет Гирса, — как бы между делом заметил Ито и уставился на меня.

Гирс — это посланник России в Китае. И можно выдыхать. Никаких оправданий со стороны Ито не было: просто двухходовка, чтобы заставить уже меня объясняться и доказывать, что Россия сможет обеспечить выполнение своей части возможного договора… Следующие пять минут ушли на общий обмен любезностями, каждый уступал другому право начать, и вот японцам пришлось признать, что это именно они искали этой встречи.

— Что вы думаете о мире с Японией? — спросил Ито, замирая и буравя меня взглядом.

— Не думаю, что он много даст России. Сейчас уже пришло время, когда нам проще взять свое на поле боя.

Пауза, и каждый из нас сейчас легко может говорить не то, что думает, а то, что поможет в переговорах. Я так точно.

— И что вы возьмете дальше?

— Дальше мы не возьмем, мы вернем себе Квантун и Порт-Артур. Война началась и шла на нашей территории, не думайте, что одного отхода Японии на земли метрополии будет достаточно, чтобы все всё забыли. И это я пока даже не беру финансовую сторону вопроса.