Олегархат им. тов. Сталина (СИ) - Номен Квинтус - Страница 63

Еще Олегу Николаевичу приходилось очень внимательно наблюдать за строительством АЭС в Корее: он неплохо знал, как корейцы умеют вкалывать на «национальных» стройках и ему их приходилось просто «тормозить изо всех сил»: ведь любому корейскому рабочему ясно, что если бетон уже застыл настолько, что по нему можно пройти пешком, следов не оставив, то он именно застыл и можно (и даже нужно) срочно продолжать работу дальше. А вот у строителей из спецстроя Средмаша мнение было несколько иное — но они-то корейским не владели! Сам Олег Николаевич им тоже владел крайне слабо, однако приставленной к нему в качестве «личной помощницы» Ри Минчжон с корейским проблем точно не было. И с русским не было, но для нее товарищ Архипов был начальником, а инженеры из Средмаша — «какими-то русскими», причем гражданскими, так что корейцам она транслировала исключительно указания Олега Николаевича. Минджон все же сообщили, что товарищ Архипов вообще-то начальник Управления советского КГБ, так что его указания она исполняла безропотно, а вот указания гражданских… В Корее была очень четко построена командная иерархия, и майор Госбезопасности даже приказы армейских генералов имел право игнорировать, и это создавало Олегу Николаевичу дополнительные трудности в работе. Но любая работа состоит из трудностей, так что он просто делал свое дело — и делал его хорошо.

Вся свистопляска вокруг Китая, для которого в качестве примера того, как хорошо с Советским Союзом молча и вежливо сотрудничать, была выбрана Словакия, меня прилично утомила и сильно отвлекала от простых житейских забот. Так что даже сообразить, что из Кореи я вернулась не одна, мне удалось только ближе к концу июня. Что, впрочем, ни меня, ни Сергея ни капли не расстроило, просто пришлось работой заниматься по существенно уплотненному графику. Хотя… все же я, наверное, очень хороший руководитель: новый полупроводниковый завод заработал точно в срок. И на этом заводе уже поставили сборочные автоматы для светодиодов, так что буквально с первых дней работы он начал производить по сто тысяч ламп в сутки. И там как раз лампы делались не только «бытовые», завод делал лампы и для транспорта, причем таких ламп производилось почти два десятка типов. Пока сборка именно самих ламп велась вручную, но по планам уже к началу следующего года и эту часть работ должны автоматизировать. А пока завод заметно увеличил поставки за океан, что давало возможность очень много всякого полезного за границей закупать. В том числе и в самой Заокеании — в которой тоже кое-что интересное происходило. То есть не для меня интересное, а вообще — а я, постаравшись до конца сентября подготовить планы по всем подведомственным министерствам, со спокойной душой отправилась на заслуженный отдых. И отдыхала аж до пятого ноября… то есть до первого вторника после первого понедельника ноября месяца високосного года…

Елизавета родилась в одиннадцать вечера пятого ноября, и я начала понимать, почему женщины — по крайней мере у нас в стране — в половине случаев после рождения третьего ребенка достаточно быстро и на четвертого решаются: с каждым разом рожать становится легче. Настолько легче, что я почти сразу после родов сама позвонила Сереже и поздравила его с новой дочкой. О том, что у нас будет именно дочка, мы еще в сентябре узнали: в СССР начали выпускать ультразвуковые сенсоры еще летом, примерно через полгода после того, как я в журнале прочитала, что в Англии врачи для таких целей используют ультразвуковые приборы, предназначенные для поиска дефектов сварки при постройке судов. Для советской медицины, понятное дело, разработали вариант, несколько отличающийся от установок, используемых на верфях — благо опыта в разработке подобного оборудования в стране хватало. И особенно его хватало в Средмаше. Потому что обнаружить дефект сварного шва в корпусе атомного реактора куда как важнее, чем на какой-то кораблике — а чтобы такой дефект найти гарантированно, разработкой приборов занимался целый институт в КПТ. Небольшой, но народ там подобрался очень профессиональный, и для акушеров они все сделали быстро и качественно — что позволило нам с Сережей очень не спеша и вдумчиво подойти к вопросу выбора имени дочке. И неспешность вместе с вдумчивостью помогла выяснить, что среди многочисленного Сережкиного семейства Лиз не было (если не считать одну мать и одну бабку мужей Сережиных сестер — и мы решили, что их считать не будем).

И поздравлять меня с дочерью народ начал уже ближе в обеду шестого, а первой (опять-таки, если нашу семью не считать) меня поздравила Лена. И похоже, именно с дочерью она меня поздравила и последней: все остальные «поздравляльщики» почему-то первым делом интересовались тем, в курсе ли я, чем закончился «первый вторник после первого понедельника». Я еще порадовалась тому, что новости в СССР поступать стали уже ближе к обеду и в газетах их на первой полосе публиковать не стали, так что мне удалось все же убедить Пантелеймона Кондратьевича в том, что этого вообще делать не надо, а на первые полосы поместить информацию «куда как более важную», причем важную для всего советского народа.

Убеждать было просто: у меня в палате телефон стоял рядом с кроватью, причем не просто телефон, а специальный «медицинский». Который от любого другого отличался, правда, лишь белым корпусом и «герметичной» клавиатурой, благодаря которой аппарат можно было мыть даже спиртовыми растворами. А вообще-то таких «кнопочных» телефонов в стране становилось все больше, а аппараты с дисками просто перестали выпускаться: все же дисковый номеронабиратель — устройство дорогое, а простенькая клавиатура с тремя микросхемами вообще почти ничего не стоила. В том числе и потому, что такие клавиатуры уже собирали на заводах не люди, а роботы.

Хотя справедливости ради нужно сказать, что мой «прикроватный» телефон все же не являлся изделием ширпотреба и именно стоял он рядом с кроватью потому, что представлял собой ящик весом около десяти килограммов, в который был вмонтирован и блок сквозного шифрования акустических сигналов. Таких вообще в стране было несколько сотен всего, а в «медицинском» исполнении вообще их изготовили пару штук. Впрочем, больше таких и не нужно было: в конце октября Николай Семенович, когда аппарат мне передавали, заметил, что их больше и делать не требуется, так как кроме меня никто, находясь в больнице, работать не в состоянии — и он имел в виду именно мое тогдашнее «состояние». И был он, скорее всего, совершенно прав, хотя и я отнюдь не пылала желанием «все бросить и заняться руководством невзирая». Но жизнь периодически все же заставляла и по работе что-то срочно делать…

Однако не в праздник же! Шестого ноября на первой полосе «Известий» появилась статья о «новом выдающемся достижении советских инженеров, сделавший отличный подарок к празднику для всего советского народа». Достижение действительно было выдающимся: в Москву на линию вышли (правда, лишь в тестовом режиме) сразу пять аккумуляторных автобусов. Пока эти автобусы были всего лишь «доработанными» серийными троллейбусами, но уже был выстроен завод, на котором такие (то есть все же не такие, а специально спроектированные) электроавтобусы должны были выпускаться с нового года массово, и на заводе в очень напряженном режиме шла наладка оборудования. И новые автобусы были спроектированы с алюминиевыми кузовами, благо в стране алюминия стало теперь «просто завались». Но, что я считала наиболее важным, на автобусы были поставлены натриевые аккумуляторы, уже серийно выпускаемые на новом заводе в Агидели: его под руководством Александра Бурова меньше чем за год построили. Вообще-то натриевый аккумулятор по сравнению с литиевым несколько проигрывал по емкости, процентов так на пятнадцать, но он был минимум вчетверо дешевле и обладал рядом других очень важных преимуществ. Например, он прекрасно работал на морозе (не на лютом, но до минус пятнадцати он вполне с задачами справлялся), деградировал до восьмидесяти процентов емкости примерно через десять тысяч циклов заряд-разряд, мог заряжаться быстрее и обеспечивал плотность тока вдвое большую, чем литиевый. То есть пока что по сравнению с экспериментальными литиевыми аккумуляторами, но даже теоретически по току он литиевый полностью уделывал. А еще при его производстве не требовалось редких (и довольно ядовитых) металлов: в качестве «присадок» для натриевых батарей и простое железо прекрасно годилось — то есть утилизировать вышедшие из строя батареи было проще и безопаснее. В общем, натриевые батареи были просто замечательными, да и делать их было не особо сложно — там вся проблема была в подборе подходящей мембраны-сепаратора. Но я случайно (думаю, что из «любимой литературы») знала, из чего такие мембраны делать. Правда в этом была одна тонкость…