Олегархат им. тов. Сталина (СИ) - Номен Квинтус - Страница 55

И продолжали строиться новые заводы на полученные от американцев деньги, в том числе и в Северной Корее они строились. И новые угольные электростанции, и электростанции на реках, и АЭС уже обрела заметные глазу очертания. Но, похоже, мне все это увидеть в законченном состоянии не придется, во всяком случае скоро: Лена сообщила, что теперь я могу в Москву возвращаться без малейших опасений.

КГБ по своим каналам пообщался с американскими «коллегами», они обсудили некоторые проблемы, а в конце февраля янки сообщили, что отдельные граждане, испытывающую личную неприязнь к товарищу Федоровой, больше ни к кому никакой неприязни испытывать уже не будут. И предоставили «визуальные доказательства» данного утверждения: им (конкретно ФБРовцам) вообще было плевать на какого-то эмигранта из СССР в Израиль и уж тем более было плевать на зарвавшихся британских мелких чиновников, явно подставлявших Великую Американскую Демократию. Понятно, что к Советскому Союзу эти американцы тоже ни малейшей любви не испытывали, но головой они думать пока еще умели и уже просчитали, что теоретически СССР может и доллар обвалить. Да и вообще по линии спецслужб специалисты предпочитали «играть по правилам» — за исключением случаев, когда им казалось, что их-то уж точно не подловят. Но пока такой уверенности не было…

В Москву я вернулась (вместе со всей семьей, конечно) первого марта и, вспомнив о том, что вообще-то «год был тяжелым», принялась срочно изучать как советскую прессу, так и у «специально обученных товарищей» узнавать о международных новостях. И особенно мне было интересно, как там дела идут в «братской» Чехословакии, но как раз у чехов все было довольно спокойно. Неспокойно было у поляков…

Но на поляков лично мне было вообще плевать, однако в целом что творится в «социалистическом лагере» меня интересовало довольно сильно. В том числе и потому, что этот «лагерь» очень много чем хорошим обеспечивал советский народ. Однако выяснилось, что я все же смотрела «немного не туда». И на первой же встрече после моего возвращения Николай Семенович меня огорошил сообщением:

— Светик, вот ты с корейцами очень хорошие отношения наладила, значит, понимаешь, что им нужно. А с китайцами ты могла бы отношения наладить? А то у нас с товарищем Мао появились серьезные разногласия.

— Какие именно? То есть я насчет Китая ничего сказать не могу… хорошего, но понимать, чем они нам нагадить могут, все же необходимо.

— Вот за что я тебя особенно люблю, так это за точность формулировок. Товарищ Мао может нам именно нагадить, и нагадить довольно серьезно. Я понимаю, ты еще от корейского времени в себя не пришла, но если сможешь еще часок выдержать…

— Сейчас в Пхеньяне всего лишь шесть вечера, я и четыре часа спокойно продержусь, не уснув на ходу.

— Отлично. Сейчас… где-то через полчасика, ко мне зайдут товарищи, и они нам… тебе много интересного расскажут. А вот что нам со всем этим делать… надеюсь, что ты что-то полезное для СССР придумать сможешь. Потому что воевать с Китаем нам сейчас точно не с руки…

У товарища Пономаренко в деле подбора партийных кадров был очень простой подход: если человек был годен, но не воевал, то для партийной работы на серьезных должностях он не годился. По отношению к кадрам государственным, а не партийным, у него в этой части имелись некоторые послабления, но все же исключения были очень редкими — и поэтому в республиках с «национальными кадрами» было довольно спокойно: не мешали такие кадры развитию страны. Исключением (причем весьма специфическим) был Узбекистан: там именно национальных кадров работало много, но специфика заключалась в том, что все эти кадры во время войны были солдатами и офицерами дивизий НКВД, ведь четыре таких дивизии были почти полностью укомплектованы узбеками. То есть и там кадры были «проверенными», по крайней мере политику партии понимающими…

Из ранее знакомых мне фамилий сейчас в газетах по радио и телевизору упоминали лишь Брежнева, занимающего пост Первого секретаря ЦК компартии Украины и Кунаева, работающего Предсовмина Казахстана. А вот все прочие «товарищи из республик», чьи имена мелькали в прессе, были мне совершенно незнакомы — но, откровенно говоря, мне до них и дела не было. Да и этих двоих я «заметила» лишь благодаря тихим скандалам в руководстве страны, по результатам которых контуры нескольких республик поменялись. Кунаев просто не стал «осваивать целину» на севере Казахской республики, решив, что это «слишком накладно для республиканского бюджета», и даже представил детальные (и очень точные, между прочим) экономические обоснования своего решения — а в результате девять северных областей Казахстана (включая Гурьевскую) отошли к Российской Федерации. А «дорогой Леонид Ильич», заняв должность Первого секретаря Украины и, очевидно предвидя существенные проблемы «по национальному вопросу», сумел передать в Белорусскую ССР Волынскую и Ровенскую области, а у товарища Гусарова (как и у самого товарища Пономаренко) в отношении нацистов и опыт был «правильной работы», и желание еще не пропало.

Еще мелкое изменение с границами произошло в шестьдесят четвертом: на карте РСФСР появилась единая Осетинская АССР, сразу после завершения строительства Рокского тоннеля. Его, длиной в пять с половиной километров, прорыли с помощью уже четвертого «моего» горнопроходческого комплекса вообще меньше чем за два года даже при том, что копали его с одной стороны.

Но в целом в СССР ничего серьезного и хоть как-то внушающего опасения не происходило: народ видел, что жизнь становится лучше и счастливее, на всякие «бантики» для украшения этой жизни заработать стало нетрудно — а «бантиков» становилось с каждым днем все больше. Ну а отдельные граждане, чем-то сильно недовольные, конечно, встречались — но с ними воспитательная работа велась крайне эффективно. Павел Анатольевич получил должность председателя своего Комитета, а выдернутый из КПТ внезапно дед стал начальником «Управления по работе с националистическими группировками», так что за эту часть «внутренней политики» я была теперь совершенно спокойна. И вообще за всю эту «внутреннюю политику», а вот относительно внешней…

Внешняя политика СССР ну совершенно не походила на ту, о которой я знала в юности. Отношения со всеми странами отличались прежде всего бросающейся в глаза прагматичностью, денег на всяких тумба-юмба, прокричавших спьяну «социалистические лозунги», страна не тратила. А то, что в руководстве собрались настоящие прагматики еще «сталинского призыва», очень способствовало установлению очень тесных и взаимовыгодных связей со странами, которые этого хотели. И тут основным была именно взаимовыгодность, поэтому с ГДР, например, торговля по объемам превосходила объемы торговли со всеми другими социалистическими странами вместе взятыми. То есть это если КНДР не учитывать, но пока с Кореей торговля была «временно односторонней»: с моей подачи туда вливались огромные средства, а из Кореи поставки были не особенно и большими. Но это, я считала, было явлением сугубо временным, хотя «временные рамки» такого положения дел и вызывали определенное неудовольствие у Николая Семеновича (хотя он со мной по этому поводу и не спорил особо). Еще с Болгарией мы много всякого взаимовыгодно друг другу продавали, с Венгрией — а все остальные «страны, склонные к социализму», не смогли не заметить, что мировой нефтяной кризис на этих трех странах сказался вообще никак: никакие внутренние цены не поменялись, никаких дефицитов не возникло.

А вот у чехов и поляков картина была иной, они так сильно стремились торговать с Советским Союзом «по рыночным ценам», что торговля была минимальной — а с подорожанием нефти им стало совсем уже грустно. Но мне ни поляков, ни чехов было ни капельки не жаль, я даже втихаря радовалась их проблемам: все же я историю не забыла и прекрасно помнила, что война против фашистов закончилась не в Берлине, а в Праге. Однако все потенциальные проблемы в Европе выглядели слишком уж незначительными, чтобы на них внимание обращать, а вот проблемы с Китаем…