Настоящий Дракула - Макнелли Рэймонд Т. - Страница 5

Обустроившись на новом месте, граф приступает к исполнению своего чудовищного замысла. Его набег на Лондон Стокер сравнивает с распространившейся в одночасье убийственной эпидемией чумы, ведь лишь избранным жертвам дано счастье обрести освобождение в вампирском бессмертии. Смертоносные проделки графа иллюстрируются на примере диковинного поведения пациента лечебницы для душевнобольных по соседству с Карфаксом, некоего Ренфилда (тот пожирает мух, пауков и прочую живность). Эти причуды привлекают внимание директора заведения доктора Джона Сьюарда.

В итоге «охотники на вампира Дракулу» объединяются, чтобы побороть нависшую над городом ужасную опасность. Среди них уже известный нам Харкер, психиатр Сьюард, поклонник Люси техасец Квинси Моррис и еще ряд других. Ими предводительствует выдающийся ученый и специалист по редким болезням доктор Абрахам Ван Хелсинг из Амстердама. Последний — настоящий герой, и с ним себя подспудно отождествляет сам Стокер: убеждает сотоварищей, что традиционная медицина бессильна против вампиров и что взамен следует положиться на старинные народные рецепты, использующие силу трав, в частности чеснока, а также религиозного обряда крестного знамения, что усилит их защиту. Прежде всего они должны отыскать те семь припрятанных графом ящиков с его родной трансильванской землей, ибо, согласно преданиям, без них вампир не может в дневное время отдыхать и восстанавливать силу. (Стокер позволяет себе некоторое упущение, когда упоминает, как вампир при свете дня разгуливал по Пикадилли.) Если иные средства не помогут, продолжает Ван Хелсинг, они должны уничтожить этого ожившего мертвеца старинным испытанным способом (который нам часто показывают в кино) — пригвоздить к земле вбитым в сердце колом. После ряда стычек между преследуемыми и преследователями граф Дракула, чуя, что под ним горит земля, решает укрыться в своем родовом замке в Трансильвании, где в итоге находит свой конец, когда Квинси Моррис на закате дня пронзает его вампирское сердце длинным лезвием финского ножа.

Как уже отмечалось, именно подробно выписанный географический контекст выделяет роман Стокера среди прочих сочинений в готическом стиле и придает ему неповторимый флер. Нас, соавторов, собиравшихся опровергнуть общепринятое объяснение истоков романа, в особенности впечатлило обилие географических, топографических, фольклорных, исторических и даже кулинарных деталей, хотя и не удостоенных Стокером какого-либо пояснения. Они бросаются в глаза на первых захватывающих страницах романа, как и в последующих главах. Именно эти весьма правдивые подробности убедили соавторов оспорить преобладающее среди литературных критиков и историков мнение об истоках романа. Прежде всего мы были уверены, что, готовясь к написанию романа, Стокер тщательно изучил материалы по Восточной Европе и по Румынии в частности, тем более что сам он никогда не бывал в той части мира.

В расследовании этого дела столетней давности наша метода состояла в том, чтобы использовать роман как путеводную нить и по его стопам проследить путешествие, в XIX в. предпринятое помощником поверенного Джонатаном Харкером от самого Лондона и до места первых событий. Как и Харкер за век до нас, первую остановку мы сделали в Мюнхене и именно в отеле «Четыре сезона» (Vierjahreszeiten Hotel), который упоминается у Стокера в главе, первоначально задуманной как введение, а в итоге ставшей отдельным рассказом «Гость Дракулы» (включенным в некоторые издания романа). Следуя примеру Харкера, мы сели на экспресс Мюнхен — Вена, домчавший нас в австрийскую столицу за несколько часов — «и ночи не прошло», как сказано в дневнике у Харкера. Из Вены мы взяли курс на Будапешт — по традиции того времени Стокер правильно именует его Буда-Пешт, поскольку эти два города смотрят друг на друга с противоположных берегов Дуная, а средневековой столицей Венгрии был Буда. Как отмечает Харкер, Буда-Пешт служит воротами в Восточную Европу, разделяя два мира, хотя современный путешественник едва ли имеет представление об упомянутых Харкером «традициях турецкого правления». Дорога из Будапешта в Клаузенбург (Клуж) в Трансильвании (Стокер употребляет немецкое название города, поскольку в те времена он находился на территории Австро-Венгерской империи) заняла у нас шесть часов. Верные выбору Харкера, мы тоже остановились в гостинице «Отель Ройял», сегодня сменившей название на «Континенталь». Правда, немецкий язык уже не мог быть нам так полезен, как Харкеру, в общении с местным населением, поскольку со времен Второй мировой войны проживавшие в Трансильвании немцы постепенно разъехались, и сегодня две самые многочисленные народности в Клуже составляют румыны и венгры. Но, что любопытно, блюда в ресторанном меню оказались поразительно схожи с теми, которые предлагались сто лет назад. И вы все еще можете заказать блюдо «паприка гендл», цыпленка, оригинально приготовленного в соусе из красного перца, хотя это кушанье относится скорее к венгерской, чем к румынской национальной кухне.

Клуж, самый крупный местный город, был сердцем Трансильвании. Как мы обратили внимание, Стокер довольно точен в своем описании этнического состава этого края: «В Трансильвании живут четыре основные народности — на юге саксонцы вперемешку с валахами [румынами], потомками даков; на западе мадьяры [венгры] и секлеры на востоке и севере… которые утверждают, что ведут свой род от Аттилы и гуннов». Харкер упоминает и исторический факт, что мадьяры в XI в. заселили эту область, а их вождь Арпад стал родоначальником династии (самым великим правителем из которой был Иштван I Святой, коронованный папой римским в 1000 г., после того как обратился в католичество). Не ведая, что затрагивает самый противоречивый аспект национальных представлений о первенстве, Харкер отмечает в дневнике: когда «венгры завоевали эту область, обнаружилось, что она уже заселена секлерами, так называемыми потомками гуннов», что есть спорное утверждение. Но он более точен, когда утверждает, что этим самым Szekleys (секеям) венгры доверили «охранять границу… недреманно нести службу пограничных стражей».

На следующее утро после приезда в Клуж мы, подобно отважному англичанину Стокера, обнаружили, что в ресторане уже с утра подают этого самого цыпленка в паприке, хотя обычно это блюдо не предназначалось для завтрака. И что мамалыга, описанная Харкером как «нечто вроде овсяной каши, только из кукурузной крупы», все еще остается традиционным блюдом румынских крестьян (примерно как полента — для итальянских). Зато начиненные мясом баклажаны, называемые здесь имплетата (на румынском — umplutură, что означает начинку), в утренние часы заказать не представлялось возможным. Мы вняли совету Харкера и тоже попросили на кухне рецепт, который, кстати, включен в недавно изданную в США Мариной Полвай «Поваренную книгу Дракулы» (Marina Polvay, The Dracula Cookbook, 1978).

Пока Харкер целый день неспешно тащился на поезде из Клужа в Бистриц, у него имелась масса времени, чтобы изучить местную природу из окна вагона и составить о ней достаточное представление. Его описание, явно почерпнутое Стокером в разнообразных путеводителях того времени, разительно контрастирует с мрачным, суровым в своей первозданности ландшафтом, какой у нас так любят рисовать киносценаристы и вторящие им авторы «сенсационных» сочинений о вампирах. Совсем наоборот, Харкер пишет, что местность изобиловала красотами: «…Взору представали то маленькие городки или замки на вершинах крутых холмов… то речные потоки… с широкими каменистыми закраинами по обеим сторонам». Его впечатляют могучие густые леса из «дубов, буков и сосен». (Неудивительно, ведь он, а следом и мы направлялись в Буковину, издавна славящуюся великолепными буковыми лесами.) Как и наш герой, мы видели «аккуратно сложенные вдоль холмов скирды сена, подпираемыми двумя-тремя врытыми в землю кольями».

Обозревая местный крестьянский люд, мы соглашались с Харкером, что «женщины представлялись красивыми только издали», а вблизи их фигуры оказывались нескладными и их талиям не хватало изящества, что еще со Средневековья было характерно для женских фигур из-за обилия белков в рационе и каждодневного физического труда. Харкера восхищают национальные одеяния местных женщин, и он подробно описывает их: «На них наряды с белыми пышными рукавами разных фасонов, и многие подпоясаны широкими кушаками с обилием свисающих оборок, которые колышутся вокруг тела наподобие балетных пачек, но под ними, конечно… нижние юбки». Харкер упоминает также чехов и словаков, причем присутствие последних весьма правдоподобно для тех времен, когда эти земли входили в Австро-Венгерскую империю, а соседняя Словакия находилась под контролем Венгрии. Харкер обращает внимание, что местные крестьяне очень религиозны и одновременно суеверны, что и по сей день характерно для жителей этих мест, особенно пожилых. «По сторонам дороги… множество крестов», — продолжает Харкер. Всевозможных суеверий здесь и по сей день предостаточно, особенно в отдаленных северных краях Трансильвании; в сознании здешних крестьян причудливо уживаются вера в силы добра и в могущество зла, от которого надлежит беречься. Они боятся nosferatu (necuratul — букв. нечистого, что переводится с румынского как «дьявол»); Харкер улавливает в речи местных (и переводит по своему многоязычному словарю) такие слова, как Ördög ([ордог] венг. «дьявол») и pokol ([поколь], «ад»), stregoica ([стрегойка] strigoiacă, рум. «ведьма, женщина-вампир»), а также словацкое слово vrolok и его сербский аналог vlkoslak, что «означает нечто среднее между волком-оборотнем и вампиром». По неким причинам Харкер в своих записях упоминает румынский вариант слова strigoiacă только в женском роде. Вероятно, потому, что стригоек считали более злокозненными, чем вампиров-мужчин. (Общепринятое название «вампир» славянского, а не румынского происхождения.) Употребляя в XVIII главе слово nosferatu, «вампир», Ван Хелсинг прекрасно знает, что в борьбе с ним крестьяне обращаются к могуществу Церкви (к святой воде, распятиям и пр.), к различным средствам фитотерапии, скажем, к чесноку, ядовитому растению акониту и даже к лепесткам роз. И только если они не помогают, позволяется прибегнуть к крайнему средству: вбить в сердце вампиру кол (деревянный или металлический).