Искра божья - Глазырина Елена - Страница 34

— Значит, вы отрицаете и ад, и рай, и посмертное воздаяние за грехи?

— Безусловно!

Лукка задумчиво почесал ямочку на подбородке.

— А что, если ваша жизнь конечна и после смерти не будет нового рождения?

— Значит я просто умру, умру без сожалений. Перестану существовать.

— И вам не страшно?

— Конечно, нет! Иначе я до последнего тщился бы тянуть своё жалкое бытие, пошёл на сделку с совестью и принял бы ваше постыдное предложение. Я верю: что бы не ждало там, за гранью, мои идеи и труды переживут меня и навсегда останутся в памяти многочисленных потомков и учеников.

— Выходит, секрет божьей Искры вам неизвестен?

— Нет, сеньор, — узник искренне улыбнулся, — я бы ни за что не хотел жить вечно, не изменяя своих привычек и страстей.

Глава 21. Избиение младенцев

Новое утро выдалось ещё более жарким, чем накануне. Адская лазоревая сковородка небес вылиняла в бледную умбру^[80]. Солнечная топка жарила так, что, казалось, даже штукатурка плавится и стекает по каменным стенам городских построек. Вялый задушенный ветерок не приносил желаемого облегчения разморённым жителям столицы. Впрочем, все, кто имел возможность, уже давно перебрались в уютные загородные виллы, раскиданные по берегам ласкового Энейского моря. Остальные несчастные смиренно молили бога о ниспослании живительного ливня. Жизнь Конта словно замерла в горячей капле смолы, проступившей на стволе пинии. Тёмные личности затаились в прохладных подвалах. Торговцы снедью попрятались вместе с быстро тухнущим на жаре товаром. Сонные стражники поснимали кирасы и старались не выходить из жалкой тени пыльных казарм. Рынки и площади опустели. Даже нищие, в обычное время обильно засиживающие все паперти многочисленных храмов, куда-то испарились, точно ифриты из волшебных асиманских сказаний.

Безупречный сеньор де Либерти, по случаю крайней жары позволивший себе расстегнуть верхнюю пуговку глухого чёрного камзола, гордо прошёлся перед неровным строем разморённых жарой воспитанников. Его петлицу сегодня украшал нежный бутон чайной розы.

Ученики только что вернулись с утренней пробежки по садам Лукулла, и горячий пот тёмными пятнами выступал на их тонких льняных рубашках. Они тяжело дышали, утирая крупные капли, градом катившиеся по раскрасневшимся лицам и волосам.

— Сеньоры, даю вам последний шанс признаться в разгроме моего цветника. Пусть виновный выйдет перед всеми и покается в содеянном, — ровным голосом объявил маэстро.

Юноши хмуро молчали, переминаясь с ноги на ногу.

— Что ж, тогда тяжесть наказания падёт на всех в равной мере, — сообщил учитель.

Потеющая вереница разгорячённых учеников де Либерти медленно и обречённо тянулась на казнь по раскалённым улицам Конта следом за маэстро Фиоре.

— Куда он нас ведёт? — спросил Джулиано, поравнявшись с Пьетро.

— Топить сегодня точно не станет, — ухмыльнулся неунывающий де Брамини, — это было бы скорее милостью, чем наказанием.

— Может заставит выгребать дерьмо из клоаки?

— Нет, это, пожалуй, слишком даже для сеньора де Либерти, — отмёл такое предположение Пьетро, — мы всё же дворяне, а не дети конюхов.

— Тогда что?

— Не знаю, — Пьетро дёрнул напряжёнными плечами. — Чего ты больше всего боишься?

— Снова подвергнуться унизительному избиению Джованни, — подумав, ответил де Грассо.

— Хм, а я вот страшусь остаться вечером без кувшина вина, — хохотнул де Брамини. — В любом случае, встреча с Джованни тебе не грозит. Папа с семейством и прочим клиром перебрался на лето в бухту Медузы. Джованни, скорее всего, сейчас потягивает ледяной мускат, разглядывая паруса на горизонте. Йоханес Лихтер вывез учеников в горы Арли. Обиньи до конца месяца загорают на острове Трит в Лирийском море. Только мы, Дестраза и Майнер жаримся в этой проклятой топке. Ну ещё великий герцог с военным советом на случай непредвиденных ситуаций заперся в своей резиденции на Палатѝне^[81].

— Непонятно, чего Дестраза и Майнер тут забыли? — проворчал Джулиано.

— «Последний Легион всегда на страже!» — ухмыльнувшись, процитировал Пьетро. — Дестраза всё лето бодро маршируют вокруг дворца понтифика — тренируются пока он в отлучке. А сеньор Майнер уже пятый год в печали. Считается, что невинно убиенный Бенедикт был незаконным сыном сеньора Готфрида, и после его исчезновения у маэстро опустились руки.

— Неужели у сеньора больше нет детей?

— Не знаю, — Пьетро отёр пот со лба и стряхнул обильные капли на землю. — В этом году маэстро просрочил банку несколько арендных выплат за здание школы, и Майнера попросили освободить занимаемое палаццо. Маэстро с учениками пришлось переехать к реке в район Ареева поля. Теперь снимают дом у какого-то пухлого восточного торговца. По слухам, там даже фехтовального зала нет, и все занятия проходят на улице, если позволяет погода.

— Печально и унизительно.

— Ещё бы, если и дальше так пойдёт, на школе маэстро Готфрида можно будет поставить жирный крест. А жаль, раньше я любил подглядывать за их тренировками. Интересные, талантливые фехтовальщики…

Сеньор де Либерти остановился у дверей облупившегося приземистого дома постройки минувшего века с редкими квадратными окнами с решёткой, в беспорядке покрывавшими первый ярус. Окна второго этажа напоминали крепостные бойницы и только на третьем превращались в крытую зубчатую галерею, из которой в лучшие годы можно было метать камни и лить смолу на головы атакующих. Теперь же здание обветшало, и зубцы частично обвалились, устилая мостовую перед домом туфовым крошевом. Окованная железом покосившаяся дверь утопала в глубокой арке входа с прорезанными в ней узкими отверстиями с боков для проталкивания в них различных острозаточенных предметов. Правда, сейчас из большинства щелей раздавалось птичье щебетание — юркие воробьи успели свить там гнезда и вывести птенцов.

Дверь нехотя отворилась на стук. Симпатичный юноша с длинной чёлкой, то и дело ползущей на глаза, и в расстёгнутом чёрно-жёлтом камзоле на голое тело, впустил пришедших в унылый дворик с тремя увядающими яблонями по углам и пустым мраморным постаментом в центре.

Растрёпанные и слегка помятые ученики Майнера потихоньку собирались во дворе, лениво выбираясь из тёмных келий и прохладных подвалов. Они сбивались в небольшие группы и вяло обсуждали пришедших воспитанников де Либерти. Прозываемые в Конте за свои яркие чёрно-жёлтые дублеты канарейками или птичниками, юноши в поведении своём были совершенно не похожи на этих шустрых говорливых птах. И скорее напоминали старых, вечно недовольных грифов.

Маэстро Готфрид — с трёхдневной щетиной на бледных щеках и запавшими тусклыми глазами — явился последним. Он казался рассеянным и безразличным.

— Добрый день, сеньор Майнер, — поприветствовал маэстро бодрый де Либерти.

Готфрид Майнер скупо кивнул в ответ сеньору Фиоре.

— Как и доваривались, я привёл к вам своих подопечных, чтобы ваши ученики преподали им положенный урок.

— Ja, ja^[82], я помню, — сеньор Готфрид небрежно потёр ладонью мятое лицо. — Разминка, сеньоры! Хочу, чтобы через четверть часа вы все были такими же горячими, как парни маэстро де Либерти.

Кривясь и вздыхая, ученики Майнера вышли в центр залитого солнцем дворика, где принялись лениво размахивать руками и приседать.

— Веселее, культяпые пони, иначе цветочники обойдут вас на поворотах! — мрачно подбодрил воспитанников маэстро Готфрид.

Сеньор де Либерти потёр перебитый нос, пряча неловкое покашливание в ладони. Острый язык сеньора Майнера был хорошо известен всем фехтовальщикам Конта. Большинство дуэлей маэстро как раз происходило из-за его несдержанности в речах. К чести сеньора Готфрида, заметим, что и меч его также не уступал в остроте его слову. Потому маэстро всё ещё был жив, несмотря на более чем тридцатилетний срок агрессивного использования обоих этих предметов.