Искра божья - Глазырина Елена - Страница 25

Кроме того, прогул Ваноццо не остался без внимания сеньора де Либерти, никакие оправдания на сей счёт не смогли помочь де Ори: за трёхдневный прогул занятий маэстро Фиоре вменил ему в обязанность ежевечернюю прополку любимого садика.

Дни пролетали со скоростью галопирующей лошади. Чем ближе было воскресенье, тем больше хмурился Джулиано. Он не мог позволить своей чести остаться запятнанной, хотя отлично понимал, что Лукку совсем не обрадует известие о вынужденной смене фехтовальной школы. Ему и так досталось от брата за то, что Джулиано слишком надолго задержался в покоях папской дочки, занятый чтением. «Ну хоть какой-то толк от того, что ты опять волочился за юбками», — проворчал Лукка, узнав о его приглашении на свадьбу Селестии Боргезе.

В субботу Джулиано решился обо всем рассказать отцу Бернару, чтобы попросить того присутствовать на дуэли, если вдруг дела его пойдут совсем плохо. Монах всплеснул пухлыми ладонями и запричитал:

— Мало вам угрозы от рода Кьяпетто, нависшей над вами Дамокловым мечом! Мало ссоры с сыном Папы! Мало побоев от грязного быдла в портовом квартале! — старик утёр скупую одинокую слезу, скатившуюся по мягкому красному лицу. — Эх, горе мне, горе! Плохо же я учил вас слову божьему, сеньор Джулиано. Ударят по левой щеке — подставить правую… Эх, эх! Что я скажу вашему батюшке, если вас убьют?

— Око за око, зуб за зуб, — бросил де Грассо, не разжимая челюсти. — Лучше помолитесь за меня, отче, и надейтесь, что бог милует. Впрочем, если вы боитесь, я найду другого исповедника.

— Что вы, сеньор, что вы! Как вам только пришло в голову упрекнуть меня в малодушии? Разве же могу я оставить вас в минуту тяжких испытаний?

Через полчаса Джулиано уже сильно жалел, что посвятил отца Бернара в свои планы, но сказанного не воротишь, и ему пришлось весь оставшийся вечер слушать нудные проповеди набожного монаха. Он мог бы сразу вернуться в школу, но очень не хотел накануне поединка сталкиваться там с де Ори и потому терпел неиссякаемый бубнёж духовника, стиснув зубы.

Когда Джулиано возвратился в свою комнату, стояла глубокая ночь. Ваноццо спал, обняв пустой кувшин из-под вина. С его губ слетало тихое невнятное бормотание. Де Грассо, не раздеваясь, лёг на тюфяк, коротко помолился и заснул.

— Ты спишь? — тихий голос соседа выдернул его из крепких объятий здорового сна, в котором он гулял под ручку с прекрасной Карминой Лаццио.

— Да, — проворчал он недовольно.

— А я не могу. Протрезвел, и больше не получается заснуть.

— Выпей ещё и отвяжись, — Джулиано перевернулся на другой бок и натянул одеяло на голову. Юноша быстро провалился в сон, но через некоторое время его снова разбудили.

— Где тебя похоронить, деревня?

— Мне всё равно, — сонно буркнул Джулиано.

— Тогда я скормлю тебя свинье.

— Смотри, не подавись, — де Грассо накрыл голову подушкой и спокойно проспал до рассвета.

Утром Ваноццо уже не было в комнате.

Покончив с полуденным купанием, Джулиано вернулся в школу вместе с прочими воспитанниками де Либерти. Он снова умылся и тщательно выскоблил подбородок. Затем Джулиано надел свежую рубаху и поднялся во внутренний дворик, где тотчас столкнулся с де Ори, не знающим, чем себя занять до поединка. Дабы скрасить ожидание, Ваноццо нервно прохаживался между драгоценных цветочных клумб маэстро Фиоре, изредка выхватывая меч и нанося сокрушительные удары воображаемому противнику. Пятёрка скучающих подростков с интересом наблюдала за его действиями.

— Сегодня ты умрёшь, деревня! — сообщил де Ори, глядя поверх лезвия, направленного в сторону Джулиано.

Юноша скрипнул зубами и рванулся в сторону Ваноццо, безжалостно топча нежные цикламены. Только де Брамини, ловко поймавший его под локоть, предотвратил немедленное смертоубийство.

— Сеньор де Ори, конечно, мастер поорать, но на остроте его меча это никак не сказывается. Идём со мной, проведём последний час с пользой.

Пьетро привёл Джулиано в маленькую келью с четырьмя тюфяками, разложенными вдоль стен, и узким окошком в углу под потолком. Он порылся в нижнем ящике стоявшего в центре комода и извлёк оттуда неказистый сморщенный корешок.

— На, пожуй, — де Брамини протянул его юноше.

— Что это? — Джулиано с сомнением повертел растение в пальцах. По форме оно напоминало сушёный корень петрушки.

— Одна моя знакомая утверждает, что это поможет тебе двигаться быстрее.

— А ты сам пробовал? — де Грассо недоверчиво подёргал себя за ус.

— Жуй. Хуже не будет, — Пьетро хлопнул юношу по плечу. — Если я ускорюсь ещё хоть немного, то буду пролетать мимо ночного горшка.

Джулиано послушно взял корешок в рот и прикусил. По вкусу растение напомнило грецкий орех с терпкими нотками бадьяна. Вскоре язык его слегка онемел, и приятный холодок распространился вглубь по пищеводу.

— Всё, сплёвывай и идём, — сообщил внимательно наблюдающий за ним Пьетро.

— Не чувствую особой разницы, — Джулиано пожал плечами.

— Это ты просто свои зрачки не видишь, — обрадовал его приятель.

Первые лёгкие облачка появились над Контом уже в одиннадцатом часу, а к двум всё небо затянула тяжёлая хмарь цвета набухающего синяка. Удушающая жара давила на город разверстой адской домной. Все окна стояли открытыми нараспашку. Слабый, липнущий к потной коже ветерок едва трепыхал бельё, развешенное для просушки на верхних подоконниках.

По негласной традиции фехтовальных школ Конта дуэли между учащимися уже много лет проводились в заброшенной чаше Колизея, считавшейся чуть ли не священным местом у всех прославленных воинов ещё со времён империи. Первые годы истианства сильно подпортили репутацию гладиаторской арены, но весенний кубок Истардии до сих пор проводился в Колизее.

Джулиано с Пьетро прибыли на арену за час до начала дуэли.

— Ух, — выдохнул Пьетро, обливаясь потом, — ну и выбрал же ты времечко. Будем надеяться, гроза любезно подождёт, пока ты и де Ори не разберётесь между собой. Иди разомнись, а я пока у входа постою. Есть одно важное дельце.

— А как же сторож — сеньор Альберто, он не будет против? — спросил юноша.

— Не волнуйся, я обо всём уже договорился, — подбоченясь, заявил Пьетро.

— А городская стража нам не помешает? — продолжал сомневаться Джулиано.

— Не помешает, — заверил его де Брамини. — Необходимая мзда уплачена, они сюда даже не сунутся до вечера понедельника.

Юноша кивнул и прошёл в одну из арок, ведущих на арену. Разрушенный амфитеатр встретил его духотой и безмолвием. Осыпающиеся ряды сидений и разваливающихся мраморных лож четырьмя ярусами поднимались в низкое угрожающее небо. Чахлая травка, пробивающаяся из растрескавшейся почвы, чуть покрывала дно овальной чаши размерами примерно сто тридцать на четыреста локтей^[60]. В южной части арены ютилась миниатюрная часовенка с надтреснутым медным колоколом под крышей. Парочка грязных овечек, привязанных к колонне нижнего яруса, довершали пасторальную картину.

Джулиано поприседал, размял кисти рук и плечевые суставы, достал меч и выполнил несколько боевых стоек.

Нижние ряды и ложи быстро заполнялись пёстрыми зрителями. Джулиано заприметил чёрно-зелёных учеников де Либерти. За ними подтянулись чёрно-жёлтые воспитанники школы Майнера. Пёстрая шайка Дестраза облюбовала восточное крыло. Второй ярус заняли суровые девушки в бирюзе. Когда в бывшую ложу императора ввалились хмурые парни из Лихтера, возглавляемые ненавистным Джованни, Джулиано вложил меч в ножны и пошёл к выходу, желая разобраться, что же это всё означает.

У импровизированной калитки в низкой деревянной ограде суетился Пьетро, к которому выстроилась целая очередь из разномастных личностей. Он приветливо здоровался с каждым, брал у него из рук пять рамесов и впускал оплатившего проход под арку Колизея. Улыбающийся и по виду донельзя счастливый сторож-дедок восседал рядом на пузатом бочонке, постукивая временами ржавым копьём по своему гребенчатому шлему.