Искра божья - Глазырина Елена - Страница 2

Злой нервный смех мужчины ужалил её в сердце аспидным скорпионом.

— Вечность теперь обрели мы! Предсказано было это однажды пророчицей верной Дельфийской. Кто я такой, чтобы спорить с плетением судеб?

Она вздрогнула всем телом и, не говоря ни слова, поплелась к выходу из пещеры. Слёзы душили мать, но никак не могли пролиться из сухих глаз очищающим дождём.

— Выпей и ты эту чашу — и станешь бессмертной. Лимос^[1] разделишь со мной и другими богами! — звучный пьяный голос понёсся ей вслед. — Пусть твоя Искра горит, никогда не угаснув!

— Глупый потомок осла, покрывавшего кошку — Пан тупорогий умнее тебя, Повелителя Битвы! — тихо забормотала женщина, кусая губы.

— Воля твоя, бестолковая самка собаки. Дерзкие речи я слышать твои не желаю! Пить не согласна со мною — проваливай в Тартар!

Она медленно отвернулась от него, спрятав лицо в медных кольцах густых волос, и, пошатываясь, продолжила путь на воздух.

Цимбалы и флейты запели вновь, наполнив грот нежными переливами неземной музыки.

Женщина ускорила шаг. Задыхаясь под прозрачным виссоном^[2] туники, она выбежала из пещеры. Сильные потоки ливня плотной завесой укрыли от мужчины её следы на целую вечность.

Глава 1. Джулиано и море

Сильная тёплая струя била в грудь Джулиа́но Хосе́ де Гра́ссо, по прозвищу Ульти́мо^[3]. Обильные капли падали ему на лицо и орошали вялый букетик ландышей, который он трогательно положил на линялую ткань камзола перед тем, как задремать в ротонде на старом Себи́льском кладбище рядом с Аргиевой дорогой.

Юноша происходил из древнего и славного рода, уходившего глубокими корнями в благодатную почву Конти́йского полуострова, омываемого изумрудными волнами Эне́йского моря. Отец Джулиано — добрый дон Эстеба́н, граф Лаперу́джо — давно растратил большую часть семейного состояния, добытого некогда в кровавых набегах на богомерзких асима́н и враждебные Иста́рдии страны. Несмотря на это прискорбное обстоятельство, родовая спесь в жилах мужественных потомков семейства де Грассо с каждым годом лишь крепла, словно доброе вино в глубоких подвалах Лаперуджо. И, конечно, это вполне определённым образом сказывалось на характере молодого сеньора Джулиано, девятого по счёту отпрыска благородного дона Эстебана.

Де Грассо только исполнилось семнадцать, он был молод, горяч и чертовски хорош собой. Матушка Джулиано любила повторять, что половина девушек Себильи мечтает накрутить его локон цвета густой полуночи себе на палец, а вторая половина жаждет выцарапать первой глаза.

Как и всякий юнец его возраста, де Грассо искренне верил, что ему уготовано великое будущее. С недавних пор он считался лучшими клинком Себильи, отправившим к праотцам дюжину самых известных фехтовальщиков округи. Да и могло ли быть иначе, когда дон Эстебан души не чаял в своём Ультимо, платя необрезанными серебряными арге́нтами за его обучение благородному искусству боя. И не кому-нибудь, а лучшему фехтмейстеру герцогства Сову́й! (Как утверждали верительные письма маэстро.) Правда, из пожилого сеньора уже начинал сыпаться песок, и настоящее ускорение ему придавали лишь газы, скапливающиеся в организме после употребления густой бобовой похлёбки. Но молодой де Грассо бесконечно ценил уроки старого мастера.

Злые языки поговаривали, что учитель сеньора — шарлатан, а Джулиано непростительно везёт. И скоро это везение закончится…

Маэстро Лоренцо — пожилой ветеран двух восточных компаний — по слухам, в день поединка был мертвецки пьян. Сеньору Берто́льдо лошадь отдавила ногу. Перуджи́но споткнулся и сам налетел на меч. Арнольфи́ни нещадно страдал от изжоги. И прочее, и прочее в таком же роде.

Все эти грязные сплетни, естественно, задевали дворянскую спесь молодого де Грассо. Джулиано закипал, всхрапывал, точно необъезженный трехлетний жеребчик. И всегда отвечал на шпильки насмешников единственным из доступных ему способов — дерзко улыбался тридцатью двумя белыми зубами и швырял перчатку в лицо завистникам.

Впрочем, этой ночью на старый погост его привели несколько иные обстоятельства: томные карие очи Бья́нки Кьяпе́тта — самой обворожительной девушки провинции.

Уже больше месяца Джулиано оказывал всяческие знаки внимания гордой и прекрасной сеньорите. Он ходил за ней к обедне в церковь, разглядывая нежный девичий стан с дальней скамьи; крутился поблизости во время прогулок юной сеньоры и её дуэньи; строчил восторженную чушь на вырванных из псалтыря страницах, складывал их в узкие трубочки и с помощью подкупленного слуги передавал эти послания в дом сеньора Кьяпетта.

Вчера Бьянка, наконец, соизволила ответить на его страстные письма короткой запиской, где изъявляла согласие на тайную встречу в полночь рядом с могилой её покойного деда.

Гонимый первой страстью, Джулиано прибыл на кладбище ещё до захода солнца. Он успел измерить шагами все прилегающие к могиле дорожки; перечитал все траурные эпитафии на потрескавшихся мраморных постаментах; нарисовал усы парочке гранитных статуй и вскоре перед полуночью, утомлённый затянувшимся ожиданием, задремал в одной из ротонд неподалёку.

— Вставай, Ультимо! Чуешь, как морем запахло? — знакомый насмешливый голос привёл юношу в чувство быстрее, чем тёплые капли на лице. Джулиано отёр глаза, заметил Диего де Кьяпетта, заправляющего гениталии в модные панталоны, и понял, чем именно его облили!

Остатки сна мгновенно слетели с юноши вместе с отброшенными ландышами. Он пружинисто взвился с мраморной скамьи, выхватил тонкий меч и с жаром воскликнул:

— Мерзавец, вы ответите за это оскорбление кровью!

— Спокойно, мокрый щенок! Тише! — отряхивая панталоны, Диего чуть отступил назад под защиту парочки крепких слуг с короткими дубинками. — Неужели же ты надеялся, что моя прекрасная сестра снизойдёт до какого-то жалкого отпрыска бывшего эне́йского пирата?

Джулиано метнулся в сторону обидчика, но вовремя остановился, понимая, что стоит ему выскочить из ротонды, и он лишится последнего шанса выйти из этой передряги, пусть не сухим, но хотя бы на своих двоих. Юноша замер, внимательно осматривая клетку, нарисованную на мраморном полу ротонды светом ущербной луны, пробивающейся сквозь изящные колонны беседки.

Диего самодовольно подкрутил короткий рыжеватый ус и цыкнул зубом.

— Ты слишком наивен, Ультимо. Это я упросил Бьянку написать тебе, чтобы поквитаться за убийство моего кузена. Ох, и смеялись же мы с ней на пару, когда сочиняли то послание.

— Вы умрёте, подлец! — процедил юноша сквозь стиснутые зубы.

В эту минуту он ненавидел Диего Кьяпетта всем жаром своей молодой души. Он и раньше не слишком ладил со старшим братом прекрасной Бьянки, потому как тот всегда был чрезвычайно заносчив и не любил платить по карточным долгам. Последний же поступок Диего сполна обнажил его заячью душу. И Джулиано мысленно сделал зарубку себе на память: в ближайшую субботу поставить свечку за упокой души этого проклятого труса.

Между тем Диего, как бы случайно, всё дальше отступал за спины молчаливых слуг, поигрывающих окованными медью дубинками.

— Деритесь честно, сеньор! Куда же вы прячетесь! — в отчаянии воскликнул Джулиано.

— О, не переживай, я обязательно проделаю в тебе красивую дырку, но сначала мои ребята объяснят тебе, почему не стоит заглядываться на девиц из рода Кьяпетта, — Диего вытащил меч и шутливо помахал им перед собой, — не хочу рисковать, знаешь ли. Твоя слава идёт впереди тебя.

Слуга с квадратной челюстью полностью заслонил своего господина и, шмыгнув толстым носом, медленно шагнул вперёд. Тяжёлая дубинка в его руке неспешно поднялась для первого удара. Джулиано сделал короткий выпад и рассёк нападавшему кисть. Дубинка выпала из рук деревенского простофили и закатилась под скамью. Человек взвыл и попятился, пропуская вперёд другого мордоворота. Второй слуга в пёстрой жилетке оказался чуть хитрее. Он попытался зайти де Грассо за спину. Юноша отпрянул, прижавшись лопатками к прохладной колонне ротонды. Острие его меча нервно дёргалось из стороны в сторону.