Брандвахта (СИ) - Гор Александр - Страница 48

Полусогнувшись из-за боли, поспешаю к ползущему в сторону улетевшего оружия. Даже если успеет дотянуться, выстрелить снова я ему не позволю. Левой ногой он ещё упирается в землю, а правую волочит.

Не успел доползти. Потому что я, превозмогая боль, влупил ему берцем по рёбрам, а потом наступил на простреленную ногу. Пока он орал, сдвинул «Ксюху» за спину и достал «Стечкин».

— Знаешь, за что?

Сипатый принялся бешено кивать, не отводя взгляда от зрачка ствола.

— Мы… Мы… Мы договориться можем… Я… Я… Я всё отдам! У… У… У меня золото есть, камни…

— И этим ты вернёшь мне жену, брата и двоих друзей?

— Я… Я не хотел, чтобы их убивали. Это всё те пьянчужки.

— Которых именно ты подбил перебить наших мужчин и сделать подстилками женщин. И разбогатеть, продавая наши запасы.

Я отрицающе покачал головой. И выстрелил «предпринимателю» во вторую ногу.

Новый вопль оборвался на второй секунде. И не только потому, что к горлу уже покатывала тошнота от потери крови. Просто я пришёл убить этого подонка, а не получать удовольствие от его мучений. Вот и нажал трижды на спусковой крючок, целясь в грудь. А четвёртый — в лоб.

Сил ещё хватило подобрать с земли «Макаров» и доковылять до забора, через который я так лихо перемахнул. А там уже пришлось прижать задницу к перевёрнутому ведру и, чуть-чуть отсидевшись, стягивать с себя окровавленную куртку охотничьего костюма.

Бинт у меня с собой был. Но мотать его самому себе вокруг груди, когда, похоже, пуля ещё и сломала ребро? Поэтому, размотав, «изобразил» из него большой тампон, который прижал к ране широким медицинским жгутом, и поковылял к двери с огорода во двор.

Внутренности дома уже достаточно жарко полыхали, но пламя пока вырывалось только через разбитые окна. Так что оставался шанс выйти на улицу, не напрягаясь с выбиванием досок забора.

Опыт не подвёл. И здесь дверца на огород была заперта на простецкую «вертушку». А дверь со двора на улицу — только на защёлку английского замка. Подобрал брошенное у забора ружьё и поковылял к затону. Мимо ещё трёх пожарищ, полыхающих в «петушином углу». Да и пофиг, что меня увидят и узнают: сильнее бояться будут. И не рискнут в следующий раз лезть с дурными намерениями. Они же, те, кто видит меня, уже знают, что случилось там, возле брандвахты, из-за чего это случилось.

Ковылял долго, с двумя передышками, во время которых один раз прижал седалище к багажнику просевшего на спущенных колёсах «жилулёнка», а второй — к лавочке у какого-то дома. Пока не начинала отпускать тошнота и боль, а перед глазами «рассасываться» плывущие чёрные круги, любовался зажжёнными мной «кострами». Ничего, день сегодня не ветренный, соседние дома не загорятся!

Перед тем, как влезать в лодку, всё-таки блеванул. Но с утра я специально ничего не жрал, так что «стравил» только немного желудочного сока, и от этого чуть полегчало.

Не сильно, но полегчало. Так что всю дорогу до новой стоянки брандвахты я боялся, что пока я валяюсь в отключке, мотор лодки, уткнувшейся в берег, сожжёт весь бензин, а потом меня утащит течением хрен знает куда. Или лодка вообще перевернётся, врезавшись в обрыв, и я отправлюсь на корм рыбам.

Звук лодочного мотора услышали издалека, и почти все вылезли на палубу. Убедиться, что это именно я возвращаюсь, а не кто-то чужой пожаловал в гости. А я даже неплохо притёрся к борту брандвахты, хоть и выполнял этот манёвр, что называется, «на автопилоте». И только когда «Казанка» уткнулась в лесенку для подъёма купальщиков из воды, пробормотал:

— Ребята, я не смогу сам забраться на палубу.

47

Ох, как матерился на меня Некрасов, пока я снимал с себя камуфляж, залитый кровью! А потом, обколов местной анастезией, искал зондом застрявшую в мягких тканях пулю и вынимал её, сделав надрез.

— Это — работа хирурга, а не врача скорой помощи! Да и не в таких антисанитарных условиях делается подобное! Что ты там опять натворил, что в тебя стреляли?

— Тоже стрелял, — не стал скрывать я. — Только точнее.

— А без стрельбы никак нельзя было обойтись?

— Нет.

Узнает, узнает, что я натворил. Только не сейчас. Сейчас я и сам под впечатлением от устроенного мной беспредела.

— Мне напиться сегодня можно?

— Хрен тебе, а не алкоголь! Сначала грязи в рану нанесут, а потом им выпивку давай. Я антибиотиками тебя наколоть должен. Немедленно! А они с алкоголем дают самую непредсказуемую реакцию. Вплоть до комы и даже кирдыка.

Ладно, будем считать, что напугал.

— Всё, наложил я тебе швы. Начнут раны болеть — жри эти таблетки. А Надюшке не забудь сказать спасибо за то, что она не только хороший набор препаратов подобрала, но и инструменты с медицинскими материалами. Дренаж я тебе поставил, и его, и швы сниму, когда можно будет. Ну, а со сломанным ребром — мучайся, если не умеешь себя беречь. И радуйся, что пуля в тебя с большого расстояния прилетела, а не в упор.

— А ты откуда знаешь про расстояние?

— От верблюда! Думаешь, я ни разу стрелянных и ПМ не видел? Если бы шагов с пяти стреляли, то дырка у тебя бы и в лёгком была. И хрен бы я её смог достать.

Саня ушёл мыть руки, а Бивалькевич осталась меня бинтовать.

— Кто это тебя?

— Сипатый.

Пристальный взгляд почти чёрных глаз из-под прикрывающей волосы косынки мне в глаза.

— Мстить ездил?

— Да.

— Ему?

— Всем, кого смог найти.

— Спасибо, — послышался её тихий голос через несколько секунд.

— Не только ради тебя, старался, но и ради себя тоже. Надь, а это правда, что выпить нельзя? Боюсь, я свихнусь после того, что натворил.

— К сожалению, правда. Давай, я лучше тебе успокоительного и снотворного «пропишу».

— Ага. Как в анекдоте: мне таблеток от жадности, только побольше, побольше.

— Хорошо. Будет тебе максимально разрешённая суточная доза. Всё так жёстко было?

— Не жёстко, Надя. Жутко! Я же говорю: свихнуться боюсь, вспоминая.

Она набрал щепотку каких-то «колёс» и высыпала мне в ладонь.

— Пей. И иди спать. Минут через пять начнёт действовать.

Успел сходить в туалет и что-то ухватить на ходу на кухне. Пока давился под неодобрительным взглядом Ольги (недовольна тем, что я отказался от всего, чем она собиралась меня накормить), действительно почувствовал, что начали тяжелеть веки. А как упал в постель (какой там «упал»? Со сломанным ребром и начавшей отходить анестезией? Аккуратненько опустился!), почти мгновенно вырубился. Проснулся уже по темноте, вспоминая, что, вроде бы, приходила Надежда, чтобы поставить мне укол. В полуяви я, кажется, с её какого-то по счёту требования всё-таки повернулся на бок, но вколола ли они мне «дозу» или нет, сказать точно не могу. И лучшее в этом сне то, что никаких брызг крови, никаких разлетающихся ошмётков мозговой ткани, как я опасался, не привиделось.

Проснулся и почувствовал, что к моему боку под одеялом прижимается что-то тёплое и мягкое. Прильнувшее ещё плотнее, когда я попытался понять, что это. Точнее, кто, поскольку уже сообразил, что явно не стопка верхней одежды. А ведь эти формы я уже трогал!

— Фая? Почему ты здесь?

— Не спалось. А Надя попросила заглядывать к тебе, и, если ты не проснёшься часа через два, разбудить её.

Надя, значит, виновата?

— А зачем каждый раз бегать? Вот я и решила, что эти два часа побуду рядом с тобой. Всё равно ведь не спится.

И поэтому под ночнушкой даже трусиков нет. Хотя, конечно, я понятия не имею, надевает ли она их, когда ложится спать в своей каюте.

— Я ведь тоже переживаю, мне ведь тоже хочется побыть рядом с кем-нибудь…

— Ну, тогда побудь, — буркнул я, слезая с кровати и морщась от боли в сломанном ребре.

— А ты куда?

— Я же спал, хрен знает, сколько часов. В туалет хочу, аж из ушей плещется!

Негромкое хихиканье показало, что наше школярское образное выражение в Уфе хождения не имеет. Интересно, а анекдот про «мне нужно помочь другу, с которым я тебя познакомлю чуть позже», она слышала?