Столичный доктор. Том VII (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 7

О да! Теперь уже придется задуматься о всяких ползунках, колясках и прочей младенческой атрибутике. Подумал и тут же себя одернул. Только что сам рассуждал об удаче и как легко ее спугнуть.

— Не надо, — сухо отозвалась Агнесс. Продолжила говорить со стеной: — Хочу, чтобы ты знал: конечно же, я останусь с тобой. Буду верной женой и хорошей хозяйкой. Но большего от меня не жди. Своим обманом ты… что-то убил. Так нельзя!

Вот же… Будто о погоде говорит. Надо ее переключить на что-нибудь другое.

— Какой срок задержки? — поменял я тему. — Ты обращалась к врачу?

— Примерно восемь недель. Ни к кому я не ходила. Всё протекает хорошо пока. Спать только хочется. Собиралась сказать тебе… после поездки. Думала, это будет наш праздник…

Её голос задрожал, и она отвернулась. Ну вот — снова слёзы. Я понял, что продуктивного разговора не получится. Теперь в ее теле бал правят гормоны. И в наших отношениях тоже. Эти эмоциональные качели — «горячо-холодно» — будут до родов. А может быть, и после.

— Ты устала. Сюда ведь прямо с вокзала? Езжай сейчас в гостиницу, отдыхай. Вернешься, когда сможешь. Я очень рад, что ты приехала. И да — это наш праздник. Я тебя поздравляю.

А что мне говорить? С беременными спорить — дело безнадежное.

Тут в палату вошёл Капоселла, очень вовремя. Узнав о поиске отеля, он засиял, будто ему вручили орден.

— Конечно, «Grand Hotel et de Milan», — начал он торжественно, будто рекламировал собственный дом. — Во-первых, это совсем рядом, и синьоре принчипессе будет удобно посещать вас, герр фюрст. Во-вторых, это самый лучший отель в Милане, достойный принимать даже особ королевской крови. В-третьих, это совсем рядом со знаменитым театром «Ла Скала». Если дорогая гостья пожелает, она сможет пойти туда. И я с огромной радостью составлю компанию синьоре принчипессе.

Я только вздохнул. Да уж, богатые пациенты быстро не выздоравливают.

Инъекции продолжились, дополненные внутривенными инфузиями и переливанием крови. Температура не росла, дренажи высохли. Целыми днями я спал, пробуждаясь только для процедур и осмотра. Вечерний консилиум торжественно провозгласил очевидное: осложнения после аппендэктомии можно считать оставшимися в прошлом. И тот самый абсцесс, быстро возникнув, столь же быстро и закончился. Я поздравил коллег с выдающимся врачебным подвигом, и они покинули палату. Остались только Агнесс, Микулич, и главный врач, синьор Раньери. В отсутствие публики с него слетел всякий пафос, который он до этого демонстрировал.

— Герр фюрст, я прошу объяснений, — начал он без предисловий. — Согласно прогнозам, вы должны были скончаться, если не сегодня, то в ближайшие дни. В этом все были единодушны. Но вы показываете чудесное выздоровление. Легче всего было бы возложить ответственность на мадонну, — тут он перекрестился, — но мы — прагматики. Это — результат того лекарства, которое привез доктор Моровски.

— Как я вам уже говорил — это экспериментальный препарат. Мы долгое время занимаемся его разработкой, но пока нельзя говорить о промышленном производстве. Слишком много непреодоленных трудностей.

Надеюсь, у меня получился достаточно тяжелый вздох. Рад бы осчастливить человечество, но пока не выходит никак.

— К нам обращаются представители солидных газет, и не только итальянских. Всем хочется узнать вашу историю из первых рук.

— Я обязательно им все расскажу. Но сейчас у меня есть более важные дела.

— Позвольте полюбопытствовать, какие же?

Я попытался поймать взгляд Агнесс. Безуспешно. Говорить или нет? Повременим.

— Разумеется, выздороветь.

ХРОНИКА. Въ портѣ Императора Александра III спѣшно заканчиваетъ вооруженiе недавно возвратившiйся изъ заграничнаго плаванiя крейсеръ 1-го ранга «Дмитрiй Донской». По окончанiи вооруженiя крейсеръ, не заходя въ Кронштадтъ, уйдетъ снова за границу и будетъ плавать въ Тихомъ океанѣ въ качествѣ учебнаго корабля для приготовленiя низшихъ спецiалистовъ по артилерiйской и минной частямъ.

«ИСКРА», 1903 годъ. О «милостяхъ» царскаго правительства. Царское правительство вновь демонстрируетъ свою «заботу» о народѣ. Недавній указъ о введеніи новыхъ налоговъ на хлѣбъ и соль — яркое подтвержденіе его истинныхъ намѣреній. Въ то время какъ крестьяне едва сводятъ концы съ концами, а урожай въ очередной разъ оказался скуднымъ, власть предпочитаетъ обременять ихъ еще больше. Зерно, которое должно кормить семьи, теперь идетъ на оплату прихотей царской казны.

Не забудемъ и о «реформахъ» въ промышленности. Лозунги о развитіи фабрикъ и заводовъ звучатъ громко, но за ними кроется лишь стремленіе угодить иностраннымъ капиталистамъ. Рабочіе, трудящіеся на этихъ предпріятіяхъ, остаются беззащитными передъ произволомъ хозяевъ. Условія труда остаются невыносимыми, заработная плата — унизительно низкой. Вмѣсто того чтобы защитить своихъ подданныхъ, правительство закрываетъ глаза на ихъ бѣдственное положеніе. Итакъ, снова становится очевидно: царизмъ заботится лишь о себѣ и своихъ союзникахъ — крупныхъ землевладѣльцахъ и капиталистахъ. Народъ же остается на краю пропасти, обреченный на нищету и безправіе. Сколько еще мы будемъ терпѣть этотъ гнетъ? Отвѣтъ извѣстенъ: недолго. Время перемѣнъ близко, и ни одно золоченое кресло не устоитъ передъ волей народа.

А газеты продолжали раздувать пламя. Отношения между Японией и Россией поглотили все заголовки. Казалось, будто мир больше ничем не занят и ничто его не волнует. Статьи скатывались к прямолинейным намёкам: «Война неизбежна». И действительно, никто особо этого не скрывал. Четвертая власть западных стран с особым упоением смаковала будущий ход боевых действий — в договор по разграничению сфер влияния никто не верил. Более того, дипломаты Германии, Англии, Франции с упоением его «торпедировали», убеждая правительство микадо взять все, что им нужно, силой.

Моего терпения в качестве стороннего наблюдателя хватило ненадолго. Российские власти проявляли традиционную пассивность, все шло к тому самому разгрому, который случился в моей истории. Ждать было больше нельзя.

— Я возвращаюсь в Россию, — объявил я за завтраком.

— Когда? — спокойно спросила Агнесс, не меняя выражения лица.

— Сделаю распоряжения, соберу вещи, и поеду. Здесь и без меня уже справятся.

Швейцарская клиника работала, как местные часы, моего непосредственного участия уже пару лет, как не требовалось.

— Надо дать распоряжение, чтобы наняли полный штат слуг, привели в порядок дом, — пожала плечами супруга. — Не в гостинице ведь жить, пока там всё сделают.

— Мне много не надо, обойдусь малым, — заметил я, пытаясь избежать конфликта.

— А мне — нет, — холодно произнесла «снежная королева». Мне показалось, или где-то рядом с чем-то столкнулся айсберг?

Я нахмурился.

— Ты что, тоже собираешься?

— А ты думал иначе? — впервые с начала разговора какое-то подобие эмоции мелькнуло на ее лице. — Я — твоя жена, должна находиться рядом с мужем.

— Скорее всего, я уеду на Дальний Восток. Там скоро начнётся война.

— Значит, буду ждать твоего возвращения, — Агнесс промокнула губы салфеткой и встала из-за стола. — Я дам распоряжение насчет слуг и прикажу собирать вещи.

Если вам кажется, что вы понимаете свою жену, значит, вы не учли что-то очень серьезное.

В Милане тогда всё обошлось. Уже через три дня я бил копытом и открыто требовал выписки. Хотелось пасты фрутто ди маре, пиццу размером с тележное колесо, и запить это добро парой литров кьянти. А вместо этого приходилось смотреть на постные лица медсестер из какого-то католического ордена. Сиделку, следящую, чтобы я питался исключительно несъедобной дрянью, я уже тихо ненавидел. И даже вид из окна на сад, всё еще зеленый в начале октября, сильно приелся. Просто это место помнило, как я умирал.

Агнесс вроде оттаяла, и даже начала улыбаться. Я решил все списать на беременность, в этом состоянии дамы и не такое отчебучить способны. И мы счастливой княжеской семьей двинулись в благополучное светлое будущее. Ну, это я так думал.