Слезы Вселенной - Островская Екатерина - Страница 3

– Тридцать тысяч долларов, – шепнул замдекана и добавил: – Если возможно, то по льготному курсу…

Таких деньжищ в обменнике не было, но Евгений все равно пообещал. Заместитель декана сказал, что он привезет всю сумму после обеденного перерыва. И ушел. А Сорин помчался искать рубли на своем первом к тому времени автомобиле – «Москвиче-412». Как ни странно, но рублевую «тяжесть» он все же отыскал: повезло, что у Пятииванова умерла бабушка. То есть везенья в этом не было никакого, но внук-наследник продал доставшуюся ему от старушки хрущевскую двушку. Продал очень хорошо: за восемь тысяч долларов. А еще немного Евгений стащил у родителей, которые прятали свои накопления под ковром, лежащим в большой комнате. А оставшуюся часть взял у влюбленной в него первокурсницы Анжелы, у которой родители на протяжении долгого десятилетия занимались челночным бизнесом и мечтали открыть собственный магазинчик. Худенькая Анжела была наивной, несмотря на впечатляющий бюст, и совсем тогда не интересовалась футболом.

Заместитель декана спешил и потому еще до обеда прибыл к обменнику, где его поджидал снедаемый жаждой наживы Евгений Сорин. Пятииванов отсутствовал: накануне он отмечал продажу бабушкиной квартиры, и у него болела голова. Потом он вспомнил, что всю выручку отдал Червонцу, и голова стала болеть еще больше.

Замдекана Кухарук сначала осмотрелся – не видит ли кто, – после чего быстро просунул в окошко пакет с долларами, а потом и голову.

– Если можно, по льготному курсу, – напомнил он.

Евгений проверил доллары на детекторе, потом на глазах Кухарука пересчитал на машинке рубли и сказал негромко:

– Я принимаю ваши доллары даже выше курса нашего банка. Если кто узнает, то…

– Ничего страшного, – попытался успокоить его доцент. – Считайте, Сорин, что зимнюю сессию вы уже сдали.

А на следующий день случилось действительно страшное. Произошло ужасное событие – трагическое для всей страны, исключая Женю Сорина. День оказался тем самым вторником, который потом назвали черным. Рубль упал – даже не упал, а рухнул в глубокую пропасть. Утром доллар стоил две тысячи рублей, а вечером только официальный курс вырос до восьми шестисот. Но ко всем обменным пунктам города и страны люди выстроились в огромные очереди, готовые обменять все свои рублевые накопления на валюту, потому что следующий день мог стать концом их жизни.

У ларька возле гардеробной бушевала толпа, состоящая не только из постоянных клиентов, но и из непонятно как оказавшихся в фойе вуза известных артистов, моряков загранплавания, кудрявых пенсионерок и официантов с красивыми прическами. Пришлось вешать табличку: «Валюты нет». Толпа пошумела, кто-то даже попинал ногами стены ларька, и все, негодуя и ругая власть, разошлись. Валюта, разумеется, имелась: те самые тридцать тысяч баксов, которые, на свою беду, обменял на бесполезные бумажки доцент Кухарук. Сорин, конечно же, не собирался их с ходу пускать в оборот: все произошедшее предстояло хорошенько обмозговать. Он начал обдумывать свои будущие действия на рабочем месте, как вдруг в прикрытое окошко осторожно постучали. Евгений поднял глаза и обомлел: у его окна стоял сам ректор – доктор наук, профессор и член-корреспондент Михаил Васильевич Лобогуров.

– И в самом деле нет ничего? – спросил академик, показывая на табличку. – Может, найдется что? Вы уж, уважаемый, посмотрите по сусекам. Может, завалялась у вас какая-нибудь валютка?

Сорин задумался: ссориться с ректором не входило в его планы, тем более что для него совсем недавно небожителем являлся доцент Кухарук, а тут сам академик!

– Есть кое-что, – шепнул Евгений, – но это личный фонд председателя правления нашего банка. Есть тридцать тысяч долларов.

– Ого! – удивился и обрадовался член-корреспондент академии и положил на прилавок свой тяжеленный портфель. – А я даже не знаю, сколько у меня рублей. Просто забрал все, что дома хранилось в разных местах. Я готов взять доллары по двенадцать тысяч за единицу. А вообще, я банкам не доверяю. Сейчас такие банкиры, что…

– И правильно делаете, что не доверяете, Василий… то есть Михаил Васильевич, – согласился предприимчивый студент. – Я и сам из банка решил уволиться…

Он начал пересчитывать рубли и складывать пачки на столе, продолжая увлекательную беседу.

– В банке тяжело. Атмосфера душная. Думал подзаработать там, но ничего не вышло. Богатства это мне не принесло, счастья – тоже. А ведь по ночам надо заниматься наукой, готовиться к лекциям и семинарам: никакой личной жизни… Вот мне нравится одна девушка с первого курса…

Сорин вздохнул.

– Ну, ну, ну, – поторопил его академик, – вы расскажите, как у вас с ней. Не стесняйтесь, можете со всеми подробностями: ведь я тоже мужчина… Хи-хи-хи…

– Да никак, – признался Евгений, – смотрю, как она мимо проходит… вижу ее фигуру, грудь… А времени на все это у меня нет.

Рублей оказалось больше, чем требовалось, с хорошим избытком.

– Мне ведь тоже на первом курсе нравилась одна девушка. Правда, она училась курсом выше, – начал вспоминать свою далекую юность ректор. – Симпатичная была: она уже красила губы и делала химическую завивку. Я боялся к ней подойти…

– У вас не хватает немного, – соврал Сорин.

– Потом началась война, и меня увезли в эвакуацию, а она пошла на фронт, где вышла замуж за своего командира… Что вы сказали?

– Не хватает у вас, – уже громче произнес Евгений, – но я своих добавлю. Вы не переживайте.

– Вы говорили, что готовитесь к лекциям. Случайно не в моем вузе обучаетесь?

– В вашем! И не случайно: я с детства мечтал стать инженером-экономистом.

– Правда? – удивился академик и задумался. А потом вздохнул: – Ну, раз такие вещи в стране происходят, зайдите завтра в ректорат. Секретарю скажите, что я сам вас пригласил. Вместе подумаем над тем, как вам оформить получение диплома экстерном.

Евгений помог донести академический портфель с долларами до служебной «Волги» ректора, потом запер ларек и вдруг замер, подумав: не сглупил ли он, а вдруг завтра рубль обвалится еще больше? И что взамен? Зимняя сессия на халяву или на еще большую халяву диплом. Именно так и подумал он. Диплом – неплохо, разумеется, но денег-то нет, а их еще возвращать надо.

К полудню следующего дня выяснилось, что Сорин не сглупил. Он оказался в числе немногих, блеснувших своей интуицией. К обеду среды курс доллара снизился до пяти тысяч. По радио и телевизору объясняли трудящимся, что доллар возвращает свои позиции и в самые ближайшие дни будет стоить не больше тысячи рублей. И тогда доверчивый народ бросился продавать валюту. Сорин принимал баксы по четыре с половиной, продавал по шесть, и никто не возражал. Он избавлялся от рублей, полученных от ректора, и меньше чем через час касса обменного пункта была пуста, потому что почти всю вчерашнюю валютную выручку Евгений положил на специальный долларовый счет в «Трасткомбанке» под очень выгодный процент. На счету было ровно сто тысяч, еще восемь он оставил в обороте. Претензий к нему не было никаких. Разве что Пятииванов матерно возмущался невесть откуда свалившимся на их голову «черным вторником»: Евгений с грустью сообщил ему, что они потеряли все. Да еще вздыхала Анжелика, которой пришлось объясняться с родителями, почему она продала их доллары по две тысячи, а потом купила ту же сумму по курсу шесть тысяч. Дома у нее был скандал, первокурсница билась в истерике… И родители поняли, что снова придется мотаться по польским и китайским рынкам. И когда они уехали в очередной вояж, Анжелика пригласила Евгения в гости на целую неделю, и как-то так получилось, что эта неделя превратилась в долгие шесть лет семейной жизни до роковой для Анжелы встречи с молодым футболистом.

Вероника поднялась, надела через голову едва прикрывающий живот топ и направилась к выходу из спальни. Сорин посмотрел на ее длинные ноги, вспомнил ее еще студенткой коммерческого вуза, в котором он вел популярный у студентов курс «Основы биржевой деятельности». Потом этот курс, а вернее сам Сорин, оказался востребованным в другом институте. Преподавание никакого особого дохода Евгению Аркадьевичу не приносило, да и времени отнимало немало, однако имя его становилось популярным, и к нему за советами и рекомендациями обращались представители различных коммерческих структур. А вот советы и рекомендации Сорина стоили недешево. К лекциям можно было не готовиться вовсе – не потому что язык у Евгения Аркадьевича всегда был подвешен как надо, а с годами его ораторское искусство становилось все совершеннее. По теме курса им почти самостоятельно были написаны несколько книг, и те студенты, которые не конспектировали его лекции и не записывали их на свои телефоны, всегда могли приобрести книги своего преподавателя.