Понаехали - Демина Карина - Страница 25

Был он невысок, плотно сбит и слегка косолап. Из-за косолапости ли, или же сами по себе, но ноги его выгибались дугою, и оттого при быстрой ходьбе казалось, что мужчина этот переваливается с ноги на ногу. Темный кафтан его, украшенный серебряным шитьем, слегка запылился, а шапка съехала на бок, открывая обширную лысину.

– Это ваш конь? – поинтересовался Ежи, разглядывая купца с интересом.

И Радожский посмотрел.

И Стася.

И даже конь.

– Мой.

– А вы…

– Градомысл, – сказал мужчина, отирая пот батистовым платком.

– Князь Радожский, – представился князь.

– Князь +++, – сказал Ежи, наградив Радожского ревнивым взглядом, который тот предпочел не заметить.

– Анастасия, – Стася решила, что князей с бедного купца хватит. А конь и вовсе благоразумно промолчал.

Бес же, до того сидевший тихо, – он и вовсе в последнее время повадился Стасю сопровождать, при этом держась словно бы в стороне – произнес:

– Умр.

И все замолчали. Ненадолго.

– Скажите, откуда он взялся? – Радожский хотел было хлопнуть жеребца по шее, но тот попятился, оскалился и захрапел так, нехорошо.

– Так… старшенький мой привез.

– А откуда, если не секрет?

Купец погладил бороду, в которой было изрядно седины. По всему выходило, что говорить ему не больно-то хотелось, но и не сказать он не мог.

– Острова… – наконец, промолвил он. – Там-то ничего хорошего нет. Я так думал. Что бриты в лошадях понимают-то? Вечно норовят подсунуть негожих, но заупрямился… вот я и подумал, пущай сходит, сам глянет, авось чего и надумает.

– И он сходил?

Купец склонил голову.

– И давно вернулся?

– Так… уж седмицы две как.

– С прибытком?

– Как сказать… кобылки-то так себе, хотя и жеребые. И этот вот… хорош. Диво до чего хорош…

– Тогда отчего здесь держите? – поинтересовался Ежи.

А Бес заурчал, подступая к стойлу бочком, бочком. Конь же оскалился пуще прежнего, предупреждая, что не стоит к нему приближаться.

– Так… думал забрать, да…

– Что-то не так? – Радожский теперь смотрел на коня с прищуром. И что-то определенно ему не нравилось.

– Не знаю, – честно сказал купец. – От гляжу и… всем-то хорош. И статью, и масть редкая, в жизни такой не видывал. Норовистый… такого под седло не пустишь, но на развод – самое оно.

– А сынок ваш что говорит?

– Говорит, что из диких. На Зеленом острове выменял, – Градомысл спрятал платок в рукав. – Не ест он… Марфа еще когда сказывала, что не ест. Потому и поставила наособицу. Магов дважды приглашал, а они только руками разводят. Мол, здоров. Но как может быть, чтобы скотина не ела, а здоровой была?

– И вы решили подержать его в сторонке?

– Так… решил… с Марфой я честь по чести договорился… а… мне тут сказали…

– Нет больше Марфы.

– Правда, стало быть? – осторожно поинтересовался купец, осеняя себя кругом. – Надо будет прислать кого… я как заслышал, то не поверил…

– Батько! – этот вопль с другой стороны двора заставил коня взвиться на дыбы. И хлестанул по ушам тонкий протяжный крик. Вскинулся и взвыл Бес.

А на руке князя возник привычный клубок огня.

– Прекратите, – сказала Стася. – Вам не говорили, что огонь – это не игрушка!

– Батько! – парень приостановился. – Маменька сказала, что вы того…

– И этого, – проворчал Ежи в сторону. А после прищурился и сказал: – Он.

– Что «он»? – князь все-таки пламя погасил и руку за спину убрал, для надежности.

– Он его держит. Неужели не видишь?

– Что именно я должен видеть?

– Темноту, – Ежи закрыл глаза и нахмурился. – Это не просто привязка… на крови она… и коня он уже опробовал…

Парень попятился.

А Стасе подумалось, что вовсе тот немолод. На отца похож, разве что в плечах шире, да и выше на голову. Сколько ему? Лет сорок с виду…

– Стоять! – рявкнул князь, и от голоса его замерли все, включая коня, который до того пританцовывал в стойле.

– Чего тут… – заговорил было купец, а сын его вдруг всхлипнул громко-громко и крикнул:

– Это ты виноват… ты во всем виноват… Ату их!

И громко истошно закричал конь, взмывая свечей, а потом вдруг разом перетек по-над дверью стойла, оказавшись в узком проходе конюшни. Взметнулась грива, преображаясь, и рябью пошли серебряные бока.

– Мать моя…

Князь добавил пару слов покрепче.

И за огонь схватился, да только конь зашипел по-змеиному. Глаза его вновь стали черны, а зубы… в общем, у коней не должно быть таких ровных белых острых зубов.

Заволновались другие лошади.

Затрещало пламя, готовое сорваться с княжеской ладони…

…а потом Ежи вдруг вцепился в конскую гриву и одним движением оказался на спине, стиснул чешуйчатые бока, прижался к шее и громко крикнул:

– А ну вперед, волчья сыть…

И конь, заверещав, присел на задние ноги, чтобы взмыть серебряной стрелой. Только земля загудела, принимая удар копыт.

– Что ты творишь… – Радожский едва не выпустил огненный шар.

А Стася…

Стася дала себе слово, что если этот идиот выживет, то она его сама прикончит, чтоб не мучился.

…наверное, Ежи сошел с ума.

Определенно, сошел.

В тот ли день, когда уснул в зачарованном лесу, или позже, на болотах, а то и вовсе здесь, на конюшне, решивши, что у него выйдет то, что не получалось ни у кого прежде.

Конь хрипел.

И плясал.

Он пошел кругом по двору, по-козлиному вскидывая задом да норовя прижаться к забору, скинуть всадника. У него-то и встал на дыбы, а после попятился, явно намереваясь забор взять. Да только Ежи, дотянувшись до уха, скрутил его, дернул, выворачивая.

– Не шали, – рявкнул он, и вторую руку потянул к нити, что обвивала конскую шею. – Давай-ка… мы с тобой…

Договорить не успел.

Конские бока раздулись. И спали. А он, Ежи, вдруг полетел. Вместе с конем, конечно, но по-над забором, по-над крышей овина, к этому забору притулившегося. На улочку узкую, по которой зазвенели копыта водяным железом.

И вперед.

И быстрее.

Так быстро, что замутило, закружило. Ну уж нет. Ежи ухо крутанул сильнее и за нить вцепился, хотя и норовила та выскользнуть из пальцев. Ничего, удержал как-то.

Усидел.

И когда на берег вынесло.

И когда застыл, замер у самой воды жеребец.

– Тише… погоди… остановись… я помочь хочу… – Ежи говорил, уже почти не сомневаясь, что речь его конь понимает. Но остановиться тот способен не был. То ли не верил людям больше, то ли натура нечисти брала свое.

Он поднял копыто.

И опустил.

Попятился, не способный переступить через запрет…

– Тише, – Ежи провел ладонью по влажной шее, сбивая на землю тяжелые капли. – Тише… стань передо мной, как лист перед травой!

Простые слова. Бестолковые. И силы-то в них нет, как нет вовсе ничего, помимо самих слов, вот только жеребец сгибает шею и замирает, покорный.

И как это понимать?

Впрочем, понимание Ежи решил отложить на более позднее время. Теперь же он не без труда сполз с конской спины. Ноги дрожали. Руки тоже дрожали. Да и сам он позорнейшим образом трясся.

А жеребец…

– Смешно тебе? – поинтересовался Ежи, пытаясь отдышаться после лютой скачки.

Жеребец заржал.

– Понимаю… против природы не попрешь. И приказ… где он тебя нашел-то? И чем связал? Чем бы ни связал, но…

Мелькнула мысль, что коня, раз уж он покорен, следовало бы в Гильдию отвести, пусть уж сертифицированные маги разбираются, кто там и кого да с какой целью подчинил. Мелькнула и исчезла.

Стоять-то конь стоит, но как надолго его хватит.

Да и…

Жалко?

Нет, это ведь нечисть. И, если поискать, наверняка найдется кто-то, кого она укатала. Или сожрала. Или… и все-таки…

Ежи погладил серебряную шею.

– Показывай, что там у тебя… – пальцы зацепились на невидимую нить, которая натянулась и дрожала, грозя сдавить горло. И ведь сдавит.

Определенно.

Это здесь, у воды, близ стихии конь мог хоть как-то сопротивляться хозяйской воле. Оттого и принес сюда Ежи. И теперь… теперь надобно нащупать узел. А потом что?