Тролли и легенды. Сборник (ЛП) - Певель Пьер - Страница 13

Поначалу вокруг меня крутилось довольно много местных парней. Новый человек, молодой и одинокий, в маленьком и отдаленном городке, опустевшем из-за исхода сельского населения, поневоле привлекателен. Я дала ясно понять, что меня это не интересует. Выросшая в Крее в окружении определенных обстоятельств, я стала невосприимчива к любовным романам. К любви между созданиями из плоти и крови, во всяком случае.

На Рождество я вернулась в Крей, к своей семье. Я покинула пригороды всего несколько месяцев назад, но многоэтажки уже казались сюрреалистическими. Двадцать четвертое декабря я провела с матерью и ее новым спутником, а двадцать пятое — с отцом и сводным братом. Эту пару дней я провела как в тумане. Сквозь этот ватный заслон ко мне ничто не могло пробиться: ни городские миазмы, ни выкрики мелкой шпаны, ни воспоминания, которые наслаивались на лестничные пролеты упорнее узоров плесени и граффити. Я снова вздохнула полной грудью лишь тогда, когда прибыла на вокзал Нанси. За мной приехала Сильвия, учительница младших классов. Под серым небом очертания гор были так четки, что хотелось заплакать. Я списала это на холод.

В последующие годы я проводила все свои отпуска в поисках хоть каких-то следов алтарного образа или мастерской, где он был создан, и все тщетно. С другой стороны — и это доказывало, что мои уважаемые коллеги ошибаются, — хотя алтарь из Брога, казалось бы, нигде не изготавливался и не расписывался, художники и знатоки упоминали о нем уже в XVII веке. Их описания, хотя и фрагментарные, не оставляли сомнений в идентичности произведения. И все они говорили о странном чувстве, тревожном очаровании, которое овладевало ими при созерцании алтарного образа. Вот по этому чувству я сразу узнавала, что речь идет о нем.

Еще я погрузилась в местную историю приютившего меня края. Жители Брога не очень-то любили говорить о прошлом. То немногое, что узнала, я обнаружила благодаря специализированному книжному магазину в Кольмаре. В общем и целом история городка была жестокой и мрачной. Старинные сеньоры Брога без колебаний приговаривали собственных дочерей за колдовство. Во время последней войны в местном замке вырезали группу немецких солдат, причем смерть их была столь жестокой, а казнь столь зверской, что ответственность не взял на себя никто из партизан.

В Броге никто не говорил о прошлом, но этого, в сущности, и не требовалось. Прошлое выпирало наружу в крохотнейшем из переулков. Оно выступало из отполированных дождем и снегом булыжников, угнездилось в горгульях, поросших зеленым мхом. Стоило поднять голову, и вы видели, как над городом возвышается надменный силуэт замка Брог. Как и в древние времена, он присматривал за своей паствой в городе. Конечно, крепостные стены заросли плющом, а верхний этаж большой квадратной башни обрушился несколько веков назад. Но этот дозорный стоял как мост, ведущий через века, как ворота, соединяющие прошлое и настоящее гор. В Броге уже почти сто лет не было сеньоров. Ко времени, когда я приехала в долину, замок превратился в гостевой дом, которым распоряжались мэр и его дети.

Через семь лет после моего приезда, в новогоднюю ночь, в замке устроили развеселую вечеринку. В полночь над квадратной башней заполыхал фейерверк. К двум часам ночи снизу начал надвигаться туман. Он поднимался с реки. Стоя на крепостном валу, Сильвия, ее жених и я смотрели, как длинные бледные языки тумана прокладывают свой путь между домами городка. Мы уже изрядно захмелели, но, чтобы согреться, решили допить домашний ликер из тёрна, не упомню где взятый. В алкоголе чувствовался вкус гор, аромат сухого камня и кислых фруктов. Около пяти утра Сильвия с ее женихом отвезли меня обратно в город по туману. Они оставили меня возле отеля-ресторана: хотели доставить до моих дверей, но я не захотела, чтобы они из-за меня петляли. Я пьяно протестовала, пока они не сдались и не высадили меня в пяти минутах от моего дома. Я нашла бы дорогу обратно даже с закрытыми глазами, да и мне уже приходилось возвращаться куда сильнее набравшейся — в горах пьют крепко.

И все же той самой ночью я сбилась с пути. Как будто переулки слились в податливый ватный лабиринт, менялись местами, искривлялись и выворачивались, вводя в заблуждение людской взор. Казалось, словно я блуждала по огромному пустынному городу. Холод проникал сквозь мои ботиночки, перчатки с флисовой подкладкой и слои парки. У меня стучали зубы. Я держала в руке бутылку с терновкой. Неужели та самая бутылка, что и раньше, на валах? Внутри плескалось немного алкоголя. Я уже собралась его выхлебать, когда сквозь туман показался фасад музея. Неуклюжими пальцами я достала из кармана связку ключей. Чтобы открыть дверь, мне понадобилось две попытки.

Я вошла, толкнув дверь плечом. Оказавшись внутри, я поспешно ее закрыла, включила верхний свет в холле и несколько минут просто отогревалась, прислонившись к стойке администратора между брошюрами о лучших гостиницах региона и картами музея. Снова почувствовала себя лучше. Знакомая обстановка и запах навощенных стенных панелей отогнали кошмарные видения. Я подняла в одиночестве тост за свое возвращение к жизни, воздев бутылку перед экспонированными в зале старинными доспехами, которые детвора городка прозвала Ганелоном^[14], и прикончила терновый ликер одним глотком. Горло обожгло, а половица под моими ботинками чуть покачнулась. Остатки алкоголя вернули мне легкую эйфорию.

— Твое здоровье, старина Ганелон! — сказала я с нелепой серьезностью.

Еще чуть, и я бы с ним поцеловалась. Тогда я решила отпраздновать Новый год визитом к алтарю. Пошатываясь, я побрела в дальнюю комнату. Мои пальцы пошарили в поисках выключателя. Загорелся свет, вдвое тусклее, чем обычно. Я мысленно отметила, что лампочки придется заменять и что эти так называемые «долговечные» лампочки с низким энергопотреблением — на деле сущее надувательство. Я еле стояла на ногах. В полумраке я опустилась на пол рядом с алтарем, перед панно, изображающим предположительно святую Люсию, молодую женщину, увенчанную звездами. Наши взгляды пересеклись, мое опьянение заставило ее нарисованные янтарные глаза заискриться, а тонкие губы — растянуться в улыбке. Казалось, ее лицо очень близко к моему, словно перспектива картины изменилась. Крошечная девушка из глубины сцены переместилась на передний план. Я моргнула. Девушка так и оставалась совсем рядом, но выражение ее лица снова сменилось: рот изогнулся в чувственной, искушающей гримасе. Я неуверенно поднесла руку к картине, повторяя непреднамеренно жест, который сделала, впервые увидев алтарь семь лет назад. Вечность назад. От алтарной композиции доносился аромат зеленой пихты, и по моим запекшимся губам прошелся лесной ветерок. Девушка со звездами провоцировала меня взглядом с дикой, языческой чувственностью, и я удивлялась, как ее так долго могли принимать за христианскую святую. На этот раз я не сдерживала своей руки.

Я вздохнула, почувствовав под пальцами ласковую щетинку пихтовых иголок. Несколько секунд мое тело оставалось совершенно неподвижно, и я лишь проводила рукой по ветке, ища соприкосновений с деревом, корой, с еще нежными почками. Знакомясь с ней наощупь, я затаила дыхание, будто слишком тяжелым сопением рисковала разбить чары, нарушить странное заклинание, которое привело меня в этот мир, в ее мир. Мир алтаря. Нащупав кончик ветки, я наконец осмелилась отвести от нее глаза. С колотящимся сердцем я восхищалась высокими, сильными хвойными деревьями вокруг, небом, усыпанным звездами, коренастым силуэтом горы, загораживающей горизонт. Девушку явно забавляло мое удивление. Это ее звезды освещали нас, ее корона из светлячков. Ее рубашка, как я теперь поняла, была гораздо короче и с более низким вырезом, чем мне казалось, когда я видела ее издали, затерявшуюся в пейзаже. На ее тонких и стройных, жилистых ногах то там, то тут виднелись легкие царапины от высокой травы. Две пряди ее светлых волос сошлись у ложбины меж грудей словно ожерелье бледного золота. Я покраснела, подняла голову и откашлялась. Она не обиделась, даже наоборот — взяла меня за руку. Ее кожа была мягкой, как пух голубки. Мой пульс участился. Она расправила мои пальцы и положила одну из своих звезд ко мне на ладонь. Моя кожа под крошечной бусинкой света порозовела. Звездочка была теплой, но не жгучей, скорее приятной на ощупь. Мне захотелось поблагодарить.