Русь. Строительство империи 5 (СИ) - Гросов Виктор - Страница 19

— Войска. Оттон через Галич свои дружины к Дунаю гнать хотел. Против Византии.

Я представил германских воинов — в доспехах, с длинными мечами, что маршируют через наши леса. Галич — ворота к большой реке. Я подошел ближе, сел напротив Такшоня, руки легли на колени.

— К Дунаю? Зачем ему туда?

Такшонь приподнялся на локте, повязка на ребрах натянулась. Он поморщился, но ответил:

— Дунай — река большая. Византия там силу держит. Оттон хотел греков с запада ударить. Галич ему нужен был, чтобы дружины пропустить.

Плацдарм. Значит, Оттон войну замышлял?

— Войска через Галич. А что он там, у Дуная, взять хотел?

— Италия, княже. Оттон туда смотрит. Византия ему в Италии мешает, силу свою кажет. Если греков ослабить, он там верх возьмет.

Я повернулся, посмотрел на него. Италия — земля далекая. Оттон рвался туда, а Византия ему мешала

Ослабить Византию — значит, открыть себе дорогу. Оттон это понимал.

— А еще воины наши ему приглянулись. — Добавимл венгр. — Славянские дружины в Европе славу имеют.

Я вспомнил Добрыню — широкоплечий, тяжелый меч. Алешу — топор в руках, сила в каждом ударе. Ратибора — кинжалы быстрые, точные. Они бьют крепко, это правда. Оттон на таких глаз положил?

— Он за славянскими воинами шел?

Такшонь усмехнулся, но усмешка вышла слабой.

— Да, княже. В Европе наших бойцов ценят. Оттон через Галич к нам бы пробрался, набрал бы людей, повел на юг.

Я смотрел в огонь. Пламя лизало поленья, искры взлетали вверх.

Галич для немца — путь к войне.

Я подошел к окну, посмотрел в ночь. Костры снаружи гасли, тьма сгущалась.

Власть. Оттон рвался к ней. Я представил, как германские дружины стоят у Дуная. Византия сильна, но Оттон хотел стать сильнее.

— И сколько воинов он мог взять? — спросил я, не оборачиваясь.

Такшонь помолчал, потом ответил:

— Сколько дал бы, княже. Сотни, тысячи. Наши люди бьют крепко, а Оттон это знал. Через Галич он бы к нам пришел.

Я сел у очага, положил руки на колени. Галич — это точка, где начинается война. Оттон видел в нем силу, которую я только начал понимать. Я посмотрел на Такшоня.

— А если бы он пришел? — спросил я. — Что бы стало?

Такшонь закрыл глаза, голос его стал тише:

— Война бы большая была, княже. Византия бы дралась, а Оттон бы нас в нее втянул. Галич бы первым стоял.

Я все равно не понимал. Зачем Оттону чесать левое ухо правой рукой? В смысле, зачем идти на Византию самому, если можно натравить на нее кого-нибудь? Может так и было? Оттон натравил на византийцев Святослава, а те решили Русь прижать к ногтю.

Император далекий, а его планы близкие. Я повернулся к венгру.

— Оттон один действует? Кто у него в союзниках?

Такшонь открыл глаза и заговорил:

— Польша, княже. Мешко, князь ихний, с Оттоном снюхался. Он к Галичу близко стоит. Это из тех кто близко.

Вот только ее не хватало. Польша…

— Мешко? — переспросил я. — Это кто такой?

— Пару лет назад он в веру латинскую ушел. Оттон его к себе привязал. Союзник он теперь.

— И что Мешко от Галича хочет? Землю?

Такшонь приподнялся на локте:

— Влияние, княже. Польша к Червенским городам примыкает. Мешко на восток смотрит, Галич ему нужен. Оттон его поддерживает.

Я повернулся, посмотрел на него.

— И при чем тут Галич?

— Оттон печенегов боится. Кочевники с востока идут, силу имеют. Мешко с Польшей — стена. Галич он хочет под себя взять, чтобы отгородиться от кочевников.

Я промолчал. Печенеги.

— А Галич ему зачем для этого?

— Мешко Галич возьмет, печенегов остановит. Оттон ему поможет, силу даст.

Я смотрел в огонь. Пламя лизало поленья, искры взлетали вверх. Значит, Оттон не только войну с Византией вел, но и восток прикрывал? Я повернулся к Такшоню.

— А вера тут при чем?

Такшонь усмехнулся, усмешка вышла слабой.

— Вера — сила, княже. Оттон латинскую церковь несет. Мешко в нее ушел, а теперь Галич под нее подмять хочет. Христианство там укрепить. Оттон себя защитником веры зовет. Через Мешко он Галич взять хочет, священников туда послать.

— А Мешко с этого что имеет?

Такшонь закрыл глаза:

— Власть, все банально. Власть. Мешко Польшу растит, а Галич ему восток откроет. Оттон ему мечи дает, людей. Вместе они силой возьмут свое.

Я смотрел в ночь за окном. Костры гасли, тьма сгущалась. Я повернулся к Такшоню.

Итак, подытожим.

Я сидел у очага, глядя, как огонь пожирает поленья. Тени от пламени метались по стенам терема, а я перебирал в уме то, что только что услышал, пытаясь сложить из обрывков цельную картину.

Оттон, император германских земель, явно не просто так заглядывался на Галич. Такшонь прав: это не только торговые пути. Галич — ключ к Дунаю, а Дунай — путь к богатой Византии и дальше, к Италии. Оттон, судя по всему, мечтал о величии, каком не видывали со времен старого Рима. Он называл себя защитником веры, но за этим громким титулом скрывалась жажда власти. Византия, с ее золотом и флотом, стояла у него поперек горла, и он искал способ ее ослабить. Галич для него — плацдарм, откуда можно ударить по грекам, пропустить свои дружины к югу и заодно прибрать к рукам славянских воинов, чья слава гремела по всей Европе. Мои люди — Добрыня, Алеша, Ратибор — и впрямь бьют крепко. Оттон это знал и хотел силу таких богатырей под свое знамя.

Но зачем ему самому лезть в эту мясорубку? Такшонь намекнул, что Оттон хитёр — он мог натравить Святослава на Византию, чтобы Русь и греки грызлись друг с другом, а он бы пожинал плоды. Может, так и было? Святослав, воин до мозга костей, не любил Византию, но и Оттону до конца не доверял. Он слушал, обещал, но делал по-своему — пошел на греков сам. Теперь я на его месте, и Оттон, похоже, решил доделать начатое через Галич. Только вот я не Святослав.

А тут еще Польша с этим Мешко. Князь польский ушел в латинскую веру и снюхался с Оттоном. Польша стоит близко к Галичу, к Червенским городам, и Мешко явно хочет расти на восток. Галич для него — не только щит от печенегов, но и способ усилить свое влияние. Оттон, похоже, использует его как стену против кочевников, а заодно дает мечи и людей, чтобы Мешко прибрал Галич под себя. И вера тут неспроста. Латинская церковь — это власть. Оттон через Мешко хочет насадить ее в Галиче, привязать наши земли к своему престолу. Если Галич падет под Польшу, а Польша — под Оттона, то Священная Римская империя получит кусок Руси без единого своего воина на поле боя. Хитро.

Византия тоже не спит. Лев Скилица уже показал зубы. Они знают про Оттона, знают про его планы. Византия сильна, но уязвима. Греки хотят нас подмять, заставить поклониться их императору, чтобы прикрыть свои границы. Они давят на Новгород, подкупают купцов, шлют своих «носителей» — таких, как те, что вышли из леса. Византия боится, что я объединю Русь и ударю по ним, как Святослав. И они правы — я это сделаю, но не ради Оттона и не по их указке.

Галич в этом всем — как кость в горле у всех сразу. Для Оттона — путь к войне и торговле. Для Мешко — щит и влияние. Для Византии — угроза, которую надо задавить. А для меня?

Галич — это Русь. Это моя земля. Такшонь отдает его мне и я не дам его забрать. Но держать его будет непросто. Если Оттон и Мешко сговорятся, а Византия ударит с юга, Галич станет полем боя. А за ним — вся Русь.

Вежа дала мне титул «Собиратель земель русских». Может это намек?

Я вижу, как велик этот мир и как много игроков тянут к нему руки. Священная Римская империя хочет войны и власти, Византия — контроля и выживания, Польша — роста и защиты. А Русь разодрана — Новгород, Киев, Галич, восточные князья, древляне, печенеги. Все дерутся за свое.

Огонь в очаге за спиной потрескивал, но мысли мои были далеко — не о Галиче, не о войне, что маячила на горизонте, а о Веже и тех, кто, как и я, носит эту систему в голове. Такшонь спал, его тяжелое дыхание смешивалось с треском поленьев, а я перебирал в уме все, что знал о «носителях». Их становилось слишком много, и это не могло быть случайностью.