Белая река, черный асфальт - Гольман Иосиф - Страница 9

Кстати, насчет Циркуля Зая подозревала, что вообще-то он не такой уж поклонник поэзии. Впрочем, это его дело: главное, что Лешка – поклонник Семиного таланта и их верный друг.

Ну и квартира тоже немаловажна. Хотя Зая знала: если бы Циркуль не был Семе духовно близок, Великий спал бы в любом подвале. Этот поэт не шел ни на какие компромиссы со своими чувствами и ощущениями.

Саша незаметно потрогала деньги, лежавшие в наружном кармане шинели. Четыре тысячные бумажки были соединены металлической скрепкой.

Сегодня они не понадобятся. Дома есть и крупа, и молоко: поэт охотно ел манную кашу, как ребенок. Хотя на вершинах своего отрицательного или, наоборот, положительного настроения Семен мог вообще ничего не есть сутками. Это уже Зая следила, чтоб он что-то съел.

За аппетитом Циркуля следить не было нужды, он всегда готов пожрать. Однако, когда порой денег не было, он тоже старался сначала накормить поэта.

Жила троица на разные, но всегда небольшие, деньги.

Что-то присылали родители Циркуля, ведь сам он не работал. Что-то зарабатывала Зая: ее тульская спецшкола поставила своим ученикам добротный английский, и Саша занималась краткими рецензиями для редакции иностранной литературы. Такая работа не напрягала: и деньги, пусть и небольшие, шли в карман, и удовольствие от чтения было. А самое главное, выполнять эту работу можно было, ни на минуту не прекращая основной миссии: обеспечения материальной, земной жизни гения.

Зая вспоминала, как в самом начале знакомства не могла понять: Семену всерьез все равно, чем, например, питаться и питаться ли вообще? Воспитанная среди обычных, ординарных людей, она была поначалу совершенно не готова воспринимать иных. Зато когда реально убедилась в его инаковости, да еще и пропиталась духом его гения, вопрос о цели жизни для Заи отпал сам собой. Вот она, цель жизни: сидит рядом и переживает, что долго не пишется.

Мамуля, конечно, немало пролила слез по этому поводу. Пока восемнадцать не исполнилось, грозилась даже с полицией ее забрать. Мамочка, увидев пару раз Семена, очень боялась, что дочка связалась с маньяком. Пришлось ей объяснить, что она до сих пор девушка, и пока менять свое физиологическое состояние не собирается.

Забавно, но мама, вместо того чтобы успокоиться, заволновалась еще сильнее.

– Вы все в одной комнате живете? – встревоженно спросила она.

– Ну да, – не поняла цели вопроса Зая. – Там две комнаты. В одной Циркуль дрыхнет, в другой мы с Семой.

– И твой гений тебя даже ни разу не попытался… – подбирала слова мама.

– Не-а, – улыбнулась девушка. – Он выше этого.

– Педик, может? – не могла остановиться бедная Заина родительница. Она точно не видела иных людей. А увидев, никак не могла с их инакостью смириться. – Или наркоман? У них, говорят, тоже желание пропадает.

– Нет, мам, – закончила вечер вопросов и ответов Зая.

Сема не был педиком, не был маньяком, не был наркоманом. Он вообще никем не был, кроме одного-единственного измерения – он был поэт.

Возможно, когда-то его сексуальность проснется, стихи-то про любовь он пишет, и Зае придется ревновать его к какой-нибудь вертихвостке. Ну что ж, значит, судьба. Это даже вызовет еще большую ее гордость, ведь она готова все сделать ради него. Не только отдать ему свое тело, но и терпеть, если он предпочтет тело другой женщины.

Вот Циркуль, тот да, пару раз изъявил свои желания относительно Заи. Пришлось ему доходчиво объяснить, что он для нее никто. Точнее, она его любит, и даже очень. Но только как Семиного друга.

Так они и ехали: вместе и одновременно раздельно.

На предпоследней остановке недалеко от их дома двери опять со всхлипом распахнулись, но на этот раз не бесполезно: с улицы вошли трое новых пассажиров.

Польза, правда, выходила какая-то сомнительная – уж очень они походили на невысокого полета гопников.

Трамвай тронулся, а парни уже подходили к поэту и его группе поддержки.

– Кого я вижу! Мишан! – фальшиво обрадовался первый, маленький, с нервным злым лицом. Такие всегда играют роль провокаторов.

Семен не откликнулся. Во-первых, потому что его звали не Миша, а во-вторых, там, где он сейчас находился, этих троих не было.

– Своих не узнаешь, Мишан? – криво улыбнулся маленький и выразительно посмотрел на тупого детину. Похоже, роли были расписаны. Бригадир, третий малый с живыми бессовестными глазами, стоял чуть сзади «торпед».

– Да, Мишан, хреново себя ведешь, – согласился детина, недвусмысленно сжимая и разжимая правый кулак.

Сема медленно пробуждался, в его глазах зажегся интерес. Он с любопытством всмотрелся в лица.

Зая, почуяв беду, встала и вынула руки из карманов. На ее взгляд, ей следовало отдать ублюдкам четыре тысячи. Это полторы рецензии, отработает. Зато выведет из зоны риска поэта.

– Вы мне интересны, – сказал Семен. – Вы как волки. Только общипанные. Вот! – обрадовался он. – Шакалы! Хорошие образы.

– Ты что сказал? – угрожающе надвинулся детина. – Кто тут шакал?

Он был в группе самым сильным, но вовсе не самым опасным. Зая заметила, как их жиган полез в карман куртки.

Она даже страха не испытала.

Просто бросила на главного все свои килограммы и всю ярость. Точнее, страх. И, понятное дело, не только за себя.

Сила есть масса, помноженная на ускорение.

Массы хватало. Ускорения тоже было более чем достаточно.

Она лупила главного руками, коленями, головой и выхваченным у оторопевшего Циркуля зонтом.

Впрочем, оторопел не только Циркуль. Мелкий провокатор отпрыгнул в сторону, детина так и стоял, не в силах уследить за ситуацией. А бандитский главнокомандующий был безжалостно разгромлен. Одна его рука так и застряла в кармане, второй же он смог отразить лишь несколько ударов из великого множества, слившихся в единый блистательный ураган.

Водитель, увидевший в зеркале происходящее, даже полицию не вызвал. Просто остановился и открыл одну дверь.

Туда и выкатилась разгромленная банда, до последней секунды поражаемая руками и коленями девяностошестикилограммовой фурии.

Мат и стоны исчезли сразу, как только закрылись двери и трамвай тронулся дальше.

– Что это было? – весело спросил водитель через динамик. – Кунг-фу? Тхэквондо?

– Это было «не трожь Сему», – тихо ответила Зая, разглядывая саднящие ссадины на кулаках. Коленки тоже болели.

Вот теперь она ощутила страх. У этой твари был нож. Один удар – и Семен уже никогда ничего не напишет.

Охваченная ужасом, она взглянула на кумира.

Тот сосредоточенно стучал по планшету, лицо его было восторженным. Не зря она купила Семе планшет.

Следующая остановка была у дома Циркуля, но они не вышли. Проехали еще полкруга: не срывать же Семена на полуслове! А то, что у него пишется, было видно даже по его счастливому лицу.

До дома добрались в полвторого.

С кашей Зая передумала. Семен заканчивал писать. После этого ему всегда хотелось прочесть друзьям написанное. Какая уж тут каша.

Зая решила, что положительные эмоции в данный момент важнее калорий. А утром она его подкормит.

Циркуль разве что был чуть-чуть недоволен. Но и у него радость за друга-поэта преобладала над чувством несмертельного голода.

И вот Сема поставил последнюю точку.

Все уютно расположились на креслах-подушках, Зая выключила верхний свет и оставила лишь мягкое торшерное сияние.

– Есть, – прошептал Великий. – Два стихотворения.

– Давай, – тоже шепотом ответила девушка. Она и тут не рассталась с шинелью, только теперь накрыла ею ноги. В доме не было холодно, просто Зая не хотела, чтобы поэта отвлекали ее сбитые колени. Промоет и протрет их перекисью, как и руки. Потом. Сейчас же предстояло главное.

– Первое – непонятно о чем, – честно сказал Семен. – «Слова». Поэма.

И, не дожидаясь ответа, без выражения и эмоций начал читать только что родившийся текст: