1914 (СИ) - Щепетнев Василий Павлович - Страница 7

— И что мне теперь с этим делать?

— Это вы меня спрашиваете, любезный Papa? Или себя?

— А что тебе ещё снится? — ушёл от ответа Papa.

— Всякое. Часто пустяки. А иногда — особенные сны. Нечасто.

— Особенные?

— Я их так называю. Это… Это вроде кинематографа, будто кто-то мне их показывает.

— Кто-то?

— Как бы я, и как бы не я. Во сне я понимаю, как это получается, но когда просыпаюсь — быстро позабываю.

— Забываю, — поправил меня Papa. — Не «позабываю», а «забываю». Ты не гоголевский Городничий, ты Великий Князь и цесаревич.

— Забываю, — согласился я.

— Так что ты видишь в особенных снах?

— Картины прошлого. Картины будущего.

— Прошлого? — видно было, что Papa старается оттянуть главное, то, что ему сказать необходимо. — Что именно?

— Например, я знаю, как погиб Дмитрий Иоаннович, князь Углицкий.

Сна я никакого не видел, собственным умом дошел, но помалкивал. А теперь и пригодилось.

— Царевич Дмитрий? Как? Его убили по приказу Годунова?

— Никак нет, любезный Papa. Борис Годунов невиновен.

— Значит, сам себя зарезал?

— Нет, не сам.

— Тогда как?

— Он играл с другими детьми. В ножички. Поссорились. И сын кормилицы, Петрушка, его зарезал.

— Сын кормилицы? — недоверчиво спросил Papa.

— Сын кормилицы, — подтвердил я. — Дмитрий его толкнул, свиньей назвал, а Петрушка не стерпел. Они в ножички играли, он и полоснул царевича. По горлу. Петрушка был постарше царевича, легко справился.

— Это могло тебе и просто присниться. Мало ли что нам снится.

— Конечно, — легко согласился я. — Дело не в имени. Что значит имя? Мог Петрушка, а мог и Ванюшка. Но убил Петрушка. А остальные, Ванюшка и Гришка, царевича за руки держали.

— Но почему?

— Из вредности. Завидовали они Дмитрию. Лучший кусок Дмитрию, игрушку какую — Дмитрию, одежду новую — Дмитрию.

— Ладно, оставим, — решил сменить тему Papa. — А что дальше будет, ты видел?

— С царевичем Дмитрием-то? Не видел. И так знаю, Смута будет.

— Нет, не о Смуте речь. Что с эрцгерцогом случится.

— Похоронят, что ж ещё с ним случится. А потом я уже рассказывал. Австрия пригрозит Сербии, Россия пригрозит Австрии, Германия пригрозит России. Если будет война — падут три великих царства.

— Какие?

— Австрия, Германия и Россия. Какие же ещё. А будет война, нет — это как получится. Удастся Англии стравить Россию и Германию — войне быть. Не удастся — ещё поживем.

— Послушай, Алексей, почему тебе так не нравится Англия? Ты же с дядей Джорджем подружился?

— Мне дядя Джордж нравится. Да и Англия нравится, правда-правда. У нее учиться нужно, у Англии.

— Вот-вот, — обрадовался Papa.

— Учиться думать, как Англия. О чём думает Англия? В первую очередь о том, чтобы Англии было хорошо. Во вторую очередь о том, чтобы Англии было хорошо. И в третью очередь о том, чтобы Англии было хорошо. Миру ли провалиться, или Англии чаю не пить? Мир пусть проваливается, но чтобы Англии всегда чаю пить! Вот и стравливают нас. Не по злобе, а ради собственного благополучия

— Это ты тоже во сне видел?

— Это, любезный Papa, я вижу наяву. Опасно быть врагом Англии, но гораздо опаснее быть её другом.

15 июня 1914 года, поздний вечер

— Я всегда знала: он избранный!

— Возможно, — Государь не спешил с выводами. Как говорил Анпапа, Европа может и подождать.

— Это очевидно. Со времени Беловежской Пущи это нельзя не разглядеть.

— Да, он изменился, Аликс, это бесспорно. Но дети часто меняются с возрастом. Почти всегда.

— Так, как изменился Sunbeam, не меняется никто. У него открылся Дар, и ты сам это видишь. Только боишься признать.

— Чего мне боятся? Одного — поспешить. Такие дела второпях не делают, знаешь ли. Возможно, мы свидетели совпадения. Да, Алексей безусловно умнее своих сверстников, но этому есть объяснение: там, где его сверстники бегают и прыгают, он много читает, а, главное, много думает. Он рисует? Анпапа тоже рисовал, и преотлично рисовал, и моя сестрица Ольга в него, она считается приличным художником — не мной считается, а подлинными знатоками. Он сочиняет истории? Дядя Константин тоже сочинитель, и тоже очень недурной сочинитель, опять по мнению ценителей. В роду Романовых много, много талантов…

— Ники, в талантах Романовых я не сомневаюсь. Но Alexis точно определил место пропавшей полярной экспедиции, об этом мне рассказал этот…

— Капитан Колчак.

— Да, он. Это никаким талантом объяснить нельзя.

— Да, но…

— Никаких «но» быть не должно! Особенно теперь, когда Alexis предсказал ужасную гибель эрцгерцога. Талант? Нет, Дар, Дар свыше! И это дар во спасение!

— Спасение? Мне больно это говорить, но болезнь Алексея никуда не ушла. Он, конечно, бережется, и болезнь проявляется реже, но…

— Не Алексея спасение! Он спас отважных путешественников во льдах?

— Спас, — признал Государь.

— Он мог бы спасти и эрцгерцога Франца, если бы мы поверили Alexis’у и сообщили в Вену. Этот Дар дан ему во спасение других. Нас, России, может быть, даже всего Мира! Если мы только будем верить!

20 июня 1914 года, пятница

В гостях у бабушки

— Куда бы мы ни плавали, налево ли, направо ли, от берега до берега каждый рейс давно знаком, — напевал я немузыкально, облачаясь в форму. Свою форму. Мне помогал Михайло Васильич, камердинер, человек степенный и сугубо положительный, некогда служивший у Великого Князя Владимира Александровича. Взяли его взамен дядьки Андрея, на пробу, и он старался. Брал не резвостью, что в его годы было бы и затруднительно, но основательностью. Вот и сейчас он подавал мне по строго заведенному порядку сначала наколенники, потом налокотники, потом помогал шнуровать берцы — и проверял, ладно ли пригнано, не жмёт ли, не натирает.

Не жало и не натирало.

Нарядный и свеженький, как щелкунчик под ёлочкой, я прошёл в столовую. Явился минута в минуту, вырабатывая пунктуальность, вежливость императоров. На всякий случай вырабатывая, вдруг и стану.

Здесь, на «Полярной Звезде», мы завтракали в Малой Столовой.

Mama к завтраку не вышла, у неё разболелась голова. Думаю, ей просто не хочется вставать так рано.

Завтрак обыкновенный: салат из свежей крапивы пополам с капустой, и стакан морковного сока. Завтрак цесаревича, как обозначают его в меню. Прежде сестрички шутили, что у меня вырастут заячьи уши, но давно перестали, поскольку по средам и пятницами получали такой же. По их собственному настоянию. Во-первых, постные дни, во-вторых, очень полезно против прыщей. Это я им сказал. Попробовали. И в самом деле помогает! Великая сила — внушение.

Papa же ел гречневую кашу с белыми грибами. Очень достойно, да. Они, Mama и Papa, религиозны, но без фанатизма. Мне так думается. Вернее, религиозность у них волнообразная, то больше, то меньше. В моих покоях — у цесаревича не комнаты, а покои! — было икон три дюжины. Я настоял, чтобы оставили одну, Алексея — божьего человека.

А остальные? А остальные передать в мою церковь. Там они нужнее, там сотни и сотни людей, нуждающихся в наставлении и утешении. Каждый ищет своего заступника. А я уже нашёл.

Моя церковь — это захудалая церквушка в захудалом приходе. В декабре случайно пришлось мне побывать в одном селе, то отдельная история. Зашёл я и в церковь. Зашёл, посмотрел, как живут люди духовного звания, и решил, что нужно бы помочь. И взял над церковью шефство. Не всё ж над полками шефствовать.

Условий два. Помощь должна быть безымянной. Чтобы не знал — никто. Нет, не из скромности, хотя из скромности тоже. Просто если узнают — завалят просьбами, а мои ресурсы ограничены. И всякий отказ, или молчание будут озлоблять — а мне этого ни разу не нужно. А другое — школы, больницы и церкви должны содержаться гражданами. А я, как второй гражданин Империи (первый, разумеется, Papa) — вношу свою лепту. В школы, в больницы, ну, и в церкви тоже. Деньги не казённые, а заработанные лично мной. В смысле — бароном А. ОТМА. Пятнадцать процентов от личных доходов на общественные нужды. Я вовсе не собираюсь делать из церкви торт. Крышу подлатать, уже хорошо. Денежное вспомоществование служителям, чтобы не гнили в полной нищете, ведь напрасно думают, будто священники в золоте купаются. Некрасов знал, когда писал свою поэму. Я как раз перечитываю.