Я не умею прощать (СИ) - Стова Нийа - Страница 8

Медленно обошёл комнату, осторожно выглянул в окно, отметив блёклый пейзаж.

Назначение некоторых предметов, что окружали меня, я не мог понять, что-то угадывал интуитивно. Попытался найти силовые потоки, но не нащупал и самой тонкой нити. Лишь тагатовая рама замаскированного под зеркало перехода сильно фонила магией, замыкая внутри себя огромный объём энергии. Не раздумывая долго, вынул из широкой т`атши[15] свой драгоценный трофей и аккуратно спрятал его в зазор между стеной и портальной аркой. Идеально. Даже если светлые отыщут способ попасть сюда, то артефакт найти не смогут. Действующий портал — лучшая маскировка. А я вернусь, как только выясню, кого благодарить за длинный язык или тупую голову. Да и с долгами привык рассчитываться сразу.

Шесть лет.

Шесть безумно долгих, тоскливых лет, до краёв наполненных тревожным ожиданием.

Переступив неудачный брак, а за ним унизительный и болезненный развод, я решила, что способна жить одна, без крепкого плеча рядом. Это сложно, но осуществимо, если оставляешь того, рядом с кем тебя больше ничто не держит. Но как пережить разлуку с тем, кто двадцать лет был твоей нерушимой стеной, отогрел в своих руках и приучил к тому, что верен и надёжен?

Я и не знала, насколько на самом деле слаба. Не знала, насколько сильно люблю. Нет, не на разрыв, не до истерики как в юности, а тихо, глубоко и крепко. Я и представить не могла, что меня так подкосит исчезновение собственного мужа.

Это страшно — однажды понять, насколько ты зависим от любимого. Что без него просыпаешься по утрам, не имея потребности жить, ешь, не чувствуя вкуса пищи, занимаешься рутинными делами, не понимая, к чему вся эта возня.

Наверное, мы оба сошли с ума, незаметно помешались на фоне общей беды, если один из нас, не раздумывая, шагнул в неизвестность в надежде добыть чудесное исцеление. Подстёгнутый чувством вины, поверил в кособокую сказку о других мирах и добрых эльфах. Ушёл и затерялся на годы в несуществующей реальности. А второй…

Вторая не смогла найти слов, чтобы остановить, чтобы объяснить абсурдность самой ситуации, полной двусмысленных намёков и недосказанностей. Безропотно отпустила. В никуда.

Определённо, мы оба сошли с ума…

Мне всё же хватило сил не превратиться в слабовольную сволочь, эгоистично погрязшую в самокопании и жалости к самой себе, забывшую о собственном ребёнке.

Мой маленький мужчина. Он стал волшебной панацеей от депрессии. Прочной осью, вокруг которой теперь вертелась моя жизнь.

Я долго думала, как объяснить Тёме отсутствие отца и что не знаю, когда он вернётся. Сочиняла версии, одну сказочнее другой, и в итоге рассказала всё, как есть. Мой семилетний сын слушал молча, ни разу не перебил и задал только один вопрос:

— Скажи, папа вернётся?

— Он обещал, — уверенно ответила я.

Мой маленький мальчик как-то по-взрослому кивнул и больше никогда не заводил разговоров на эту тему. Но потихоньку я стала замечать, что стали пропадать его капризы, исчезли детские слёзы. Сын словно оберегал меня, будто повзрослел разом.

Мне ничего не пришлось объяснять друзьям и коллегам мужа. Оказывается, в его фирме все были предупреждены о возможном длительном отъезде директора и совладельца и получили инструкции на этот случай. Руководство строительной компанией перешло к его лучшему другу, а доля прибыли мужа шла на банковский счёт, которым я имела право распоряжаться по своему усмотрению. Я удивилась, но мой продуманный заяц принял эти меры давно, сразу же после нашей свадьбы. Видимо, крепко в нас засели лихие девяностые, когда никто в мало-мальски заметном бизнесе не был застрахован от внезапной и скоропостижной.

Близких подруг у меня не водилось, родственников тоже, а на работе все настолько привыкли, что я не делюсь личной жизнью, что в душу лезть никто не пытался. Ну, пропал благоверный, сбежал от больного ребёнка, с кем не бывает?

Так мы и варились с сыном в своём тесном мирке, привыкая всё больше к тому, что теперь нас не трое, а двое. Продолжали лечиться, учиться, освоили инвалидное кресло. В общем, жили, поддерживая друг друга. И, конечно же, ждали.

Мы почти сразу переехали в старый особнячок на Запрудной, немного переоборудовав старушечью спальню и кухню. Гостиную с жутким зеркалом оставили без изменений, словно боялись спугнуть удачу. И вскоре мне уже казалось, что я жила в этой клятой квартире всегда, на короткой цепи у зачарованного стекла.

Этот вечер был таким же, как и длинная шестилетняя череда на него похожих. Тёма давно уснул, а я дремала в гостиной в обнимку с книгой. Приглушённый свет торшера очерчивал ровную границу круглого островка с антикварным креслом среди утонувшей в густом сумраке комнаты.

Где-то на зыбкой грани яви и сна мне показалось, что мёртвое зеркало вдруг полыхнуло синей волной и вздрогнуло.

Нет, я не вскочила резвой козочкой с места, хоть сердце и трепыхнулось тревожно. Это лишь поначалу надежда плавила огнём нутро, вспыхивая от каждого шороха. Я сломя голову неслась с работы домой, в злосчастную халупу, боясь пропустить возвращение мужа. Часами, пока не видел сын, стояла у слепого, мутного стекла, моля судьбу о жалости и снисхождении. А потом что-то просто перегорело.

Я медленно приблизилась к спящему порталу, тронула раму, прислонила ладони к холодному зеркалу. Ничего.

Глаза застелило мутной пеленой. Я плачу? Нет. Просто устала. Слишком сильно устала.

Потёрла лицо, смахивая непрошеные слезинки, привычным жестом крутанула невзрачное кольцо на среднем пальце и побрела в спальню.

Я не успела что-то увидеть или почувствовать, как вдруг меня со страшной силой впечатало в массивные двери гостиной. Сзади будто бетонной плитой придавило. Я захрипела от страха и боли, выпуская из лёгких последний воздух, с ужасом наблюдала, как мою правую кисть с растопыренными пальцами расплющивает здоровенная ладонь в массивной перчатке.

— Активируешь нол и лишишься руки, — ядовито прошипели над ухом. Жестокие пальцы грубо вцепились в волосы на затылке, рванули — и сильный удар отправил меня в кромешную тьму.

Очнулась резко, будто от толчка. Застонала, приподнимая потяжелевшую голову. Внутри черепной коробки кто-то немилосердно долбил кузнечным молотом. Тошнило от привкуса крови во рту, саднила разбитая бровь. Вроде цела, но не могу шевельнуть ни рукой, ни ногой.

«Тёма!» — вонзилось в мозг раскалённой спицей. Что с сыном? Разлепила глаза, с трудом фокусируя зрение, и дёрнулась, вжимаясь в кресло, на котором сидела.

Я знала, чувствовала: он появится. Мой давно позабытый гость.

Высокий силуэт был еле различим в тёмной комнате.

Я выпрямилась до хруста в спине, вздёрнула подбородок. К чему бояться? Хотел бы убить, сделал бы это сразу.

— Что вам здесь нужно?

Он медленно откинул капюшон. Серебристые волосы вспыхнули потусторонним блеском. Лицо, будто плёночный негатив, с кроваво-красными углями вместо глаз. Жутковато. Но если хотел напугать — напрасно. Я представляла, как дроу выглядят в темноте.

Он не спеша подошёл, двигаясь без единого звука. Переступив границу освещённого клочка комнаты, растерял инфернальный флёр, но не стал менее опасным.

Уже знакомые доспехи и плащ добавляли ему угрожающей мощи.

Наклонился, разглядывая моё лицо.

Цепкий фиалковый взгляд, брезгливо выгнутые губы, желваки на скулах и гневно дрожащие ноздри. Застыл, будто сдерживался, чтобы не свернуть мне шею.

— Я спрашиваю — ты отвечаешь, если хочешь остаться живой, — густой низкий голос отозвался мучительной вибрацией в теле, осел на рецепторах неясным послевкусием. Был полон силы, но не пугал. Старался подавить, но неожиданно притягивал.

— Ты знаешь, что это? — дроу подкинул на ладони эльфийское кольцо с развороченным ободком.