Я не умею прощать (СИ) - Стова Нийа - Страница 2

В прихожей по сравнению с прошлым разом, кажется, стало темнее. Я нащупала на стене выключатель. Щелчок — и подслеповатый светильник под потолком загорелся тёплым жёлтым светом. Папка с документами и перчатки лежали на прежнем месте.

Густая, мертвенная тишина заставила зябко поёжиться, не смотря на то, что в квартире было очень тепло. Я оставила верхнюю одежду на высокой кованой вешалке и решила осмотреться.

Так… Комнату за раритетными массивными дверями отложим на потом.

Через стену с ней располагалась светлая, незатейливо обставленная спаленка. Кровать с высокими железными спинками, лоскутным покрывалом и горой подушек, старое, обитое полосатой тканью кресло. Поверх незаконченного вязания, аккуратно пристроенного на широкий подлокотник, лежали очки с толстыми линзами. Казалось, прежняя хозяйка вышла ненадолго, чтобы вскоре вернуться и спокойно продолжить своё занятие. На маленьком прикроватном столике, покрытом кружевной салфеткой, скучала фарфоровая вазочка с засохшими цветами. В углу — шкаф на низеньких гнутых ножках. На окне — лёгкие шторы с однотонным растительным орнаментом. Мило.

Узкий мрачноватый коридор вёл в небольшую, чистенькую кухню. Если б не старая изразцовая печь, по-царски занявшая целую стену, это помещение можно было бы считать очень современным. Фасады из искусственно состаренного дерева скрывали начинку, соответствующую последнему слову бытовой техники. Пара высоких барных стульев у кухонного островка ввела меня в полный ступор. Вдруг живо представилось, как сухонькая скрюченная бабулька пытается взгромоздиться на этот сверкающий хромированными ножками пыточный девайс. Полный сюр.

Площадь, которую занимали туалет с ванной, была явно отвоёвана у кухни и оборудована не так давно, судя по новенькой сантехнике.

М-да, всё интересней и интересней.

Я уже не пыталась угадать, какой окажется гостиная. Просто открыла тяжёлые двери и шагнула внутрь.

Но этого увидеть точно не ожидала.

В центре огромной комнаты под шикарной хрустальной люстрой упирался в пол точёными ногами роскошный красавец Блютнер[2]. У меня даже слёзы выступили от восхищения и внезапно оживших воспоминаний. Заломило покалеченную в детстве руку.

Когда-то давно во мне разглядели отличные способности. Педагоги хвалили, родители были очень горды. Всего одно неудачное падение на катке и три раздробленных пястных кости поставили жирный крест на карьере начинающей пианистки. Кисть ювелирно собрали, мне очень повезло с врачом, но нормальную моторику восстановить так и не удалось. Я отчаянно переживала и, озлобившись на весь мир, полностью забросила музыку. Родители не сказали ни слова, боясь лишний раз травмировать единственного ребёнка. А мечта о собственном концертном рояле — почему-то именно Блютнере — так и осталась глупой детской мечтой.

Я заставила себя отвести взгляд от самого большого в моей жизни разочарования и медленно двинулась вдоль стены, стараясь сосредоточиться на обстановке комнаты. А посмотреть было на что.

Немыслимое сочетание антикварной мебели и ультрасовременных предметов должно было бы резать глаз, но, на удивление, смотрелось вполне гармонично.

Великолепный диван и кресла, пара очаровательных пуфов и изящный кофейный столик соседствовали с навороченной плазмой в полстены. Большой шкаф-витрина чьей-то смелой рукой был превращён в бар. И нужно заметить, довольно удачно. На изумительном столе наборного дерева, рядом с которым выгибали красивые спинки шесть стульев, гордо являл миру погрызенное яблоко дорогущий макбук. Я совсем не разбиралась в предметах старины и не могла даже приблизительно представить их стоимость, но то, что здесь — за исключением новомодной техники — именно старые вещи, а не новодел, была уверена. Безмолвные свидетели прошлого всегда несут на себе особый отпечаток, имеют своеобразную энергетику, ауру. Назовите это каким угодно словом. Но некий специфический флёр я всегда чувствовала, видела так же чётко, как собственное отражение в зеркале. Такое не потрогаешь рукой, но оно есть. Стоит за плечом, украдкой заглядывая в свеженаписанные страницы твоего настоящего, и хрипло дышит в затылок.

Почему-то стало тревожно. Я спешно подошла к окну, желая отдёрнуть бархатные портьеры, чтобы впустить как можно больше скупого зимнего света и вздрогнула, уловив боковым зрением какое-то движение. Резко повернула голову и тут же отругала себя за излишнюю нервозность. Оказывается, меня испугало собственное отражение. В дальнем углу комнаты рядом со вторым окном прислонилось к стене несуразно большое зеркало. Странно, что до сих пор не заметила этого монстра. Широкая витая рама из антрацитово-чёрного материала служила оправой мутноватой отражающей поверхности очень впечатляющего размера.

Я подошла ближе.

Сильно пострадавшее от времени, покрытое паутиной мелких трещин стекло едва справлялось со своим утилитарным назначением. Чёрные пятна отслоившейся амальгамы цвели уродливыми кляксами, сводя на нет любые попытки разглядеть зазеркальную действительность. Я опознала с трудом даже собственный силуэт. Из чего была изготовлена массивная рама, понять было невозможно. Металл, дерево, пластик? Камень? Я очертила кончиками пальцев искусно выполненный узор, что занимал всю её поверхность. Абсолютно матовая, шероховатая и очень холодная. Дотрагиваться до неё, как держать в руках сухой лёд, то же ощущение моментального онемения рецепторов. Неприятно.

Вдруг отжившее свой век стекло дрогнуло, будто по нему ударили. И там, с той стороны, взметнулись чернильные тени.

Истерично взвизгнув, я быстро попятилась назад. И чуть не заорала в голос, приложившись поясницей обо что-то твёрдое. О, господи, спина-а-а-а-а… Позвоночник будто молнией прошило. Чёртов рояль! Развернувшись, чуть не пнула его ногой. И так старалась обходить инструмент по широкой дуге, а он сам о себе напомнил. На фиг! Я затравленно огляделась. Никогда не считала себя особо впечатлительной. А здесь… Навалился какой-то иррациональный ужас. Домой! К херам это наследство! Одна я здесь больше не появлюсь!

Стараясь производить как можно больше шума, со всей дури хлопнула дверями гостиной и, сорвав с вешалки длинный пуховик, торопливо оделась. Я уже выскочила на лестничную площадку, когда вспомнила, что оставила в квартире и сумку, и документы, и ключи.

Твою же ты мать! Что со мной?

Облокотилась о стену и попыталась успокоиться. Даже в детстве мало чего боялась. А тут вдруг стала дёрганой истеричкой.

Это просто чужая старая конура. Да, странная. Набитая антикварным хламом. Но в ней нет ничего особенного. Мало ли на свете больных на голову стариков? Или эксцентричных старух, водружающих на почётное место в доме никуда не годные зеркала.

Вдох — выдох… Спокойно…

Решительно дёрнула на себя входную дверь. Ну вот, даже свет в прихожей оставила включённым.

Бумаги на злополучную недвижимость — на обувной полке, сумка — на полу у вешалки, ключи так и остались в замочной скважине с внутренней стороны. Я нарочито медленно взяла забытые вещи, как-то по-глупому стараясь убедить саму себя в собственной отваге. Потянулась рукой к выключателю, чтобы погасить свет, когда услышала громкий звук лопнувшего стекла. Несколько тяжёлых шагов по хрустким осколкам и глухой удар упавшего на пол большого предмета.

И вот тут я уже разозлилась! Так бывало всегда, когда в мою жизнь вероломно врывалось что-то малопонятное, необъяснимое, сбивающее с толку. Нехорошая квартира?* Как бы не так!

Пылая праведным гневом, я влетела в гостиную, готовая голыми руками расправиться с принаглевшим ворьём, забравшимся в чужое жильё средь бела дня. Ну кто ещё может устроить погром? У меня даже мысли не возникло, что я могу пострадать. Самосохранение отказало!

Стоп. Я оторопело запнулась. Окна целы. Только вот…

В центре старого зеркала зияла огромная дыра. Лишь несколько осколков, как клыки хищной твари, скалились острыми гранями с краёв рамы. А в трёх шагах от рояля на полу, усыпанном стеклянным крошевом, неподвижно лежало тело. Судя по очертаниям, высокий крупный мужчина, закутанный с головы до ног в тёмную ткань, чем-то похожую на старомодный плащ.