Я не умею прощать (СИ) - Стова Нийа - Страница 13

Почему? Почему она его отпустила?

Не хотела этого, я видел. Но не сделала ничего, чтобы удержать собственного мужчину рядом с собой. Бессильно опустила руки и обмякла, привалившись к стене.

— Мама! — раздался детский голос, и в распахнутых дверях появился ребёнок на невысоком сидении с колёсами. Вернее, подросток, нескладный, с худыми ногами.

Я присмотрелся.

У мальчишки, действительно, проблемы, но ничего неизлечимого нет. Всё решается настойкой шаксы, что имеет в походном наборе даже обычный воин.

Лихо же окхилин сыграли на «страшном недуге»!

— Папа вернулся? Где он? — толкая руками колёса лёгкого кресла, мальчик кружил по комнате, заглядывая во все углы.

Темноволосая закусила губу и побледнела.

— Сынок… — заговорила она тихим, срывающимся голосом, — понимаешь… Папа… Он…

— Нас бросил, да? — оборвал мать на полуслове мальчишка, резко развернулся и остановился напротив неё.

— Нет, милый, всё совсем не так! Просто… — женщина запнулась, лихорадочно подыскивая слова.

— Не нужно, мам, — подросток смотрел совсем не по-детски. — Врать ты не умеешь. Тем более я слышал ваш разговор. Это от него? — сжал в ладони лежащий на костлявых коленях фиал.

— Да. Это…

— Волшебное лекарство, я понял, — скривил губы ребёнок. — Откупился, значит… — процедил сквозь зубы.

А потом размахнулся и запустил склянку прямиком в портал.

— Тёма, нет! — ахнула в ужасе темноволосая.

А хрупкий сосуд, соприкоснувшись с поверхностью спящего портала, с тихим «дзеньк» разлетелся вдребезги.

— Ничего мне от него не нужно! Слышишь?! Переживу без его подачек! — задыхаясь от злости, заорал мальчишка. — И денег его мне не надо ни копейки! Пусть катится, предатель! — давил он рыдания, размазывая кулаком выступившие слёзы.

— Прости, — пробормотал чуть слышно, затормозив своё странное кресло рядом с ошеломлённой матерью. — Спасибо, что осталась, — глянул исподлобья больными глазами и скрылся в тёмном коридоре.

Через несколько мгновений где-то в недрах жилища громко хлопнула дверь.

Женщина с трудом отлепилась от стены, подошла, сгорбившись, к портальному зеркалу и осторожно, словно боялась сделать неверное движение, опустилась на колени. Дрожащей рукой сложила несколько мелких осколков в ладонь, сложенную ковшиком, немного подержала их, разглядывая.

Надеется добыть хоть каплю лекарства? Напрасно. Жидкость моментально испарилась, я заметил. А затем выронила бесполезные стекляшки, уткнулась лицом в ладони и затихла, раскачиваясь из стороны в сторону. Её безвольно опущенные плечи изредка подрагивали, но темноволосая не издала ни звука.

Я впервые видел, чтобы женщина так горевала — молча, отчаянно, безутешно и от того настолько жутко, что мороз продирал по коже.

Не знаю, что в тот момент во мне шевельнулось…

Я снял полог невидимости, подошёл, нарочно раздавив ногой пару осколков, чтобы они громко хрустнули, и темноволосая вышла, наконец, из своего пугающего транса.

— Почему ты его отпустила? — мне нужно было знать это. Не понимаю, зачем, но необходимо. — Почему не ушла вместе с ним? Ведь он звал, верно? — было совсем не сложно догадаться, о чём говорили, уединившись, бывшие супруги.

— Отпустила… — прошептала чуть слышно, не отнимая рук от лица.

Казалось, она вряд ли понимает, с кем говорит. А потом подняла голову и уставилась на меня своими глазами-провалами, абсолютно сухими, горящими лихорадочным тёмным пламенем:

— Ни один мужчина не стоит того, чтобы бросить ради него собственного ребёнка.

О, как бы я с ней поспорил! Но то, как она это сказала, сколько упрямой уверенности было в её словах, не позволило ей возразить.

Я промолчал и с досадой отвернулся.

Почему я так странно себя чувствую рядом с ней? Почему она сбивает меня с толку?

Поддел ногой стеклянный осколок, поднял и принюхался. Ну, надо же, какой заботливый отец!

— Твой сын лишь чудом не лишился жизни. Он магически пуст, и то, что было в фиале, для него смертельный яд.

Она медленно качнула головой:

— Враньё, — дрогнул уголок искусанных губ. — Он не мог.

— Уверена?

Теперь промолчала она. А потом медленно встала и, чуть покачнувшись, направилась к выходу.

Зачем я ей это сказал? Почему так хочу убедить, что сбежавший муж не просто безвольное животное, а вероломный ублюдок.

— Постой, — вдруг бросил ей в спину. — Возьми, — безошибочно нашарил в сумке нужную настойку. — Это для мальчишки. Эффект не будет моментальным, но выздоровление наступит. Обязательно.

Темноволосая запнулась и, обернувшись, впилась в моё лицо своими жуткими глазами. Перевела взгляд на лекарство в моей руке и хрипловато спросила:

— Почему я должна тебе верить?

— Не должна, — ухмыльнулся я. — Доверие — величайшая глупость.

Не дожидаясь её реакции, я поставил склянку с шаксой на стол. Натянул капюшон на голову, запахнул полы походного плаща и, задав координаты перехода, шагнул в портал.

— Ма-а-ам, тебе самой не надоело? — в окошке скайпа лицо Артёма выражало крайнюю степень возмущения. — И что за причина на этот раз?

— Милый, ты же знаешь, я не могу сорваться с места, бросить всё как попало. Магазины, квартира… их хотя бы продать нужно, — разглядывая недовольную моську сына, я всё равно не могла не улыбаться.

Уже не Тёма. Артём. Симпатичный молодой мужчина. Так похожий на отца, пропавшего без вести. Что и было записано в официальных документах.

Это же, по молчаливой договорённости, мы с сыном отвечали всем заинтересованным судьбой Истомина Алексея Сергеевича, исчезнувшего в ходе продолжительной заграничной командировки.

— Мамуль, ну это уже даже не смешно. Да гори оно всё огнём, бизнес твой и квартира! Я тебя полностью обеспечу! Переезжай, а? — сын состроил «просящие глазки» и умильную мордаху.

Я расхохоталась. В детстве это работало безотказно, но сейчас появился веский повод настаивать на своём. Он, этот самый повод, а, вернее, она «вплыла» внушительно округлившимся животом под объектив веб-камеры.

— Переезжай, Леночке с внуком поможешь, — Артём нежно чмокнул в щечку жену, ласково огладил её беременный живот, усадив молодую супругу себе на колени. — Нам совсем немного осталось. Верно?

— Примерно три с половиной недели, — мурлыкнула Леночка, по-кошачьи потеревшись о мужское плечо. — Добрый день, Софья Андреевна, — сухо поздоровалась она, поджав губы.

Умница, притворяться так и не научилась. Уважаю.

— Здравствуй, дорогая! Как себя чувствуешь? — я постаралась искренне улыбнуться хорошенькой зеленоглазой рыжульке.

Мы с ней не ладили, чего греха таить. Живя вместе, бывало, ссорились. Хорошая, в общем-то, девочка, неглупая, не безрукая, из приличной семьи. Вместе с Артёмом с первого курса универа. Оставила собственную карьеру, отправившись следом за Тёмой в захолустную тьмутаракань, когда ему предложили престижную должность на одном из экспериментальных заводов отечественного ВПК.

И кто знает, что мешало нам не цепляться друг к другу из-за банальных бытовых мелочей? Может, пресловутая женская ревность…

Каюсь, трудно отпустить от себя единственного, болезненно-любимого ребёнка, доставшегося слишком дорогой ценой.

Артём же, взрослея, взрастил какое-то нездоровое чувство долга, которое мешало оставить одинокую мать жить с самой собой. И по-мужски наивно полагал, что две хозяйки на кухне всё равно когда-нибудь уживутся.

Умом-то я понимала, что сын давно имеет право на собственную жизнь. Понимала и принимала. А вот сердцем…

Поэтому и вцепилась мёртвой хваткой в «процветающий», откровенно говоря, давно никому не нужный бизнес, в не проданную квартиру. И как парадный транспарант упрямо волокла перед собой давнюю привычку — не оставлять за спиной незаконченных дел, успешно маскируя за ней нежелание переезжать.

Пусть ребята живут отдельно, самостоятельно совершают ошибки, строят свою семью. Я собственную сохранить не сумела, так что нечего лезть в чужую, молодую, имеющую все шансы стать крепкой. Я прекрасно видела, с какой нежностью и заботой относится сын к жене. А за то, с каким обожанием Леночка глядит на Артёма, готова была простить ей абсолютно всё.