Сильная и независимая (СИ) - Резник Юлия - Страница 9

«Я, конечно, понимаю, что наглость бесплатна, но ты не охуевай», — строчу, хотя, наверное, было бы правильнее его тупо заблокировать. — «Если узнаю, что ты взял мой номер в клубе — подам на них в суд».

— Юль, ты меня слышишь вообще? — окликает меня Стаська.

— Да. Прости. Что ты сказала?

— У меня отличные новости! — кричит в трубку Алка. — Нам назначили предварительное заседание. На восьмое.

— Супер, — мямлю я, перестраиваясь в правый ряд.

— А что с энтузиазмом, Юль?

Вздыхаю. Ответить мне нечего. За последние десять дней я пережила все стадии шока. Отрицание, злость, торг. Значит, где-то там впереди маячит принятие. Но пока до него далеко. Меня затягивает в депрессию. И чем больше проходит времени, тем сильнее я в ней увязаю.

— Я все думаю, Ал, может, мы поспешили?

Малодушное замечание, я в курсе. Поэтому мой голос звучит непривычно робко, я бы даже сказала — заискивающе. Будь на месте Алки кто угодно другой, мне бы было легче. Но Рындина — кремень. Рындина — суперженщина. Такой признаваться в своей слабости сложно. Но еще сложнее поддерживать видимость, что я не сдулась, как дырявый гелиевый шар.

— Нет, — после затянувшейся паузы отметает мои сомнения прочь подруга.

— Нет?

— Нет. Эта тварь уже постит фоточки с твоим мужем, так о какой спешке речь?

— Я не знала… — шепчу растерянно.

— Еще бы. Ты же у нас выше этого.

— Ага! На кой мне подробности, правда?

— Конечно, — пыхтит сигареткой Алла. И тут же, противореча сама себе, интересуется: — Дать пароль от моей фейковой странички?

— Да! — выпаливаю я.

— Лови. Только, Юль, давай без драмы?

— Постараюсь.

То, что у Рындиной есть фейковая страничка в инсте — факт давно известный. Алка утверждает, что соцсети — отличное подспорье в ее работе. Через них можно получить любые данные, найти фото даже самой непубличной личности и вычислить ее местоположение, а по схожим ракурсам на опубликованных разными людьми снимках сопоставить, кто и с кем сейчас спит, или против кого дружит. Такие расследования — важная часть работы, когда ты юрист в сфере семейного права.

Ну, здравствуй, Лена-ноготочки-Любавино.

Подпрыгивая от нетерпения, с трудом нахожу место для парковки и, наконец, открываю сторис Эдиковой выдры. Ну-у-у… Стандартный набор. Видно, что до развода Моисеев не хочет светиться с другой бабой, но, как и всякий влюбленный дебил, ведется, когда она фотографирует то их лежащие на торпеде руки, то его затылок, который я бы узнала из тысячи… А вот и нескромный букетик «от Э…». Следом — снимок девицы в ресторане. В ее лапках с короткими толстоватыми пальцами — его рука. Рука, держась за которую, я планировала и дальше идти по жизни. Не судьба, да… И черт с ним! Это еще как-то можно пережить. Но то, что игре сыновей Эдик предпочел встречу с любовницей… А как врал, мудак, а?! Как врал! «У меня налоговая проверка», — говорил. — «Я не могу, Юль. Давай, вы как-нибудь сами».

Злость подкатывает к глотке и требует выхода. Разлогиниваюсь, на эмоциях открываю журнал вызовов, но, слава богу, вовремя прихожу в чувство и, отвесив себе мысленную затрещину, выскакиваю на свежий воздух остыть.

Нет-нет! Они не дождутся ни моих истерик, ни, тем более, униженных просьб…

Решительно иду к арене ледового. Сливаюсь с толпой других родителей и пришедшей поглазеть на игру детворы. До начала пять минут. А мне еще предстоит найти свое место.

Я отбитый на всю голову болельщик. Это при том, что хоккей, как таковой, меня вообще не интересует. Но когда на лед выходят мои сыновья, во мне просыпается одержимость. Я свищу, топаю ногами, срывая горло, ору кричалки и размахиваю шарфиком в цветах нашей команды. Обычно это вдохновляет мальчишек, но сегодня что-то идет не так. Сыновья играют из рук вон плохо. Серый и вовсе срывается, отлупив клюшкой какого-то бедолагу. В ужасе прикрываю ладонью рот. Трибуны гудят. Сережу удаляют. Тренер злится. Впрочем, как и остальные ребята.

Шесть — два!

В предчувствии разборок, едва переставляя ноги, плетусь к тренерской.

— Юлия Владиславовна, на две минуты!

Серый с Лешкой стоят, повесив носы. Спасибо, хоть не при всех нас отчитывают.

— Я не понимаю, что происходит с вашими парнями! Они в последнее время окончательно отбились от рук. У вас все нормально? — громыхает Кириллов, вытирая полотенцем залитое потом лицо.

Ч-черт. И тут бери, исповедуйся… Как это задолбало! Я еще после разговора с родителями не отошла, а тут снова, здравствуйте.

— Не сказала бы. Видите ли, мы с отцом мальчиков разводимся, поэтому им сейчас нелегко. Вы уж будьте с ними помягче, ладно?

— А раньше нельзя было сказать? — презрительно сплевывает на пол тренер. — У меня вся защита посыпалась.

— Ну, извините! Как-то не подумала я о защите, — огрызаюсь и, подстегиваемая эмоциями, делаю шаг к двери тренерской, которую Кириллов за нами прикрыл.

— Стойте. Я не хотел вас обидеть, просто… — Александр Викторович ерошит пятерней короткие волосы. — Просто плохо, что я не в курсе психологического состояния своих спортсменов. Это ведь очень важно.

— Я понимаю. Постараюсь исправиться, — сухо обещаю я.

— Обижаетесь?

— Нет. У меня и без этого хватает забот. У вас все? Мы можем ехать?

Голос дрожит. И дело совсем не в Кириллове, который, как и всякий физрук, груб и не отёсан. Просто одно к одному. Развод, девка эта, обман Моисеева… Словом, паскудный день.

— Да, конечно, — как будто теряется Александр Викторович. — Юлия! — окликает меня, но я уже не оборачиваюсь. — Юля…

— До встречи. — Ухожу, чтобы не разрыдаться как дура. Как-то неожиданно мощно меня накрыло. Догнало осознанием.

— Ребят, одевайтесь. Я вас в машине подожду.

Успеваю даже всплакнуть, пока сыновья собираются. Они у меня копуши. Успокаиваю себя мыслью о том, что бывают ситуации и похуже. Например, что бы я делала, если бы зависела от мужа финансово? А ведь так вполне могло оказаться — Эдик не пришел в восторг, когда я вернулась к работе едва ли не сразу же после рождения мальчиков. Мне же казалось унизительным просить деньги у мужа. Да и в принципе хотелось развития. Хорошо, что я его не послушалась, да… И просто прекрасно, что мне было куда от него съехать. Если так разобраться, у меня есть все для нормальной жизни — любимое, приносящее хороший доход дело, здоровые дети. Которые предпочли остаться с папой, да… Но я же вижу, как стремительно тает их энтузиазм. Да они же уже сейчас на голом упрямстве держатся, потому что не могут признать, как лоханулись! В общем, все у меня нормально.

Когда сыновья, наконец, рассаживаются по местам — отдаю им свой телефон, чтобы те выбрали ужин по вкусу.

— Ты что, себе совсем не готовишь?

— Ага. Некогда.

— А я скучаю по твоему борщу, — признается Лешка.

— Что ж не сказал? Я бы сварила. В следующий раз буду знать, чем вас порадовать.

— Угу.

Поговорили, блин. Ну, да ладно. Вряд ли что-то может сделать этот день хуже. Ужинаем, вяло болтаем. Неразговорчивость сыновей меня не пугает. Я не верю, что могла так быстро утратить контакт с детьми. Скорее они просто устали.

— Я спать.

— Я тоже… — вскакивает из-за стола Лешка.

— Я постелила вам в большой спальне.

— На одной кровати?

— Ну, извините, — развожу руками.

— И как ты планировала, чтобы мы с тобой жили? — возмущенно бормочет Сережа.

— Если бы вы согласились, я бы что-нибудь непременно придумала! — рявкаю в ответ, потому что реально, блин, задолбал. Тоже мне — принц датский.

Видя, что мое терпение на исходе, мальчики уходят, бормоча под нос что-то невнятное, а меня аж трясет. Да, здесь бы у них не было отдельных комнат, но это не означает, что мы не смогли бы нормально разместиться и наладить комфортный быт. Было бы желание, правда?

Гремя посудой, убираю со стола. Стираю крошки, загружаю посудомойку. Телефон молчит — даже блондинчик из спортзала не пишет, хотя он регулярно давал о себе знать, наплевав на мой запрет. То фотки мне присылал (нормальные, без обнаженки) — одну с катка и еще одну — из зала, то ссылку на протеин, сопроводив ту короткой припиской, что с ним моя попка станет еще аппетитнее. Я решила ему не отвечать, но и блокировать тоже не стала. Было интересно, как надолго мальчишки хватит. К тому же наличие поклонника, пусть даже такого сомнительного, оказалось отличной подпоркой для моей пошатнувшейся самооценки.