Адмирал Империи – 49 - Коровников Дмитрий - Страница 2

– Что сказать, Александр Иванович, – буркнул он, сильно смутившись и отмахнувшись. – Сержант Яценко – девчонка боевая, нареканий так скажем нет… Все остальное, что это вы выдумываете?

– Выдумываю? – я прищурился, скрестив руки на груди. – А я собственными ушами слышал, как она там у капсулы шептала: «Держитесь, Кузьма Кузьмич, вы мне нужны». И глазки у неё блестели, не от усталости, а от чего-то другого. Ты ж у нас теперь жених, да ещё вон какой красавец – половина тела железо, половина – шрамы. Девчонки таких любят.

– Да чтоб вас, Александр Иванович, – Дорохов покачал головой, но уголки губ дрогнули в улыбке. – Вы бы лучше про дела говорили, а не про бабьи слёзы. Я целыми днями вот о чём думаю… Варя, ну та малышка – дочка генерала Волынца, что мы из «Измаила» вытащили… Хочу её к себе взять, удочерить, как будет возможность. Обещал я самом себе тогда, что не брошу девчонку.

Я кивнул, сразу посерьёзнев. Хорошо помнил тот день в «Бессарабии», когда мы покидали крепость «Измаил» под огнём врага. Полковник спас тогда крохотную рыжую девчушку с огромными глазами, что цеплялись за жизнь посреди хаоса. Дорохов вынес её на руках, прикрывая собой от осколков, и с тех пор, похоже, не мог забыть.

– Дело хорошее, Кузьма, – сказал я тихо. – Девочке отец нужен, а ты для неё теперь ближе родного. Только, – я снова усмехнулся, не удержавшись, – и мамка бы ей не помешала. А наша Полина как раз так для этого дела подойдет. Всё время рядом с тобой вьётся, как пчела у мёда.

– Да ну вас в шлюз, Александр Иванович, – Дорохов махнул рукой, но голос его дрогнул, выдавая смущение. – Вы прямо сват какой-то, а не контр-адмирал.

– Ладно, пойдём отсюда, а то эти, – я кивнул на штурмовиков, что уже начали перешёптываться, – наслушаются, а потом до вечера языками чесать будут.

Я рассмеялся и кивнул в сторону выхода. Кубрик с его шумом остался позади, а здесь, среди стальных стен и тусклых ламп, воздух казался стерильным, будто вычищенным фильтрами до последней пылинки. Кузьма Кузьмич молча зашагал рядом со мной, его живая половина лица была все также улыбалась, что выглядело очень необычно – видно, мои подначки про Полину всё ещё крутились у него в голове.

– Так что, Кузьма Кузьмич, – начал я, глядя на него искоса, – удочерить Варю, это дело хорошее и достойное. Однако пока с этим, как ты понимаешь, придется немного повременить. Война кругом, а ты девчонку за собой ведь таскать не будешь?

Полковник остановился, повернув ко мне свой единственный глаз. В его взгляде мелькнула тень – не то тревога, не то усталость. Металлическая ладонь сжалась в кулак, издав лёгкий скрежет.

– Вот и я мучаюсь, Александр Иванович, – ответил он, чеканя каждое слово так, будто пробовал голос на прочность. – ? Везде стреляют, везде опасно. Конечно же подальше она должна быть от войны. Но не об этом я беспокоюсь, а о том, что с ней будет, если я не вернусь с этой войны?!

– Вернешься, – кивнул я, посмотрев на Кузьмы Кузьмича и все еще не веря, что передо мной наш Дорохов – тугодум и немногословный заика. – Ты мужик упрямый, если сказал – сделаешь и выживешь. Я же со своей стороны тоже постараюсь, так что не мучай себя Кузьма Кузьмич – всё будет хорошо…

– Дай–то Бог! – Дорохов выдохнул, перекрестившись, что я видел тоже впервые. Похоже, сделать больно ребенку – это было единственное чего боялся этот мужественный человек. Я уже собрался добавить пару слов, как из-за поворота коридора послышался знакомый топот – быстрый, суетливый, будто кто-то мелкий, но очень злой спешил нас догнать и укусить. Не успел я оглянуться, как перед нами из-за угла вынырнул Айк Пападакис – маленький, круглый, как бочонок, капитан «2525». Его красное и помятое от вечного раздражения и недавнего употребления алкоголя лицо блестело от пота, а глаза горели праведным гневом. Пападакис остановился, уперев руки в бока, и тут же затараторил, не давая мне и слова вставить:

– Александр Иванович, я вам клянусь всеми моими звёздами на погонах, этот Гинце меня в гроб загонит! – Айк ткнул пальцем куда-то в сторону мостика или лаборатории, чуть не подпрыгивая от возмущения. – Ходит по моему кораблю, нос свой длинный суёт куда не просят! То ему трюмы грязные, то команда лодыри, то я, видите ли, порядок навести не могу! А сам, паразит, денег на содержание не даёт, хоть ты тресни! Говорит мне вчера: «Ты, капитан, управляйся, ведь знаешь, казна не резиновая». При этом в трюме стоит контейнер на содержимое которого можно купить дюжину недавно открытых звездных систем! Да я ему эту казну в глотку засуну, если он ещё раз мне это скажет!

Я вздохнул, бросив взгляд на Дорохова. Кузьма Кузьмич пожал плечами, полковник только входил в курс дел после бесчисленных операций, что даже не понимал, о чем речь, говоря – мол, вам, адмирал, разбираться с этим дотошным криптогреком. Пападакис же продолжал размахивать ручками, будто дирижировал невидимым оркестром. Его китель, тесный и разошедшийся на круглом пузе, топорщился, а голос срывался на визгливые нотки, как у мальчишки, которому не дали конфету.

– Айк, да угомонись ты, – сказал я, стараясь сохранить серьёзность, хотя уголки губ так и тянуло вверх. – Наш Гинце, конечно, скряга ещё тот, но по сути без него мы бы сейчас не на крейсере находились, а где-нибудь в виде космического мусора плавали. Потерпи его, ради дела.

– Потерпи, потерпи! – Пападакис всплеснул руками, чуть не задев Дорохова, что отступил на шаг. – Я уже неделю терплю! Он мне вчера в машинный зал полез, стал инженерам указывать, как фильтры чистить! А сегодня утром – к повару пристал, мол, почему суп кислый! Да у меня от его нытья уже в ушах звенит! И это ещё и исполняющий обязанности министра финансов, чтоб его черти забрали! Денег не даёт, а порядка требует, как будто я тут волшебник!

– А ты ему что? – спросил я, прищурившись. Знал я Айка – он хоть и ворчун, но язык у него острый, как плазменный резак.

– А я ему сказал, – Пападакис выпятил грудь, явно гордясь собой, – говорю: «Господин профессор, если вы такой умный, идите сами трюмы драить, а я посмотрю, как у вас это выйдет!» Он мне в ответ: «Ты, Айк, не умничай, а то я бюджет твоего крейсера вообще урежу». Урежу, понимаете? Да у меня топливо на исходе, команда ворчит, а он мне – урежу!

Я покачал головой, глядя на этого маленького вулкана в человеческом обличье. Айк когда это необходимо был хорош в деле, спору нет – только одна его схватка с мадьярами, когда Зубов и Моро их крошили, чего только стоит. И ведь не сдал нас с княжной и императором. Значит дух есть и совесть. Но вот эта его привычка ныть по любому поводу могла вывести из себя даже святого, а я святым никогда не был.

– Ладно, господин капитан, – сказал я, поднимая руку, чтобы остановить его тираду. – С Гинце я поговорю, обещаю. Выбью тебе хоть какие-то крохи из этого скряги, чтоб ты мне в уши не жужжал. Но и ты держи себя в руках, а то он и правда, пользуясь своими новыми полномочиями, бюджет урежет, и будешь ты тогда не суп кислый хлебать, а сухари грызть.

– Александр Иванович, я вам клянусь, если этот Гинце ещё раз ко мне сунется, я его в шлюз засуну и кнопку нажму! – Айк Пападакис размахивал руками так яростно, что его круглое пузо подпрыгивало под тесным кителем, как желе.

Дорохов хмыкнул, явно желая вступить в диалог, и его металлическая рука издала лёгкий скрежет, когда он поправил китель. Похоже, нашему Кузьме Кузьмичу очень уж хотелось поговорить, намолчался и намычался он за все это время на жизнь вперёд. Я бросил на него взгляд – мол, хоть ты не подливай масла в огонь, – но тут из-за поворота коридора вновь послышались шаги. Чёткие, размеренные, с лёгким постукиванием трости о палубу.

Не успел Айк выдать очередную тираду, как в полумраке показалась тощая фигура нашего славного профессора Гинце. Его длинное лицо, обрамлённое седыми прядями, выглядело не таким простым и отрешенным, какое было до этого. Что мне в Густаве Адольфовиче, несмотря на все его благие для нас деяния, не очень нравилось. Знаете, сейчас он выглядел несколько надменно, а его глаза за стёклами очков поблёскивали холодным расчётом. На нём был всё тот же потёртый лабораторный халат, что висел на костлявом теле, будто на вешалке, а в руках неожиданно появилась трость с резной рукоятью. Смотрелось комично и очень необычно.