Барышня с подвохом или любовь дело тонкое (СИ) - Ос Ксения - Страница 7

Отчего-то девушка была уверена, что простым разбойникам и городских магазинов да лавок хватит, а вот заводы и предприятия будут рода-заговорщики под себя отжимать. То есть громить их им не выгодно, но магов на захват точно пригонят. В общем, чтобы не вступать в полномасштабные боевые действия, спрятать документацию и отозвать охранников, было решением единственно правильным и безболезненным.

Вздохнув, девушка в очередной раз сделала круг по комнате и наткнулась на внимательный взгляд Петра Васильевича.

— Ну и чего ты мечешься, девочка? — спросил он сердито, обходя Надежду по кругу и пристраиваясь в кресле, напротив окна, — или задумала чего? — продолжил пытать наставник, — так ты это брось, не думай даже. Сама знаешь, не нашего ума дело, чего там, в столице творится, а у тебя дите на ноги не встало еще.

Надежда замерла посреди комнаты.

— А чего это ты, решил, что я задумала что-то? — спросила с настороженным интересом.

Мужчина вздохнул и посмотрел на девушку с неодобрением.

— А то я не знаю тебя, — пробубнил он недовольно, — чего мечешься, если у нас хорошо все? Чего на месте не сидишь, да бумажки свои не перебираешь? Мало ли, чего там во дворцах творится. Нас, то не касается, ясно? Отсидимся немного, переждем, да дальше жить как раньше будем.

Надежда вздохнула и посмотрела на мужчину внимательно.

— Я тоже боюсь, — призналась она минуту спустя, — и за сына боюсь и за друзей, что хоть вымахали как лоси, а все еще дети, да и только, — хмыкнула она глядя в окно на распекающего за что-то охранника Добрыню.

— За всех боюсь, — повторилась она хмуро, — и за тебя и за служанок наших, а главное, в отличие от тебя, дядюшка, я боюсь, что власть поменяется и мы все, в большой дыре окажемся, если и вовсе не в могиле. Будем вон, как Егор Ильич неуспокоенные по безвременью метаться, да плеваться на живых, что сотворили это с нами.

Не в силах усидеть на месте, Надежда снова встала, сделала круг по комнате и остановилась напротив ошарашенного мужчины.

— Ты Петр Васильевич, — обратилась она официально, — действительно думаешь, что придет новый царь и будет все как раньше? Что нас это не коснется и жизнь продолжится? — спросила язвительно и, получив ответный, растерянный кивок рассмеялась зловеще.

Мужчина, уже ничего не понимая, отодвинулся подальше, а девушку вдруг понесло, выплескивая страх и опасения на недальновидного родственника.

— Нет, наставник, как раньше уже ничего не будет, — оповестила она мрачно, — и сейчас я тебе объясню почему.

Надежда прошла к стулу, придвинула его, чтобы сесть лицом к мужчине и выпрямила спину.

— Сначала, — начала она почти спокойно, — уничтожат род царский, но для нас это было бы не важно. Возможно, нашлась бы какая боковая ветвь рода или даже бастард, что принял бы власть, и даже допускаю, что он может быть не плохим человеком, но вот проблема — он не учился быть царем. Ты думаешь, простой человек с улицы сможет править такой огромной Империей? Вот объясни мне дядюшка, почему ты, взрослый и не глупый мужчина, изначально, не стал даже пытаться стать главой рода? Ты думаешь, ОН не развалит ее за несколько лет? Или ты уверен, что боярская дума не подомнет под себя, не подготовленного царя, и не будет править за его спиной? А если наследником окажется ребенок, то кто будет править фактически и внедрять законы, по которым живем мы?

Пётр Васильевич, до которого стала доходить ситуация махнул головой сердито и растеряно, но Надежда не дала вставить и слова.

— Ситуация так себе, понимаю, — протянула она, — но у нас и того хуже. Ты видел лозунги, дядюшка? Как думаешь, что будет со страной, если регентом станет франкийская принцесса, которая русских терпеть не может и даже гарем из своих фрейлин собрала, не говоря уже о слугах, которых также заменила франкийскими людьми? Кем станем мы, если она привыкла беззастенчиво брать, то, что ей по нраву и готова отправить на конюшню даже бояр? Как ты думаешь, она поступит? Будет радеть за ненавистную ей Империю или отдаст ее на растерзание своим родственникам во Франкии и Германии?

Надежда бросила внимательный взгляд на побелевшего от переживаний Петра Васильевича и покачала головой, яростно.

— Гражданская война, — сказал девушка уж совсем тихо, — думаешь, она сама по себе возникла? Нет, дядюшка, ее разжигали тихо, и умело, пока мы жили спокойно и не замечали этого, а потом дали толчок и все вспыхнуло как спичка. Знаешь, что будет дальше? Люди разделятся на два лагеря — одни будут за царя и законную власть, а другие за пресловутую свободу или еще что-то, а потом эти люди будут убивать и грабить друг друга, пока те, кто это затеял, пробуют урвать кусок побольше, да пожирнее.

Не обращая внимания, а может и, не замечая замершего в ужасе наставника, столпившихся в дверях домочадцев и слуг, Надежда продолжала ходить по комнате, яростно отмеривая шаги.

— Гражданская война, — повторила как в трансе, слепо глядя в темнеющее окно, — она уже началась и это самое страшное, что может случиться в мире, поскольку это внутренняя война, и потому, в стороне не останется никто. Ты знаешь, что бывает, когда сын встречается с отцом по разные стороны баррикад? А брат с братом? Когда ненависть душит, а родственные связи и кровь уже не имеют значение и есть только одна цель — уничтожить, отстоять то во что веришь и чем живешь…

Тишина в комнате стояла звенящая, тяжелая и давящая. Казалось, домочадцы, собравшиеся в комнате, даже дышать забыли как.

— Откуда ты это знаешь? Может и обойдется еще все? — первой пискнула впечатлительная Олька.

— И что же теперь делать нам? Как предотвратить и обезопасить себя? — Добрыня сжал плечи не меньше потрясенного Митьки и смотрел серьезно, словно уравнение по высшей математике решал.

Надежда, вздрогнула, увидела перепуганные лица родных и вдруг поняла что перестаралась, сгущая краски.

Ответить девушка не успела. Анечка, стоявшая у дивана, пискнула вдруг жалобно, засветилась зеленоватым светом, и рухнула как подкошенная.

Надежда подбежала к девочке первой.

— Что? Что с ней? — закричала она перепугано, подхватывая тоненькое тельце и прижимая к себе.

Вокруг все зашевелились, забегали, непонятно зачем или просто с испуга, а рядом опустилась Олька, схватившая подругу за руку.

Минуту она прислушивалась к чему-то, а потом улыбнулась радостно.

— Магия проснулась. Первый выброс, — прошептала она с благоговением.

Надежда посмотрела на целительницу с удивлением и, чувствуя как страх отпускает, выдохнула с облегчением, всматриваясь в бледное лицо девочки. Что за магия она так и не поняла, но впрочем, пока это было и не важно.

— Всем молчать, и разойдитесь уже, дышать нечем, — скомандовала она решительно, разгоняя слуг и наклоняясь над девочкой, — Анюта, милая, ты слышишь меня? Все хорошо?

Ещё какое-то время ничего не происходило, но тут глаза подопечной распахнулись, и зеленоватое свечение снова разлилось по комнате.

— Иди, делай, что задумала, спаси его и спасешь всю Империю, — прошептали бесцветные губы тихо, — мы в безопасности, защита не пропустит чужаков. Мы дождемся, — выдало чудо, откидываясь без сил.

Надежда бросила недоуменный взгляд на Ольку и собралась уточнить, что это значит, но ее опередили.

— Предсказательница, этого не может быть! — дрогнувшими голосами, почти в унисон, прошептали молодая целительница и Петр Васильевич, поднявший ребенка на руки.

Надежда, оставшаяся на полу, рассеяно проводила взглядом процессию, подхватила на колени непонятно откуда появившегося Алексея, и крепко обняв его, задумалась.

Во всех прочитанных девушкой книгах, про прорицателей сказано было очень мало, скорее, между делом, поскольку дар считался утерянным безвозвратно, но если все обстоит так, как ей показалось…

— Ох, же! — Надежда даже за голову схватилась в панике.

Во-первых, Анечку придётся прятать и беречь еще тщательнее, чем Ольку, на которую уже облизываются и шлют предложения о браке другие рода, а во вторых, похоже, что ее задумка имеет шанс на существование. Не то, чтобы ей хотелось идти и спасать наследника, но, к сожалению, и так ясно, что только он сможет предотвратить гражданскую войну и выпроводит из страны иноземных гостей. Похоже, рисковать собой все же придется. Не опоздать бы теперь. А сын? Его даже несмотря на слова девочки оставлять страшно.