Охота на "Черный аист" (СИ) - Март Артём - Страница 27

Нафтали рассмеялся.

— Придержи своего пса за поводок, Абади. А то он разгавкался.

Лицо Хайдера превратилась в злобную маску. Он потянулся было за пистолетом, но Саид тут же его остановил.

— Тише, тише, друг мой. Оно того не стоит.

Хайдер застыл, занеся руку над кобурой.

— Ну давай, достать его, — улыбнулся Нафтали, — ну же. Будь мужчиной.

Хайдер сглотнул. Глянул на Абади, потом на ничего не понимающего Стоуна. И убрал руку от пистолета.

Нафтали снова рассмеялся.

— Так-то лучше. Ты сделал все правильно. Я сразу понял, что ты не мужчина. Не воин. Что ты лишь пес на побегушках у своего хозяина. Значит, и веди себя, как пес. Подчиняйся ему.

— Но все же, мой друг прав, — бархатным, очень спокойным голосом проговорил Саид, — если вы не будете выполнять задачу, вас перестанут спонсировать.

— В округе достаточно кишлаков, чтобы мы могли неплохо существовать, — самодовольно заявил Нафтали, — кроме того, тут много баев, самопровозглашенных ханов и прочей сволочи, которая с радостью заплатит нам свои деньги в обмен на наши боевые навыки.

Командир «Аистов» улыбнулся и добавил:

— Напомнить тебе, кто дал нам эту подготовку? А сколько это могло стоить, ты, думаю, и знаешь сам.

— Что вы хотите, Нафтали? — сдался Саид после недолгих раздумий.

Нафтали ухмыльнулся. Потом приблизился к Саиду. Хайдер и Стоун при этом напряглись. Нервно переглянулись.

— Я хочу получить того, кто имел наглость, — командир «Чохатлора» указал на свой страшный ожог, — сделать это с моим лицом, Саид.

Шишига мерно урчала двигателем во дворе заставы. Хмелев, куривший у ее колеса, прогревал машину.

Сегодня Таран, Жуков, Симонов и небольшой конвой из пограничников должен был отправиться в отряд, чтобы доставить туда провинившегося танкиста.

Давыдов, начальник отряда, был немало удивлен характером того ЧП, что произошло вчера у переправы через Пяндж. Посему нам и всему Шамабаду предстояло серьезное разбирательство.

Симонова распорядились доставить в отряд и задержать до выяснения всех обстоятельств.

Танкист все то время, что офицеры спорили о его судьбе, провел в бане, под охраной. По рассказам пограничников, которые сторожили его, старший сержант просто сидел на лавке с каменным лицом и отсутствующим взглядом.

Симонов не пытался ни с кем заговорить. Не бил себя в грудь, доказывая невиновность. Даже не буянил.

— Что-то в котелке у него сломалось, — говорил Малюга, стороживший танкиста и передававший ему пищу, — сидит как истукан. Ничего не говорит. На вопросы не отвечает. Я ему: «на вот, поешь. Обед тебе принес» А он молчок. И все тут.

— Ну, — подтвердил Синицын, — к жратве ни раз не прикоснулся. Как сидел, так и сидит, нос повесил.

Сегодня у меня был свободный день, который нужно было посветить ремонту конюшни. А вот завтра мне предстоял продолжительный наряд у моста.

Начальство распорядилось двигаться прямо на броне танка до самой переправы, и там же нести службу. Двигаться демонстративно и открыто, совершенно не скрывая нашей тяжелой техники от любого, кто мог бы наблюдать с той стороны. Как сказал Таран: «Для большей внушительности. Что б не сунулись, если че».

Потом на месте, расположить танк и оборудовать временный, особо усиленный пост на пути предполагаемого нарушителя Государственной Границы. Сколько мне и другим пограничникам, что сменят нас позже, предстояло так служить, мы не знали.

Если сначала планировалось, что к мосту танк погонит экипаж Симонова, то после произошедшего все перегибалось. Теперь участвовать будет Фролов со своими танкистами. Только танк должен был вести Максим Малышев, который вместе с Пуганьковым и Черепановым подбирал для машины подходящую позицию и дорогу, чтобы грамотно подвести ее к месту службы.

Ну а я, Малюга и Канджиев, под командой Мартынова, шли нарядом, который должен был дежурить у танка следующие двенадцать часов. Естественно, по пути нашего следования нам предписано было исполнять функции еще и дозорных, патрулируя Границу верхом на Т-62.

Однако это завтра, а сегодня, мне довелось видеть, как Симонова грузили в Шишигу.

Конвой вывел танкиста из бани с завязанными руками. Словно нарушителя Государственной границы повели его через весь двор к Шишиге.

Симонов опустил голову и плечи. Спрятал от всех бесстрастное лицо.

Я не знал, раскаивается ли он в том, что учудил. Не знал даже, что он обо всем этом думал. И все же, я ясно видел и понимал, что он боялся заглянуть в глаза хоть кому-то на Шамабаде. Любому пограничнику, танкисту или офицеру, кто наблюдал за тем, как его ведут к машине.

Симонову приказали забраться в крытый кузов. За ним запрыгнул Ваня Белоус с Радаром и еще двое вооруженных погранцов.

— Жаль мне его, — услышал я за спиной голос Васи Уткина. Обернулся.

Уткин стоял у заново строящейся курилки. Там разобрали доски и щепки. Засыпали воронку. Теперь же на этом месте красовались опоры для будущей крыши. Скоро накроем, сладим лавочки и столик, и будет курилка, как новая.

Я не ответил Уткину, потому Вася продолжил сам:

— Он не ведал, что творил. Будто бес в него вселился.

— Молодой пацан. Горячий, — ответил я. — Просто решил в один момент, что ему все можно. Вернее, что он все может. А когда спустили на землю, не смог осознать, что, оказывается, можно ему далеко не все. Вот и поплатился он за свою глупость.

— И все равно, жаль мне его, — вздохнул Вася. — Да только понять я его, похоже, так и не смогу. Потому как, в детском доме всегда думал: умом я не блещу, зато силища… А что, если в армии мне место найдется? Помнишь, я ж тебе рассказывал, что даже ждал, когда меня призовут? Ну вот… Казалось мне всегда, что именно так и смогу я устроиться в этой жизни. Приспособить… — Он сжал свои крепкие кулаки, осмотрел их грустным взглядом, — приспособить свои силы на хорошее дело.

Вася вздохнул. Помолчал немного. Сглотнув, снова заговорил:

— Знал я, что всякое может быть. Понимал, что могут отправить в Афган, а там и убить. Но чтобы вот так как Сергей… своими собственными руками свою жизнь испохабить… Да еще и на пустом месте… Это для меня как-то… дико, что ли.

— Запомни, что ты сейчас сказал, Вася, — улыбнулся я, — очень хорошо запомни. Потом, когда приедут к нам Шарипов с Рюмшиным, им это слово в слово повторишь.

— Парни! — Позвали вдруг нас с конюшни.

— А! Чего⁈ — Обернулся Вася.

Крыша, между тем, на конюшне была почти закончена. Сегодня бойцы с самого утра крыли на ней шифер, и к вечеру должны были закончить.

— Помощь ваша нужна! Рук не хватает шифер подавать!

— Сейчас придем! — Отозвался я.

Мы с Васей потопали к конюшне.

— Думаешь, надо мне это Особистам рассказать? — Спросил он. — Слово в слово?

— Да.

— Почему.

— Потому что тебе поверят, Вася.

Вася Уткин улыбнулся мне.

— Тогда хорошо. Значит, и тебе тоже поверят после моего рассказа. Я запомню, Саш. И обязательно им расскажу.

Московский погранотряд. Кабинет Шарипова и Рюмшина

Здравствуй, дорогой Хаким!

Признаюсь, письмо, что я получил от тебя, меня очень удивило. Удивило, потому как странным мне показалось то обстоятельство, что ты интересуешься Селиховым.

С ефрейтором Павлом Селиховым я знаком довольно хорошо. Несколько раз беседовал с ним и по службе, и просто так. Ничего плохого сказать об этом бойце я тебе не могу.

Тем более было мне удивительно, что ты, офицер особого отдела, приписанный к пограничной заставе, интересуешься о бойце, служащем здесь, «за речкой».

Хоть и не все, но кое-что все же встало у меня на свои места, когда я узнал, что у тебя на заставе служит его младший брат Александр.

По твоему вопросу разъясняю следующее: в ближайшие недели организовать тебе личную встречу с Павлом никак не получится. Его отделение уже двое суток как выполняет боевую задачу, потому Павел Селихов отсутствует в расположении роты. Информацию о том, когда он вернется, я разглашать не имею права.