Как приручить дракона 5 (СИ) - Капба Евгений Адгурович - Страница 2

— Георгий Серафимович Пепеляев-Горинович, к вашим услугам, — наклонил голову я. — Лучше всего так и обращаться.

— Штабс-капитан опричных войск Иван Выготский, — он встал с высокого барного стула и щелкнул каблуками. — Еду в Збараж по служебной надобности. Слово и дело Государево!

Опричник явно гордился собой. Еще бы — ему ведь поручили настолько солидное задание, что он мог безбоязненно произносить сакральную формулу «Слово и Дело!» Интересно, что это за миссия? Или — не интересно?

— Пепеляев-Горинович? — обратили внимание на меня и дядечки в дорогих костюмах. — Эриваньский нефтепромышленник? Это с чего вас в Галицию занесло, неужто нефть обнаружили в местных холмах?

— Вышемирский школьный учитель, — невозмутимо ответил я. — Еду к невесте, в Збараж. С ее родными знакомиться.

Штабс-капитан дернул головой.

— Лихо, — не к месту сказал он, поглядывая на мой перстень. — Пиромант?

— Нулевка, — настало мое время ухмыляться.

В кромешной тишине девушка подала мне фаянсовую золоченую чашечку с ароматной черной жидкостью, исходящей паром. Чашечка стояла на фаянсовом же блюдечке, тоже — с позолотой.

— Две чайный ложки, — мило улыбнулась она. — Без сахара. «Купец», как вы и просили.

— Подготовленный тут персонал, однако! — я принюхался, остался доволен крепостью заварки и зашагал к своему месту.

Кресла тут были под стать всему убранству: бархатные, с золочеными резными подлокотниками и с тысячей высокотехнологичных приблуд внутри. Сей предмет мебели, кажется, мог одновременно сделать массаж, показать кино, накормить, напоить, сыграть в покер и спеть арию Риголетто пассажиру, буде у него появится такая потребность. Меня излишняя мультифункциональность пугала, я считал, что кресло создано для того, чтобы на нем сидеть. Но кое-кто из шляхтичей помоложе — пользовались. Например, какой-то парень в желтых сапогах и желтом же кунтуше развалился на своем месте и странным образом подергивался. Голова его при этом была полностью погружена в бархатную спинку, только рот и нос наружу торчали… Выглядело это странно. Может быть — подключение к виртуальной реальности?

Я старался не уронить чашку, шагая по проходу меж сиденьями, и не разлить чай. Других таких идиотов, которые сами себе носят чай, тут не имелось. Один я — человек Божий, обшит кожей, осталось, подобно графу нашему Льву Николаевичу, армяк надеть и лапти. Если бы я был Штрилицем, то тут бы и прокололся со своими простонародными замашками, точно. Но мне и в голову не приходило делать какой-то похожий на местных аристократов вид: тутошняя галицкая шляхетность никак не совпадала с моей полесской провинциальной интеллигентской ментальностью.

Проходя мимо туалета — дверь его смотрелась бы уместно где-нибудь во дворце дожей в Венеции — я констатировал: занято! Маги тоже ходят в сортир, однако. Великий уравнитель — это не кольт, это унитаз.

Усевшись на свое кресло, я удивленно поднял бровь в ответ на услужливость моего сидения: оно сформировало из подлокотника что-то вроде круглого подноса, так что поставить фаянсовое произведение посудного искусства с купчиком внутри стало куда как удобно. Лепота! Вот что техномагия животворящая делает!

Соседей моих не наблюдалось, графический редактор с формулами и графиками с окна пропал, смотреть в него снова стало удобно: там как раз замелькали белые крестьянские хаты с крышами из металла или черепицы, по-весеннему голый чернозем огородов, плетеные заборы, водокачка, линии электропередач…

— Через две минуты — станция Бережанка! — заявил мужской голос.

Осторожно взявшись за чашечку, я наконец сделал глоток и прикрыл глаза. Чай был хорош!

В этот момент за моей спиной раздались возбужденные и при этом приглушенные голоса: два мужских и один женский, и звуки какой-то возни. Я обернулся и увидел выходящих из туалета молодых магов, тех самых, что чертили графики. Они как-то странно переглядывались, закрывая дверь и поправляя одежду.

Поезд тормозил почти незаметно для пассажиров, так что волшебники просто взяли свой багаж, прошли к выходу и шагнули на перрон ровно через секунду после того, как система распахнула перед ними двери. Что-то во всей этой ситуации было тревожное, неправильное — и я никак не мог понять, что именно… А когда понял, то выругался сквозь зубы, тихо, чтобы никто не услышал:

— Скотство какое, а?

Из туалета вышла та самая рыженькая проводница. На лице ее застыла вымученная улыбка, прическа под форменной шляпкой была явно растрепана, мини-юбка — измята. Увидев мой взгляд, она потупила глаза, а потом снова улыбнулась — довольно резиново, если честно.

— Разрешите, я уберу посуду? — спросила она, приблизившись, а потом увидела, что у меня еще полно чаю, и смешалась: — Извините.

Пока она уходила в отсек проводников, то два раза запнулась каблуком, и едва не подвернула лодыжку. Я скрипнул зубами, залпом выпил чай, в висках у меня застучало, в груди — начало печь.

— СПОКОЙНО, ГРИГОРИЙ! — сказал дракон. — ЧЕГО ТЫ ЗАВЕЛСЯ?

Дожили. Дракон меня успокаивает…

— Я присяду? — раздался голос штабс-капитана Выготского. — Эти пижоны сошли, у вас свободно?

— Присаживайтесь, Бога ради, — пожал плечами я.

Опричник уселся напротив и закинул ногу на ногу. В руке у него был коньячный бокал, на дне которого болталась янтарная жидкость:

— Вы ведь впервые в юридике? — спросил он. — Это странно звучит, я вижу, что вы — аристократ, хоть и нулевка, и тем не менее…

— Я вырос в земщине, но в юридиках бывал. У Волк-Ланевских, Солтанов, Ходкевичей, Сапег. У Гуттен-Чапских, в Минске.

— Хм… Если бывали у Солтанов, то ваша реакция на произошедшее — действительно странная. Да и Сапеги со своими людьми не церемонятся. Эти сударыни, — он пошевелил пальцами, имея в виду проводниц. — Знали, на что шли. Они могли бы работать комбайнершами и жать кукурузу, или устроиться на свиноводческий комплекс и задавать корму хрякам, или работать в теплице, собирать огурцы — не Бог весть что, но это честная работа, которая позволила бы им сводить концы с концами. Каждая из них захотела красивой жизни: фигурку, как с плаката нижнего белья, смазливую мордашку и возможность вращаться в обществе шляхты. Они знали, на что шли. Даже в юридике у холопов есть выбор, мы ведь живем в двадцать первом веке, а не в семнадцатом…

За каким бесом ему понадобилось копаться в моих эмоциональных реакциях, и зачем в принципе ему этот разговор? В чем он вообще хотел меня убедить?

— Однако, иногда я про это забываю, — признал я. А потом посмотрел на его роскошные закрученные усы и спросил: — А вам доводилось когда-нибудь сводить концы с концами, штабс-капитан?

— Мне-то? — его черные глаза потемнели еще больше, если это было вообще возможным. — Я вырос в Киеве, в Яме. Знаете, где это?

Я не знал.

— До того, как у меня произошла инициация первого порядка, я чистил ботинки кхазадам, чтобы раздобыть денег на еду себе и мамке, которая валялась в отключке после очередной пьянки. Иногда — дрался со снага и гоблинами, за пятак, — пояснил Выготский. — Я знаю, что такое сводить концы с концами. Вы, как я понимаю, тоже. Но ни вы, ни я никогда не позволили бы трахать себя в туалете, верно?

Он допил коньяк, повертел головой и, выцепив взглядом ту самую рыжую проводницу, поманил ее пальцем. Девушка то бледнела, то краснела, подходя к нам.

— Забери-ка это, — он кивнул на мою чашку и на свой бокал. — И скажи вот что: ты собираешься искать новое место работы?

— Н-н-нет, я не… — растерялась проводница.

— Свободна! — цыкнул зубом он. — Видите, сударь мой Пепеляев-Горинович? Это довольно мерзкий мир, и люди в нем — тоже довольно мерзкие.

Я мог бы ему сказать, что мы — мужчины, а она — девушка, и родилась, по всей видимости, в юридике, так что у нее априори гораздо меньше вариантов для самореализации и хорошего заработка. Особенно в этом контрастном мире. Мог бы попробовать обратить его внимание на то, что условия кабального контракта иногда бывают довольно расплывчатыми и порой включают в себя пространные пункты о, например, «обеспечении максимально комфортного путешествия для пассажиров». Или рассказать о невозможности разрыва контракта без жесточайших штрафных санкций… Вплоть до смертной казни. На такого человека, как Выготский, все это не произвело бы ровным счетом никакого впечатления. Он уже преисполнился своей правды. Он считал, что понял это мир. Поэтому я пожал плечами: