Секс и судьба - Хавьер Шико - Страница 3

— А как твои дети?

— Загипнотизированные материальным богатством, Хорхе и Эрнесто оказались вне моего поля досягаемости. Они уже не могут мысленно вызвать мои воспоминания. С целью привлечь к себе их помощь и симпатии, отчим смог внушить им, что они — не мои дети, а его, плод союза с моей супругой ещё во времена моего земного существования, в чём Энедина и не хотела его уличать…

Мой спутник слабо улыбнулся и продолжил рассуждения:

— Представь! Во плоти страх — это нечто общее, в отличие от развоплощённых. А в моём случае я сам удалился от семейного очага, ставшего добычей чувства ужаса который невозможно сдержать… Но даже в этом случае Бог не оставил меня в одиночестве в том, что касается семейных чувств. У меня есть дочь, с которой у меня постоянная духовная связь… Беатриса, которую я оставил младенчестве, терпеливо переносила оскорбления и обиды и осталась верна моему имени. Таким образом, мы — две души на одном уровне понимания…

Педро вытер слёзы и добавил:

— Сейчас, прожив практически полвека среди людей, Беатриса готовится к возвращению в духовную обитель, хоть её и связывают нити нежности к своему супругу и единственному сыну… Моя дочь переживает последние земные дни, её тело измучено раком…

— И ты терзаешься именно из-за этого? Разве мысль о воссоединении не могла бы быть мотивом для радости?

— А проблемы, друг мой? Проблемы единокровной группы? Многие годы я был за пределами всех интриг семейного корабля… Я плавал в открытом океане жизни… Теперь же, из-за любви к своей дорогой дочери, я вынужден сталкиваться с необдуманностью и разочарованием в духе милосердия. Я ни на что не способен, я не на своём месте… С тех пор, как я встал у изголовья моей любимой больной дочери, я нахожусь в положении ученика, который постоянно опасается совершить какую-нибудь ошибку…

Невес хотел было продолжить, но срочный вызов на работу заставил нас расстаться, и я, стараясь успокоить его, пообещал присоединиться к нему на следующий день для более интенсивной помощи его больной дочери.

2

Беатриса лежала в ухоженной постели. Она выглядела крайне утомлённой.

Было очевидно, что болезнь уже давно разъедала её физическую оболочку, поскольку в свои сорок семь лет её лицо было покрыто плотной сеткой морщин, а тело ослаблено.

Ушедшая в себя, она предавалась грустным размышлениям… Легко было заметить её озабоченность перед лицом неотвратимого кризиса. Мысли, исходившие из её головы, живые и благородные, указывали на то, что она уже свыклась со своим близким развоплощением. Можно было видеть установившуюся в её мыслях убеждённость путешественника, достигшего границы тернистой тропы, которую он должен окончательно покинуть.

Внешне спокойная, она всё же тревожилась о тех узах, которые удерживали её на свете. Но несмотря на это, она уже видела ворота Потустороннего Мира, мысленно создавая чудесные сцены, как человек, мечтающий о свете завтрашнего дня. Она вспоминала Невеса, отца, который покинул её совсем ещё маленькую, и казалась готовой обрести его вновь и окончательно, настолько сильной была любовь, которая соединяла их.

Но мы без труда заметили, что чувственная душа больной мучительно разрывалась на Земле между её супругом и ребёнком, с которыми она была вынуждена расставаться в этом мучительном, постепенном и неизбежном процессе.

В радушной комнате, украшенной несколькими цветами, всё дышало чистотой, утешением, взаимопониманием, нежностью…

У постели мы встретили развоплощённого строгого санитара, которого Невес сжал в своих объятиях, выказывая ему огромное уважение.

Затем он представил меня ему:

— Амаро, это Андрэ Луис, друг и врач, который отныне разделит с нами наше служение.

Я сердечно поприветствовал его.

Невес участливо поинтересовался:

— Брат Феликс прибыл сегодня?

— Да, как всегда.

Я поинтересовался, кто такой этот брат Феликс. Вот уже многие годы он занимал место суперинтенданта в одном крупном центре помощи, связанном с Министерством Восстановления в «Носсо Ларе»[2]. Известный своим терпением и добротой, он слыл апостолом самоотречения и здравого смысла.

Однако у нас не так много времени, чтобы углубляться в рассуждения о личностях.

Беатрис испытывала сильные острые боли, и наш спутник сказал, что хотел бы облегчить их с помощью укрепляющих пассов, в то время, как женщина внешне была одна. И будучи в глубокой физической прострации, она проявляла великую медиумическую чувствительность.

О, возвышенные мысли на ложе страданий!… С закрытыми глазами, не осознавая отцовского присутствия, больная вспоминала своего отца, который казался ей далёким и недостижимым во времени. Она снова отождествляла себя с наивным ребёнком… В акустике своей памяти она слышала песни своего семейного очага, она возвращалась туда счастливой, в эти несколько часов детства … Восстанавливая в своём воображении реликвии колыбели, она ощущала себя младенцем в отцовских руках, словно птица, которая возвращается в своё пушистое гнездо!

Беатриса плакала. Слёзы невыразимого умиления катились по её лицу. И хотя уста её оставались неподвижными, внутренне она от всей души призывала: «папа, мой папа!…».

Задумайтесь, вы, живущие на Земле, и считающие, что развоплощённые — это лишь горстка пепла! По ту сторону могил любовь и ностальгия очень часто превращаются во всепоглощающие рыдания в лоне сердца!

Невес, встревоженный, пошатнулся … Я обнял его и попросил быть мужественным. Но волны тревоги, с силой бившиеся о разум моего удручённого друга, длились лишь несколько мгновений. Взяв себя в руки, меняя преображённые страданием черты лица, он положил правую руку на лоб своей дочери и стал молить о поддержке Божественное Провидение.

Искорки света, словно крохотные голубоватые огоньки, взлетали из его грудной клетки и падали на истощённое тело, обволакивая его успокоительными энергиями.

Взволнованный, я увидел, как Беатриса впала в мягкое оцепенение. И не успел я выразить своего удивления, как какая-то девушка, которой на вид было примерно двадцать лет по земным меркам, тихо вошла в комнату. Она прошла возле нас, даже не заметив нашего присутствия, и мягко взяла за руку больную, проверяя её пульс.

Вновь прибывшая сделала движение рукой, словно показывая, что всё в порядке. Затем она направилась к небольшому шкафчику, стоявшему рядом, и, взяв необходимый материал, вернулась к изголовью постели больной, чтобы сделать обезболивающий укол.

Беатриса не выказала ни малейшей реакции, оставаясь в состоянии отдыха без сна.

Магнетическое вмешательство, которое она испытала несколькими минутами раньше, притупили её нервные центры.

Совершенно спокойная, девушка, в которой мы увидели случайную медсестру, удалилась в угол комнаты и устроилась в уютном ивовом кресле. Затем она приоткрыла одну из четырёх створок окна, давая доступ потоку свежего воздуха, который мягко коснулся нас.

Вдохнув полной грудью, девушка, к моему великому удивлению, зажгла сигарету и стала рассеянно курить, напоминая человека, который пытается убежать.

Невес посмотрел на неё многозначительным взором, в котором жалость смешивалась с возмущением, и, указывая на неё, сказал мне:

— Это Марина, бухгалтер моего зятя, который занимается торговлей недвижимости… Теперь она выполняет функции помощницы по его просьбе …

Нескрываемая нотка сарказма слышалась в его сдержанных словах.

— Невероятно! — произнёс он. — Закурить здесь, в комнате страдания, где ждут смерти!…

Я рассматривал Марину, чьи глаза выдавали затаённую тревогу.

Всё же выказывая внешне уважительное отношение к благородной женщине, лежащей в кровати, она курила в окно, выпуская изо рта сероватые клубы дыма.

Деля своё внимание между ней и Амаро, нашим другом из духовной сферы, Невес, оставаясь в молчании и стеснении, казалось, хотел поделиться всем, что тяготило его, и едва сдерживал своё нетерпение.