Цикл "Детектив Киёси Митараи. Книги 1-8" (СИ) - Симада Содзи - Страница 31

В то время в первом отделе числилось всего сорок шесть сотрудников. Сейчас мошенничеством, поджогами, хулиганством занимаются отделы № 3 и № 4, а тогда все это вместе с убийствами и ограблениями было делом первого отдела. В управление Таканава замом начальника назначили господина Кояма. Он наблюдал, как я работаю, убедился, что я человек скромный и рассудительный, и перевел меня на вакантное место в первый отдел, где я стал заниматься делами, связанными с мошенничеством.

Шел 1943 год. Военные действия становились все ожесточеннее. Новое назначение тоже было недобрым знаком судьбы. Мне приходилось снова и снова оказывать услуги тому самому субподрядчику, у которого я одолжил «Кадиллак». Моя тревога продолжала нарастать.

Американская авиация безжалостно бомбила Японию. Главное полицейское управление рассредоточили по разным районам. Наш отдел перебрался в Асакуса, в женскую гимназию № 1. Тогда меня посетила мысль, что чем отсиживаться в тылу, лучше, наверное, сложить голову в бою. Многие мои сослуживцы ушли на войну, но меня не взяли – решили, что на своем месте я принесу больше пользы. Чувство вины перед коллегами стало еще одной причиной моих переживаний.

Моему сыну Фумихико тогда еще не было и года. Он пошел той же дорогой, что и я, дочь Мисако тоже вышла за сотрудника полиции. От этого я страдаю еще сильнее.

Но для других я оставался образцом человека, отдающего службе всего себя, не допускающего промахов (впрочем, так оно и было на самом деле). Ради сына я продолжал подниматься по служебной лестнице, успешно сдавал квалификационные экзамены. Перед отставкой начальство пожаловало мне чин суперинтенданта. Со стороны я выглядел состоявшимся профессионалом, идеальным полицейским, которого невзгоды обошли стороной. Но никто не знал, с каким нетерпением я дожидался отставки. Сослуживцы жалели, что я ухожу, но для меня отставка стала освобождением из тюрьмы.

В 1962 году мне стукнуло пятьдесят семь. Прошло тридцать четыре года с того дня, когда по новому набору я пришел на службу в управление и прожил жизнь полицейского инспектора, полную боли и душевных мук.

За два года до моей отставки в тюрьме умерла Масако Умэдзава, приговоренная к смертной казни за убийство мужа и всех домочадцев. Как раз был самый пик ажиотажа вокруг этих преступлений, получивших название «убийства по Зодиаку». Я прочитал все, что можно было достать на эту тему, не пропустил ни одной теле– и радиопередачи, но не узнал ничего нового.

Отдохнув год после многолетней службы, летом 1964 года я почувствовал, что энергия и силы вернулись ко мне. Мне еще не было шестидесяти, способности и навыки розыскника никуда не делись, поэтому остаток жизни я решил посвятить разгадке этой драмы.

Я побывал у Умэдзава дома, посетил галерею «Медичи», переговорил с людьми, имевшими отношение к семье Умэдзава. Это было как раз во время токийской Олимпиады[43]. К декабрю 1964 года из прямых фигурантов дела об убийствах по Зодиаку в живых остались только двое – жена Ёсио Умэдзавы Аяко и Ясуэ Томита. Как я помню, им было соответственно семьдесят пять и семьдесят восемь лет.

Аяко построила на участке Умэдзава дом на несколько квартир и жила там одна. Ни детей, ни внуков у нее не было. Ёсио во время войны не мобилизовали по возрасту – тогда ему было уже за пятьдесят. Незадолго до моего визита к Аяко он умер.

Ясуэ Томита после войны продала галерею на Гиндзе и открыла ее на новом месте, в Сибуя, под тем же названием – «Медичи», потом передала все дела приемному сыну и поселилась одна в Даэнтёфу. Ее родной сын, Хэйтаро, погиб на войне, и она усыновила мальчика своих дальних родственников, оставшегося сиротой после гибели родителей. Он изредка бывал у нее, но это не могло избавить Ясуэ от одиночества.

С Таэ, первой женой Хэйкити, я поговорить не успел. Она умерла буквально за несколько дней до нашей встречи. После смерти Хэйкити она получила свою долю наследства и, судя по всему, прожила остаток дней в относительном достатке. И Аяко, и Ясуэ, и Таэ в деньгах не нуждались, и по тем временам их вполне можно было отнести к категории обеспеченных.

Ни Аяко, ни Ясуэ никак не подходили на роль убийцы. То же самое, на взгляд многочисленных сыщиков-любителей, можно сказать о Ёсио и Хэйтаро. Мне ничего не оставалось, как согласиться с этим мнением.

Еще во время работы в управлении мою душу тайно грела мысль об одном человеке. Я имею в виду первого мужа Масако, которого упоминал в своих записках Хэйкити.

Сатоси Мураками был еще жив и проживал в Синагаве. Мне казалось, что публика, и в первую очередь полиция, по великодушию его почти не беспокоила. Будь у меня возможность, я постарался бы «прокачать» его как следует. До войны полиция работала с подозреваемыми очень жестко, однако в отношении людей с высоким общественным положением имела обыкновение давать задний ход. Между тем у Мураками был мотив: жена поступила с ним плохо, забрала дочерей и убежала к другому. Оставить это без ответа, на мой взгляд, было бы странно.

Я посетил дом Мураками в Синагаве, представившись суперинтендантом полиции в отставке. Естественно, он уже удалился на покой и по-стариковски возился с растениями в своем большом саду. Лысый, колени не разгибаются. Состояние, что называется, по возрасту. Ему было года восемьдесят два или около того. Тем не менее во время нашего разговора взгляд его в отдельные моменты вдруг приобретал остроту, как бы напоминая о большом уме, отличавшем этого человека в годы расцвета.

Должен признать, что меня ждало разочарование. Ничего, кроме жалоб, я от Мураками не услышал: «Как можно было человека моего положения в чем-то обвинять? Тем более если у него алиби. Пусть не идеальное, но алиби».

Как бывшему суперинтенданту полиции мне оставалось лишь изобразить на лице натянутую улыбку и откланяться. Люди, работавшие в следственных органах до войны, оказались куда более дотошными, чем я предполагал. Для меня встреча с Мураками послужила уроком, я понял: если следствие, отработав какого-то человека, пришло к выводу, что он чист, значит, его можно смело исключать из разработки.

В общественном мнении прочно укоренилась версия о причастности к делу Умэдзава спецслужб, активно действовавших в предвоенный период. В связи с этим, возможно, надо было еще раз попробовать выяснить, не стояли ли за порученным мне почти тридцать лет назад делом спецслужбы.

Еще вопрос: если среди людей, которых упоминал в своих записках Хэйкити, есть преступник, являются ли все убийства – Хэйкити, Кадзуэ и шести девушек – делом его рук? Или же преступников было несколько?

Поиски Азот активно продолжаются и сейчас, хотя я смотрю на это весьма скептически. Насколько мне известно, убийства, совершенные кровными родственниками, довольно часто сопровождаются расчленением тел жертв. Особенно много таких случаев в провинции. Наряду с ненавистью, испытываемой убийцами к своим жертвам, за этим стоит практический расчет – расчлененное тело легче перевезти, спрятать. Думаю, «убийства по Зодиаку» не являются исключением. Хотя, конечно, чтобы разобраться с шестью трупами, пришлось как следует поломать голову.

Чрезмерно увлекаться темой Азот, на мой взгляд, не стоит, и тем не менее, если отсутствовавшие у тел убитых девушек части действительно были собраны в одном месте, вряд ли это все устроили, чтобы сотворить из них какое-то чучело, о чем ходило так много разговоров. Вероятно, они были похоронены где-то в родных местах Хэйкити или на кладбище, где находится его могила. Преступником мог быть земляк либо подражатель Хэйкити, устроивший весь этот кошмар ради своего вдохновителя.

Но, побывав на семейной могиле, в которой покоился прах Хэйкити, я увидел тесно поставленные надгробные камни членов его семьи и зацементированную дорожку. Похоронить там еще кого-то не получилось бы. Можно было сделать это поблизости, на свободном месте, но определить что-либо самостоятельно я не смог.

Итак, предположим, что мы имеем дело с идейным последователем. Хэйкити Умэдзава был не из тех, кто легко сходится с людьми, круг его общения ограничивался посетителями галереи «Медичи» и бара «Хурма». В «Медичи» он появлялся относительно часто, в «Хурму» заглядывал где-то раз в месяц и к завсегдатаям этого заведения явно не относился. Бывал он в других местах, в районах Химонъя и Дзиюгаока, но, похоже, предпочитал пить один и не сближаться ни с хозяевами этих заведений, ни с постоянными клиентами.