Аптечка номер 4 - Ханов Булат - Страница 4

Словосочетание «честная журналистика» звучало как полноценный анекдот. Диплом журналиста в рейтинге полезных приобретений располагался где-то между годовым абонементом в библиотеку и шапочкой из фольги.

Так что, и правда, не тянуло.

Мы сели на пригородный автобус.

Выезд из города караулила патрульная машина. Когда она исчезла из виду, Зарема сказала:

— Выборочно останавливают. Проверяют документы. Бывает, и разворачивают без причин.

Я сообразил, что автобус она выбрала, чтобы безболезненно пересечь первую черту.

— Будь готов, что в Ленобласти таких патрулей больше. Там нанимают тероборону.

Очевидно, в связке «лидер — ведомый» мне отвели вторую роль. Объясняли, оберегали от информационного передоза, принимали за меня решения. Пока правильные.

Папа, узнай об этом, пристыдил бы. Сказал бы, что поступаю не по-мужски, когда так легко подчиняюсь женщине.

Разговоры о мужском достоинстве, такие болезненные, тоже коробили меня, потому что сводились к вопросу: «Мужик ты или нет?». Представления о маскулинности, как правило, упирались в трагикомичные образы. Батя, который чешет волосатый живот и не стесняется этого. Одноклассник, который впрягается в ипотеку на тридцать лет и пашет по двенадцать часов. Бедняга, который послушно является по повестке в военкомат и сидит в окопе под шквальным огнем артиллерии, даже когда командир сбежал. Все это отдаляло от подлинной мужественности, заслоняло путь к ней кривыми зеркалами. Как будто существовало что-то еще, что не нуждалось в громких фразах и оправданиях.

Мы вышли из автобуса на нужной нам трассе М-7. Заправки и человейники остались позади. Справа желтела пшеница. Слева, за бесхозным полем, виднелся березовый подлесок.

Зарема вытащила ключи от дома и метнула в сторону березок. Связка описала дугу и приземлилась в сорняковые заросли.

Лицо моей спутницы светилось от восторга.

— Так выглядят сожженные мосты? — спросил я.

— Ты не представляешь, как я рада! Когда госслужбы меня хватятся и захотят прибрать к рукам мою квартиру, их ждет большое разочарование. На днях я оформила квартиру на тетю.

— И куда ты выписалась?

— Как куда? В никуда!

Я улыбнулся. Зарема могла гордиться собой. По Закону о релоцированных жилье полагалось государству, но в ее случае государству не перепадало ничего.

Получается, бросок ключей в пустоту — чисто символический жест.

Зарема поднесла к лицу свернутый походный коврик и посмотрела в него, как в подзорную трубу.

— Приключение начинается!

3

Зарема выставила руку с вытянутым пальцем.

Мимо промчался десяток авто.

— Если не срабатывает, надо пройти чуть-чуть по обочине и ловить снова, — объяснила Зарема. — Примета такая.

Так и поступили. Никто из водителей опять не впечатлился. Моя спутница обхватила пальцами лямки рюкзака и двинулась вперед.

Я оглянулся. Ну и темпы. Остановка, куда нас привез автобус, и не собиралась пропадать из поля зрения. Мои глаза различали черный пакет, торчащий из мусорной урны.

— Сколько раз ты каталась автостопом?

— Четыре.

— А когда в последний?

— В девятнадцатом. Перед ковидом. Ездила к подружке на новогодние каникулы.

Меньше всего мне хотелось приставать с вопросами, но мучиться сомнениями тоже был не вариант.

— Не думаешь, что с тех пор водители перестали брать попутчиков? Все-таки многое поменялось… Карантин, вой на. Доверия в обществе поубавилось.

— Ты же доверился.

— Это не показатель. Я к тому, что в целом социальная дистанция увеличилась. Каждый сам за себя. С чего бы кому-то катать незнакомцев? Еще и бесплатно.

Зарема круто обернулась. Я чуть не врезался в нее.

— В России богатые традиции автостопа, — терпеливо сказала Зарема. — И за несколько лет их не истребить, даже если очень постараться.

— Целенаправленно не истребить, но…

— Бытовые привычки меняются медленно. Как хорошие, так и плохие. Проще сместить правительство, чем отучить людей бросать окурки с балкона.

Мы снова попытали счастья. На этот раз руку с вытянутым пальцем выставил я.

Дедок на синей — в тон его кепке — «Гранте» сжалился над нами.

Услышав, что мы держим курс на Карелию, он усмехнулся:

— Могу предложить только Набережные Моркваши! Тоже живописное место.

Мы сели в синюю «Гранту». В голове Набережные Моркваши уже срифмовались у меня с Простоквашино. Я бы не удивился, если дедок назвался бы почтальоном.

На этапе подготовки мы с Заремой договорились, что едем в Карелию, чтобы сплавляться на байдарках. И у нас, и у наших друзей из Питера совпали даты отпусков, и мы решили насладиться активным отдыхом в последние летние дни. Дедку выпало первым услышать нашу легенду.

— Будьте осторожны, — напутствовал водитель. — Там сейчас базы НАТО рядом.

— А мы их взорвем, — не растерялась Зарема, чем здорово потешила старичка.

С наилучшими пожеланиями он высадил нас на трассе М-7, не доезжая до Набережных Морквашей.

Близился полдень. Солнце припекало, и я расстегнул куртку. Не пришлось бы запихивать ее в рюкзак, и без того полный, как почтовый ящик, откуда минимум год не вытаскивали газеты и квитанции.

При лучшем раскладе мы добираемся до границы за четыре дня. Я прикинул: в первый день едем до Нижнего Новгорода (при всем опыте Заремы не верилось, что к ночи мы окажемся у Владимира), во второй — до Москвы, в третий — до Питера, в четвертый — по Ленобласти и Карелии. И это все с разумными перерывами на сон и перекусы.

С разумными. Какое слово, учитывая нашу затею.

Если обойдемся без трат, то по дороге можно позволить себе мотель. Принять душ и набраться сил.

При мысли о мотеле вспоминалась заезженная американская романтика. Фильмы, где персонажи бегут от чего-то и встревают в историю с гангстерами, наркодилерами, садистами и потусторонней нечистью.

— Ты останавливалась в мотелях? — спросил я.

— Один раз, — сказала Зарема. — А за стенкой дальнобойщик насиловал проститутку. Тогда я по-настоящему поняла, что значит вседозволенность.

После старика, державшего путь в Набережные Моркваши, нас подвез дачник на «Ларгусе». Дачник постоянно тянулся к бутылке с чаем и платком вытирал пот со лба. Пока мы посвящали водителя в нашу легенду, он ни разу не перебил. Судя по его лицу, мы интересовали его не больше, чем курс монгольского тугрика.

Когда дачник, перед тем как свернуть с М-7, оставил нас на обочине, я обратился к Зареме:

— Чего это он? Взял нас и совсем не разговаривал.

— Такие редко, но попадаются. Этот еще просто молчун, а некоторых раздражает, когда им что-то рассказываешь. Для таких идеальный пассажир — немой пассажир.

— Для чего им тогда вообще пассажиры?

Зарема пожала плечами.

Феномен требовал изучения. Может, дачник на «Ларгусе» записывал плюсики в карму. Может, жил девизом «Делай добро и бросай его в воду». В любом случае он не походил на тех, кто активно причиняет благо и лезет с советами. И это прекрасно. Чем меньше навязчивых благодетелей впереди, тем лучше.

На какое-то время везение нам изменило, и мы брели вдоль трассы.

— Откуда у тебя такое имя? — спросил я. — Фамилия у тебя русская.

— Папа, когда меня называл, о национальностях не думал. «Зарема» расшифровывается как «За революцию и май».

— Оригинально.

— Он считал себя анархистом. В перестройку воевал с Горбачевым, а после путча с Ельциным. В 1993 сорвался в Москву, чтобы защищать Белый дом, но опоздал к танковым выстрелам. Новости отца так шокировали, что он целый месяц бухал с дружками в Подмосковье. А на обратном пути познакомился в поезде с моей будущей маман. Судьбоносная встреча.

— Брак не самый удачный, да?

— По крайней мере, они не изводили друг друга десятилетиями. Это первое, за что я им благодарна. А второе — это политпросвет.

Я не удержался и подколол:

— Папа читал тебе на ночь Бакунина?

— Лучше. Он на пальцах объяснил мне, что Путин — это наследник Ельцина. Его избранный сын. Такая же беспринципная тварь. Теперь, когда я слышу, будто Путин спас страну после девяностых, у меня возникает жгучее желание выслать аналитика куда-нибудь в Забайкалье, где нет работы, а пьянство и криминал зашкаливают. Спас он, как же.