Аптечка номер 4 - Ханов Булат - Страница 16

Куда я в таком состоянии? Только вернуться к спальнику и сползать по темному туннелю.

И куда она? С курткой, где сколько-то налика. Там пустая банковская карта, на которую через месяц, какая ирония, капнет стипендия.

Вопрос в том, кто первый. Зарема перебежит через границу или до меня доберутся менты? Отыщут Валентина в погребе и возьмут след, с китайцами или без. Или я опережу всех и откину копыта в теплом спальнике и экологически чистом районе. В сельском районе. В дауншифтерском рае и комфорте.

К чертям этот «комфорт» из утраченной жизни.

Я сел и ухватился за колени, чтобы не повалиться на спину. Пальцы на руках и ногах горели. Будь такая опция, отсоединил бы фаланги на час-два.

Если меня начнут допрашивать, пущу их по ложному следу. Зарема убила заслуженного работника, кинула меня в Астапово и умчала на север. На другой север. Пересидеть в чаще, перебиться морошкой и клюквой. В Архангельск рванула, в обратную сторону от Финляндии. Будет стопить по старым русским деревням, где со времен Ивана Грозного ничего не изменилось.

Потяну время. Пусть она меня и кинула, до ее уровня не опущусь. Пусть решила, что я трупак и на меня рассчитывать нечего. Ей помогу.

Чем смогу, ха-ха.

Кроссовки не надевались, и я развязал шнурки. Первый налез на ногу, затем второй. Ползком до выхода, и высунул голову из палатки. Солнечный свет сквозил через размытые листья и ветви. Пейзаж просился в телевизор, на заставку. Картинка с битыми пикселями. Перед новостями и вместо новостей.

Снаружи дышалось так же, как и внутри, то есть примерно никак. Нос забило, как будто в него ваты напихали.

Попробую выкарабкаться и поползти по траве, силы иссякнут до первого дерева. Рискну? Не рискну.

Я рискнул и добрался до первого дерева. Рискнул подняться на ноги. Мутило так, что пропало понимание, голова кружится или я разворачиваюсь поочередно ко всем сторонам света. В краю березового сока.

Сердце билось ровнее.

Дауншифтеров давно нет. Есть хатаскрайники. Они пережидают конец света на игровых форумах, на трех сотках с домиком и огородом.

Футболка прилипла к коже. Джинсы прилипли к коже. Перед операцией одежду режут ножницами со скошенным концом.

Я снова переместился в палатку и укрылся в спальнике. Хватит маневров на сегодня. Сегодня началось вчера. День такой долгий, что кончился счёт. Сутки прочь с момента, как Зарема выбросила в траву ключи от дома, обрывая связи. И дотошный брюнет повез нас в Набережные Моркваши.

Молнию не застегнуть, такого напряжения не выдержу.

Туннель, колодец, воронка. Стенки так опухли, что глотка сузилась, будто шею затянули петлей.

Живой? Слава пролетарскому Аллаху. Лоб не такой горячий, вовремя температуру сбили. Как горло? Болит? Ничего, у меня есть оружие. Настоящее, не то что танк «Армата».

По привычке смахнул пот со лба. И еще раз — убедиться, что лоб горячий, как горшочек из духовки. Горшочек, не вари.

Что хотите со мной делайте, а без антибиотиков не уйду. С места не сдвинете. Так и сказала. Поломались и продали. И не то чтобы жалость взяла, их не разжалобишь. Скрипт такой. Потомить маленько и закрыть глаза на правила.

Держи. И водичка.

Кошелька с курткой мне теперь не видать. Зато газовая плитка в рюкзаке. Можно толкнуть в барахолку. Или в электричке. Полезнее наушников будет. Предложить товар и назвать цену — не навязывая, без маркетинговых приёмчиков из серии «вы наш новый любимый клиент» и «скидки в честь расширения». Кругозор свой расширьте. Забейте в поисковик, чем известно Астапово.

На антибиотиках, конечно, спекулируют по-черному. Звучит дико, а в советские годы мы Японии прививку от полиомиелита поставляли. Как фарма с тех пор деградировала! Япония в двадцать втором веке живет, а мы в девятнадцатый откатились. Скоро крепостное право вернут такими темпами. Впрочем, Японию не перехваливаю. Там тоже много отупляющего труда и мало развивающего досуга.

Отстаньте от меня, пожалуйста. Исчезните с радаров. Заберите с собой Японию, и крепостное право, и прививки. Оставьте эскалатор пустым и вырубите все объявления и рекламу.

Как я умаялась. Ч то-то понадобится — толкай в бок, не стесняйся. Прилягу рядом. Баю-баюшки-баю, слава маю, октябрю.

11

Сначала меня разбудили птицы. Они истошно кричали и перебивали друг друга.

Затем сон прервала сирена. Где-то вдалеке загудел поезд. Мне представился полный состав новобранцев, натянуто беспечных.

В третий раз я проснулся окончательно. Во рту словно плесень завелась, пока я беспамятствовал. Горло, к большому удивлению, перестало болеть.

За пределами палатки шла жизнь. Что-то шуршало, что-то лязгало. Я мог выжидать, но тело противилось. Оно нуждалось в воде и в движении.

— Ты как?

Зарема готовила на газовой плитке. Благодушная, свежая, с волосами, заколотыми крабиком.

— Какой сегодня день?

— Понедельник.

В субботу мы выехали и нарвались на господина из Лемешек. В воскресенье я отключился. В понедельник Валентин не выйдет на работу. Не вышел.

— У тебя волосы чистые, — заметил я.

— Спасибо за комплимент.

Так как я не сводил взгляда с Заремы, она пояснила:

— Помыла голову в Твери. И привезла оттуда сухой шампунь.

В ее голосе не было враждебности.

— Тебе тоже нужен?

Я провел пальцами по своим лохмам.

— Не надо. Мне и мокрый не поможет.

Из Твери, кроме сухого шампуня, Зарема пригнала пятилитровый баллон с водой и антибиотики.

Короче, нашли меня в бреду и запихнули в пасть таблетку.

Я умылся, ополоснул рот и умял полную пластиковую тарелку гречневой каши с фасолью. Острая паста, которой обильно сдобрила свою порцию Зарема, меня не то чтобы прельстила. Тогда она предложила острую пасту с соевым соусом. Такое упорство в попытках разнообразить мой рацион заслуживало уважения.

— Благодарю, но в еде я консерватор, — произнес я. — Мой девиз: питайся плохо и традиционно. Если в меню будет «Доширак» и куча незнакомых блюд, выберу «Доширак».

Зарема закатила глаза.

— Может, не заразилась от тебя лишь потому, что ем острое.

После завтрака я все-таки почистил голову сухим шампунем и расчесал волосы. До вечера сойдет, за неимением альтернативы. Вот бы еще сухой душ изобрели. Где раздеваться не надо.

— Прежде чем поедем, — сказал я, — проясним одну вещь. Только пойми меня правильно.

— Ты о чем?

— Прошу не обижаться.

— Говори уже.

Я набрал воздуха.

— Раз ты не убежала, почему забрала куртку? Хотела меня кинуть и в последний момент передумала?

— Какую куртку?

— Мою. С деньгами и банковскими картами.

Недоумение на лице Заремы ранило больше, чем обида или злоба, которых я ждал.

— С чего ты решил, что я забрала твою куртку?

— Тогда где она, по-твоему?

Куртка обнаружилась за рюкзаком. С кошельком и ворованной наличкой.

— Ты как российское правосудие, — заключила Зарема. — Предъявляешь от балды.

— Я решил, что ты как раз и бежишь от российского правосудия. Нам грозит смертная казнь, вот ты и сбрасываешь балласт, чтобы побыстрее смотаться из страны.

— Откуда такая логика?

— Мы бежим из России в страну НАТО. Мы убили уважаемого чиновника. Ты политическая активистка. По-моему, мы идеальные кандидаты для показательной расправы.

— Ой-ой, какое самомнение. Идеальный кандидат. Извини, ты не дотягиваешь. Как и я. Мы Коран не сжигали, Библию тоже, государственной тайной с коллективным Западом не делились.

— Говорю же, ты легкомысленная.

— Тогда ты тяжеломысленный. Прикинь сам, парная казнь двух молодых россиян — это подарок всей оппозиции. Профита для власти мало, а ущерб гарантирован. Нас же моментально мучениками признают, придумают нам любовную драму. Либеральная эмиграция, которая сейчас между собой собачится, из нас иконы сделает.

Звучало здраво и совсем не успокаивало. Как будто власть до этого не показывала, что ей класть на репутацию.