Аптечка номер 4 - Ханов Булат - Страница 15

На перроне Зарема предложила понести мой рюкзак.

— Сам.

— Тогда давай пенку и палатку.

— Они ведь такие тяжелые.

Тем не менее я отдал.

— Аптеку нашла?

— Она в двух шагах.

По битому асфальту мы прошли сквозь частный сектор и очутились в микрорайоне с советской типовой застройкой. Дети катались на карусели, синие трико и тапочки торчали из-под машины, бабка в халате цветочно-луговой окраски развешивала белье на балконе. Выцветшие фасады и лужи размером с лодку наводили уныние. Точно такие же виды попадались на фото из Чернобыля накануне ядерной катастрофы и повторялись в снах о моем глубоко провинциальном детстве.

— Постой тут, — сказала Зарема перед аптекой.

— Возьми антибиотик.

Пробыв за дверью вечность, моя спутница вынесла пакет с медикаментами. Хлоргексидин, жаро-понижающее, модные таблетки для рассасывания и морская вода.

— Где антибиотик?

— Не продали без рецепта.

Я выругался и решил самолично объяснить педантичной крысе, что без лекарства окочурюсь прямо тут, на пороге, в загнившей дыре посередине нашей дорогой родины.

Получилось плохо. Аптекарша пригрозила вызвать полицию, если я не уберусь. Мне хватило разума последовать совету.

— Здесь нам не рады, — заключил я на улице. — Веди в другую аптеку.

Зарема вновь приложила ладонь к моему темени.

— Не поведу.

— Что еще за демарш?

— Выслушай меня.

Я приготовился возражать.

— Ты выглядишь так, как будто вот-вот упадешь. Поэтому поступим иначе. Доберемся до леса — он рядом — и разложим там палатку. Ты ляжешь отдыхать, а я сбегаю за антибиотиком.

— «Хочешь, постерегу твой сон?» — спародировал я.

— Принесу антибиотик и постерегу. Обещаю.

— Нет. Сначала в аптеку. Вдвоем.

— Она по другую сторону от железной дороги. Лес гораздо ближе.

— Все равно.

— Что «все равно»? Ты похож на полутруп, которого на ногах держит только ненависть ко мне.

Не дожидаясь моего согласия, Зарема зашагала мимо луж по разбитой дорожке. Я был вынужден догонять.

— Ты меня ни во что не ставишь, — говорил я вслед. — Тупо решаешь на глаз, на что я способен, а на что нет. Стой здесь, иди сюда, все будет по-моему — и так два дня подряд. А потом: «Ой, он меня ненавидит! Как так? За что? Я же такая милая».

— Все я, все я, — поддакивала Зарема. — За шкирку утянула с собой в дорогу. Повела в гости к шизу, чтобы отведать домашней картошки. Направляла твои руки, пока ты до смерти забивал доброго весельчака стеклянной бутылкой. Все я. Все моя вина.

— Не смей! Не смей все в цирк превращать. Если я поправлюсь, мы расходимся.

— Знаешь, что? Неси-ка сам.

С этими словами Зарема остановилась и сунула мне пакет с лекарствами.

Я на ходу достал таблетки для горла и выколупал из блистерной упаковки одну.

За типовым микрорайоном выросла частная застройка. Дома с сайдингом, без сайдинга. С высоким забором, с низким. Какой ограниченный выбор. Убитая в зародыше фантазия. Фантазия, приглашенная в гости и застреленная на пороге. Город, село. Прямые, косые. Чай, морс. iOS , Android .

Частная застройка сменилась полем, заросшим тысячелистником и прочим бурьяном. В траве что-то стрекотало. Над головой жужжали линии электропроводов.

За полем последовала лесополоса. Тонкие и высокие деревья, в основном березы, росли плотно, словно сомкнув ряды перед лицом потенциального врага.

— Вижу полянку.

Зарема шагнула в зазор между деревьями.

Вскоре я наблюдал, как она расчищает землю от сучьев, как продевает дуги в шуршащую ткань и возводит палатку. Хотя Зарема работала быстро и ловко, ее движения казались медленными. Усталость застилала глаза, так что я снял рюкзак и прислонился к березе.

Зарема бросила через плечо:

— Сполосни горло хлоргексидином.

Я выполнил.

— И обработай носоглотку морской водой. Может щипать.

Со стороны я напоминал, наверное, моего отца. Не раз в нашем доме разыгрывалась сценка, когда с похмелья папа стоит перед зеркалом с измученным видом, а мама раздает команды принять то-то и сделать то-то. Разве что стакан сама подносит, хоть какое-то отличие.

Закончив с палаткой, Зарема вместе с ковриком и спальником исчезла в проеме.

Ждать ее долго не пришлось.

— Приготовила тебе место для сна. Подожди минуту.

Из рюкзака появились на свет жестяная кружка и бутылка с водой. В воду гранулами, как корм для рыб, полетел жаропонижающий порошок.

— В холодной не растворится же.

— Не нуди.

Зарема помешала порошок ложкой. На вкус жидкость напоминала мел, не до конца разведенный в сладкой газировке. Стакан все-таки поднесли.

— Теперь ложись. Только сними куртку и обувь.

Хотелось втолковать, что, даже будь я круглым идиотом, все равно бы снял, без нравоучений. Иначе в спальник не помещусь.

Вместо вразумлений я выдал короткое:

— Выдохся.

Тело, подогретое предвкушением отдыха, получило покой. Я вытянул ноги и застегнул молнию спальника до самого подбородка. В тишине и тепле.

На миг стало неловко, что я тут нежусь, а Зарема бегает за лекарством. Затем чувства стерлись.

10

Пот ел кожу. Спальник стеснял движения. Едва я слабой рукой стирал испарину со лба, она возникала вновь.

Если застегнуть молнию до упора, спальник превращается в мешок для трупов.

Голова чесалась и будила жгучее желание впиться в соленую кожу и чесать до крови, до черепной коробки. Уж на что, а я на бродяжничество не замахивался. Хуже последнего из бродяг. Больной, голодный и отрекшийся от горячей воды бич. Выпнули из низшей бомжатской лиги, чтобы не разлагал комьюнити своим моральным обликом. Губы растрескались, волосы свалялись в грачиное гнездо, щеки молили о спиртовом лосьоне.

Слабый свет проникал сквозь палатку и деревья и исчезал, стоило опустить веки. Шершавый язык лип к сухому нёбу, и эскалатор вез по темному туннелю. В конце туннеля что-то похлеще «Чёрной Мезы».

Не спишь? Чего не спишь, спи. В аптеках голяк. Кажется, у них нет антибиотиков, а рецепт спрашивают, лишь бы дефицит скрыть. Или это моя паранойя чутка разыгралась. Воды?

Я припал губами к бутылке и осушил до дна.

Куплю еще. Делать нечего, придётся в город ехать. Подозреваю, что психосоматика, хотя это не ответ. Что угодно можно психосоматикой объяснить, даже рак. Пропотел ты на славу, теперь не мерзни.

Зарема подняла молнию и оставила крошечное отверстие. Ровно чтобы кончик носа высунуть. Мешок для трупов как есть. Валентин и такого не получил. И права на последнее слово не получил. Лишили. К то-то лишил, кое-кто.

Если выживу, возьму ее замуж. Раньше женились в надежде, что все твое добро разделят любимая вдова и детки. Не абы кто. Теперь завещать нечего. Распишемся в первом же загсе. Доверю ей свое тело после смерти и право на себя. На то, чтобы оформлять бумажки. Супругам в тюрьме дают больше свиданий. Мы кровью повязаны, грех паспортами не скрепить. И «Курвуазье Наполеон» на двоих вместо свадебного стола и толпы родственников с их советами. Иногда полезными и все равно дилетантскими.

Я позвал Зарему. Она не откликнулась. Я расстегнул спальник, чтобы вытащить ногу. Чем мощнее прошибет пот, тем жёстче замерзнешь.

Нога оказалась тяжелой, как булыжник. Перед тем, как выпростать вторую, пришлось отдышаться.

Когда антибиотик сработает и слизистая заживет, закажу себе самый дрянной коктейль. «Отвертку» или «Боярский». Нет, «Лонг-Айленд». Безнравственный «Лонг-Айленд» с отвратительной колой, от которой печень сворачивается в трубочку. Весь алкоголь пусть заменят на самую дешевую водку из бара на картофельном спирте «экстра», если такой еще гонят. И много-много льда.

И перед казнью «Лонг- Айленд» закажу. Пусть мне лично тюремный священник смешает.

Высвободив обе ноги, я вылез из спальника и натянул кроссовки. Мой рюкзак стоял в углу, а куртка пропала. С кошельком, картами и краденой наличкой. Свой рюкзак Зарема тоже забрала. Хитрый ход — спихнуть балласт. Когда тебе светит расстрел, все договоренности идут лесом. Идут карело-финским лесом.