Хозяин теней. 3 (СИ) - Демина Карина - Страница 27

— Деду…

— Ни к чему, — он покачал головой. — Он как раз не поймёт. Постарайся не умничать лишний раз. Лучше… со мной говори.

Хорошая рекомендация, но запоздалая.

А я вхожу.

Тень внутри вскидывается. Меня прямо обдаёт её страхом, от которого мышцы сводит судорогой. Чем тут папенька занимался? Нет, явно, не в шахматы с тварями играл, но…

Тише. Я никому не позволю тебя обидеть. Мы же теперь связаны. И ты — это я. А я — это ты… так что вдвоём. Я пытаюсь успокоить её, проговаривая это про себя.

— Так что… с отцом?

Технически он же папенька, даже если не мне, то телу.

— Он с книгами сидел. Наставники хвалили, да… за старательность. За ум. Ум в нём был.

— А чего не было? — я умею слышать и то, что не произносят вслух.

— Души. Человеческой души. Чтоб кто другой, так повёл бы к синодникам, пусть бы проверяли. А он… свой же ж.

Пол тёплый.

Это иллюзия? Или… нет, до сих пор тёплый. Я опустился на корточки и потрогал. Гладкий какой. Там, в других помещениях, пол каменный. Если и были доски, камень прикрывавшие, то сгорели в пожаре. Камень остался. Обычный такой. То ли гранит, то ли ещё чего. Неровный, пусть и выглаженный, но всё одно. Трещинки, выбоинки. А тут вот… гладкое, словно стекло. И свет лампы отражается. Только стекло это мутное. А потом пальцы натыкаются на канавку. И идут за ней, пока канавка не стыкуется с другой, потом с третьей. Узоры?

Я поднимаю фонарь.

— Ему было десять, когда он впервые увидел тень, — Варфоломей не мешал моим исследованиям. А я гляжу. Фонаря слишком мало и раньше, думаю, здесь имелось другое освещение, но и того, что вижу, хватает. Мутный то ли камень, то ли стекло, то ли ещё что покрывает весь пол этой небольшой, три на три шага, комнатушки. Он переползает на стены, до самой середины их, выше которой сменяется обыкновенным серым булыжником.

— Ты прав, давно есть способы отловить тень, укрыть её до поры, до времени. Обычно мелочь всякую, вроде твоего крухаря.

Ага, мелочь.

— Порой таких нарочно ищем.

— Зачем?

— А как ещё детей учить? Не туда ж их тягать, неподготовленных. По книгам-то показывают, учат…

А мы до этого пока не дошли. Рано мне читать «Список тварей кромешных».

— Но это — иное. В книге так, как оно на самом деле, не напишут. Тень, она ж не только обличьем пугает.

Наверное, в этом есть смысл.

Мутный гладкий камень покрывали узоры.

— Дети как правило и пугались. Особенно по первости. Случалось, что орали или вон плакали. Бывало, что и обделывались, не без того. А он её разглядывал. Долго так. С интересом. Придавил силой и держал.

Желобки были не вырезаны, а выплавлены в камне. Гладкие. Аккуратные. Они складывались в сложнейший рисунок, который явно имел смысл.

И Серега, может, даже сказал бы, какой.

Навскидку.

— Так не делают. Тварей убивают. А Василь вот… сказал, что их надо изучать. Может, и надо бы, да… не так. Ну да на ту сторону он выглядывать не любил. И там старался не высовываться. Всегда в стороночке, всегда за спинами. И артефактами обвесится со всех сторон, как баба побрякушками. Сперва брал, потом свои уж делать начал. Нет, хорошие. Много лучше стандартных. Но когда я попросил для гвардии, то…

— Отказал.

— Не то, чтобы. Заявил, что он, конечно, сделает, но ему понадобится ответная услуга. С родичами так не поступают.

То есть, папенька уже тогда был себе на уме.

— Потом на учёбу отправился…

Узоры брали своё начало от стен. Сперва это были просто линии, расчертившие стены на равные сегменты. Но дальше от линий отходили ещё линии, и те уже начинали извиваться.

— Честно, я даже обрадовался… ну его. Вечно смотрит свысока. И на меня, и на Алёшку… как-то обмолвился, что теней гонять — дело не хитрое. Тут только сила и нужна.

Ну да, а папенька у нас был ею обделён. Обидно, должно быть.

— Только видно было, что он Алёшке завидует. Может, сам того и не понимает, но завидует. Вечно пытался того выставить неучёным, неумным, особенно перед гостями…

Спускаясь, линии вились уже по полу, складывались в круг.

В круги.

Внешний, большой, почти касался стен, однако он гляделся каким-то рыхлым, будто даже не круг, а набросок его, но от него внутрь тянулись те же желобки, которые связывались более плотным узором.

— В Петербурге он и нашёл себе компанию под стать. Умники там… он всегда хотел туда вернуться, мальчик.

— У меня имя есть.

Я решился и шагнул в большой круг. Прислушался. Ничего. Сила, если и была тут, то давно развеялась. А тепло откуда? Или это сам камень?

— Я Аристарху говорил отпустить, что с такими лучше, когда они где вовне, но Аристарх упёртый. Чтоб от семьи отложить? Или без пригляду оставить?

— Что это за камень?

— Лунный мрамор. Так его называют. Мраморную крошку мешают с травами и силой, ну и вот… дарника выписывали. В дурные деньги стало.

Я думаю.

— Теперь вон потемнел, погорел, а так-то… обычно им бальные залы отделывают. Одно время модно было статуи ставить. Он и светится, если огнём напитать. Красиво очень. Ну а Василь решил, что ему тут надобно.

— Он теней здесь держал?

— Тварей. И держал, и… разделывал. Зачастую живых. То ещё дерьмо. А скажи, что так неможно, только смеётся в глаза. Смеялся.

— Значит, он хотел вернуться в Петербург?

— Всегда. Да, не рискнул уходить из семьи. Всё ж, говорю, он всегда был трусоват. Алёшка, случись такое, точно не стал бы маяться. А этот сделал вид, что подчинился. Только…

Тень поскуливает, там, внутри.

Ей неуютно.

— Потом уж вроде и успокоился. Письма писал. Там книжонки какие-то получал, свои отправлял… крепко известным сделался. Это очень самолюбие грело. На Алёшку и вовсе стал смотреть, как на прислугу. Только указывал, что ему надобно… то, это и ещё чего. А на кой? Нет, вы не поймёте, мозгов не хватит. Гений в семье один.

— Не любил брата?

Ответил Варфоломей не сразу.

— Не скажу, чтоб не любил. Любил… но… так вот… с подвывертом, понимаешь?

Как ни странно, понимаю.

С одной стороны зависть, к первому и более сильному, а с другой — самолюбие, которое нашёптывало, что он, мой папенька, умнее всех родичей вместе взятых. Гремучая смесь.

— И нет, он не метил в наследники, если хочешь знать, — Варфоломей опёрся на стену. — Может, сперва-то и хотелось, но потом понял, сколько со всем этим добром мороки. Его пробовали к делам рода привлекать. Даже вроде и привлёкся поначалу, а потом… как-то за обедом Алёшка сказал, что, мол, во главе рода б стать тому, кто умнее. А Василь ответил, дескать, ему только этих забот и не хватало для полного счастья. Что не интересно ему возиться со всякой ерундою.

Верить?

Сказать можно, что угодно, но… я верю. Знаю таких людей, которые одержимы, наукою там или искусством, или ещё какой хернёй. Главное, что эта херня забирала всё время и силы. И ни на что другое их просто не хватало.

— Насмотрелся? — Варфоломей отступил, позволив мне выйти из комнаты.

— А где… всё? Ладно, там… — я махнул на комнатушку, близость к которой нервировала тень. И это не смотря на запертую дверь. Вот… чего бы мой папенька там ни делал, было это недобрым.

Очень недобрым.

— А тут? Тут же… если лаборатория… ну… столы быть должны. Шкафы. Оборудование какое…

Мне случалось и в лабораториях бывать.

— Так, сгорело всё, — Варфоломей пожал плечами. — Выкинули. Я бы, честно, и флигель этот разобрал.

Ага, и фундамент кислотою полил бы. Чтоб наверняка.

— А что загорелось? Удалось установить?

— Нет.

Но источник был в лаборатории. Защита не позволила огню распространиться. Но она и не допустила бы пламя внутрь…

— Варфоломей? — Татьянин обеспокоенный голос сбил с мысли. — Варфоломей… вы тут?

— Тут, — откликнулся Варфоломей и от стены отлип, встряхнулся, явно с трудом натягивая маску. На меня глянул, спрашивая, скажу ли я. Не скажу.

Мы не враги.