Коллежский секретарь. Мучительница и душегубица - Андриенко Владимир Александрович - Страница 15

– Ты хочешь сказать, что престол под государыней не так крепок, барон?

– Еще как некрепок, князь. Для Екатерины мнение дворянства российского не безразлично. А сейчас многие осуждают дело заведенное противу Салтыковой. Вся барская дикая Россия осуждает.

–Понятно. Дело заведено по жалобе крепостных крестьян на барыню свою. И ежели, так и дальше пойдет то и другие крепостные жаловаться на своих господ учнут. А кому сие надобно?

–Верно. И императрице нужны такие доказательства виновности, чтобы от Салтычихи все отвернулись! Чтобы все осудили её. А сейчас что? Дворяне говорят, что судят дворянку по навету холопскому, и ежели так и дальше пойдет, то холопы верх возьмут. И ты думаешь, что императрицу это должно радовать? Она дело завела, и всем хотела показать, какая она справедливая. А что получается? А получается, то она на сословные привилегии дворянства российского руку подняла. Сумароков¹⁸ знаешь, что сказал по поводу сих привилегий?

– Откуда мне знать. Я вообще терпеть сего пиита не могу и вирши его тем более, – зло ответил Цицианов.

– Сие ты напрасно. С ним и императрица считается. Сумароков сие голос России дворянской. Давеча его спросили, потребна ли воля мужику русскому? Так он сказал, что свобода крестьянская не только вредна обществу, но и пагубна. Он спросил нас, потребна ли собаке цепь, что свободу её ограничивает? И сам ответил, ежели собака без цепи, то она на людей станет кидаться и грызть оных. Посему и крепостному нужен барин.

– Стало быть, все зверства помещиков сие правильно? Так утверждает Сумароков?

– Того он не утверждает. Но наоборот, говорит, что баре про холопов пектись должны и вразумлять их на пусть истины. И потому императрице надобно дело Салтыковой, как пример жестокости дворянской.

– Так что же делать?

– Ищите с Соколовым доказательства вины! Ежели тебе угодно в этом деле и далее копаться. И помни, что терпение государыни не безгранично.

– Сие мне ведомо. Но те самые дворяне нам и мешают.

– Без хитрости в России дела, князь, не делаются. Думай…

***

Цицианов плотнее укутался в лисью шубу. Мороз стоял крепкий.

– Барин! – услышал он голос ямщика. – Свернем с тракта в сторону деревеньки Уварово? Она тут неподалеку.

– Нет, – ответил Цицианов. – Гони прямо по тракту до следующей ямской станции. Времени мало. А до Москвы недалеко.

– Темнеет. Смотри-ка. А здесь шпыней полно! Так и шныряют с ножиками!

– Гони быстрее и ничего не бойся.

Князь проверил свои дорожные фамильные пистолеты, работы мастера Кухенрейтера. На всякий случай. Разбойников действительно на дорогах хватало. Слугу своего Цицианов пока в Петербурге оставил по делам и потому ехал один.

Впереди показался лес. Заснеженные деревья в сгущавшемся сумраке казались разбойниками, сидящими в засаде, и князя охватила тоска. Он подумал, что и вправду может вот так просто и нелепо умереть под ножами разбойников. И к чему тогда вся его жизнь до сего часа? К чему его смелая бравада?

Развернуться? Еще не поздно. Но просить ямщика свернуть ему помешала гордость. Князь был из тех, кто был готов скорее потерять жизнь, чем потерять лицо.

– Крепче держись, барин! – прокричал ямщик. – Лесок то одним духом надобно проскочить!

– Держусь! Гони!

Тройка понеслась вперед, звеня бубенцами. Деревья замелькали, и в друг раздался громкий свист.

– Разбойники! Таки нарвались! Эх! Говорил я тебе, барин! Гони родимые!

Князь выхватил пистолет. Но в кого стрелять было не видно. Снова послышался удалой свист, и кони шарахнулись в сторону. Ямской взмахнул плетью и заорал кому-то:

– Берегись! Ожгу!

– Бей его! – послышался чей-то крик. – Серега, бей!

Сани опрокинулись, и князь кубарем покатился по снегу. Сверху на него кто-то навалился. Он извернулся и выскочил из под нападавшего. Вскинул пистолет и выстрелил. Яркая вспышка и прорезала сумерки, и раздался выстрел. Рослый разбойник вскричал и повалился лицом в снег….

2

Москва.

Квартира Степана Соколова.

Февраль 1763 года.

Коллежский секретарь Соколов получил таки орден Святой Анны и московское начальство пока старалось не замечать плохих результатов следствия по делу помещицы Салтыковой. В Москве это всех утраивало, а до Петербурга было далеко.

Иван Александрович Бергоф приказал ему пока обождать и «лошадей не гнать».

– Дождемся, голубчик, вестей из Петербурга. Может, матушка-государыня уже и позабыла про то дело. А нам тогда чего спешить?

– Но следствие должно вестись, невзирая на настроения государыни.

– Снова ты за свое, Степан Елисеевич? Трудно с тобой. Нормальных слов ты понимать не желаешь. Али сидеть тебе скушно без дела? Тогда займись еще и делом по дуэли штаб-ротмистра Кузина.

– Но там обычное дело чести. Я слышал про сие дело, и расследовать там нечего. Каждый дворянин имеет право требовать удовлетворения в деле чести у равного себе.

– Но сия дуэль, не что иное как обычное убийство. Кузин в пятак попадает о двадцати шагах. А противник его Федяшев Федор и пистолета в руках не держал.

– Но Федяшева в спальне его жены застукали. А, по моему мнению, ежели пистолета в руках не держал, то и не след по чужим женам ходить.

– Вот и разберись с сим делом, Степан Елисеевич. И займешь себя заодно.

Соколов быстро разобрался с делом и с почтенного штаб-ротмистра все обвинения были сняты. Последний месяц Степан практически ничего не предпринимал по делу Салтыковой. Затаился и ждал возвращения князя Цицианова из Петербурга. Пусть князь вернется и расскажет как там, в столице об этом думают. А то сожрут его дворяне московские. И начальник канцелярии Юстиц-коллегии им в том поможет….

***

Утром Соколов думал о вчерашнем разговоре с вдовой его покойного друга поручика Романова.

Елизавета Романова сказала ему:

– Богатство салтыковское, Степан Елисеевич, многим не дает покоя. Я была до замужества не столь богата как она, а знаешь сколько было тех, кто разорить и обидеть меня хотел..

– Что ты имеешь в виду, Елизавета Семеновна?

– Ежели вдова одинокая и молодая и богатая, то много таких есть, кто до чужого руки тянет. А салтыковское богатство нечитанное.

– Иными словами она не виновна? Это ты хотела сказать?

– Того я не могу знать, но вину её сильно раздувает кто-то. По Москве среди простонародья слухи ходят, что Дарья Николаевна человеческим мясом питается. А Салтыкова каждый год на богомолье ездит святыням православным поклониться. Ты знаешь о том?

– Слышал.

– Она даже в Киево-Печерской лавре была! И на церковь она щедро жертвует и на сиротские дома. И то истинная правда. Я сама её в церкви не раз видала. Она мне даже Святые пергаменты, церковные старинные на темы богословские дала! Я их не читала сама. Все недосуг. Но про жития святых угодников там писано. И они в красном футляре бархатном с золотыми обводочками. Цены немалой. Да может ли она человечину есть? Ты сам подумай.

– Ну, насчет человечины то ложь. Байки мужицкие. Но крестьян убивать богомолье не помешает. Дикая у нас еще страна, Елизавета Семеновна. Баре наши как древние рабовладельцы. Нигде в Европе таких порядков нет.

– А вот и не прав ты. При хорошем барине и крестьянам хорошо.

– То-то и оно, что при хорошем, – задумчиво произнес Соколов. – А ежели барин плохой? Тогда как? Люди не должны зависеть от произвола других людей. Но токмо от законов справедливых. Так думаю. Но как сделать сие? Вот этого не знаю. И плохо мне от того, что не знаю.

– Много думаешь о других, Степан Елисеевич…

***

Денщик доложил Соколову о приходе Иванцова.

– Проси! – приказал он. – Зачем этот доклад надобен?

– Так в домах чиновных заведено! – огрызнулся денщик. – А мы чем хуже?

– Не министр я чай и не начальник канцелярии!

– Но чин твой, барин выше его чина, и доклад потому надобен!

– Зови! И кофе для гостя сделай.

– Дак готовить долго, барин.