Восхождение (СИ) - Тыналин Алим - Страница 55

— Но почему не объяснить все это сразу? Зачем мистификация с лозой?

— Вы молоды, Андрей Петрович, и пока не сталкивались с косностью бюрократической системы, — вздохнул я. — Попробуйте объяснить чиновнику из Наркомтяжпрома сложную мультифакторную модель тектонических разломов… Он зевать начнет через минуту. А вот простой, наглядный метод, дающий результаты, это понятно каждому. К тому же, признайте, определенный психологический эффект лозоходства помогает мобилизовать экспедицию.

Завьялов задумчиво потер подбородок:

— В этом есть логика… И все же, ваша точность выходит за рамки обычного анализа.

— Возможно, вы правы, — я решил частично открыться. — У меня действительно особый дар. Что-то вроде интуитивного понимания структуры земной коры. Я чувствую нефть, как некоторые люди чувствуют приближение грозы. Не могу этого объяснить научно, но результаты говорят сами за себя.

Этот полуправдивый ответ, кажется, удовлетворил молодого геолога.

— Что ж, какими бы ни были ваши методы, они работают, — признал он. — И теперь я понимаю, почему вы обращаетесь к лозоходству. В нашей стране, где каждого готовы обвинить в суеверии или мистицизме, проще объяснить успех народным методом, чем личным даром.

— Именно так, — я с облегчением кивнул. — Давайте сосредоточимся на главном, открытии новых месторождений. История рассудит, кто был прав.

После этого разговора отношения с Завьяловым заметно улучшились. Молодой геолог, хоть и сохранял определенную дистанцию, больше не оспаривал мои решения публично.

Успех в Туймазах придал новый импульс всей экспедиции. В Москву полетела еще одна телеграмма с отчетом о результатах. А мы, не теряя времени, начали подготовку к перемещению в район предполагаемого Шкаповского месторождения.

Однако погода решила испытать нас на прочность. Внезапно начались проливные дожди, превратившие степные дороги в непреодолимое месиво грязи. Грузовики застревали, лошади с трудом тащили телеги, а над нашими палатками хлестали потоки воды.

Несмотря на неблагоприятные условия, мы продолжали работу. В особенно тяжелый день, когда большинство членов экспедиции предпочли оставаться в палатках, я пригласил Архангельского и нескольких самых стойких геологов на рекогносцировку.

— Вы уверены, что лоза сработает в такую погоду? — скептически спросил промокший до нитки Козловский, когда мы достигли намеченного участка.

— В некотором смысле дождь даже помогает, — уверенно ответил я, доставая заранее подготовленную ивовую ветку. — Влага усиливает электромагнитную проводимость почвы.

Невзирая на ливень, я методично обходил участок, позволяя лозе указывать на предполагаемые нефтеносные зоны. К удивлению наблюдателей, моя лоза реагировала не менее активно, чем в ясную погоду.

— Здесь! — объявил я, останавливаясь на небольшом пригорке. — Очень сильная реакция. Возможно, даже мощнее, чем в Туймазах.

— Но этот район совершенно не соответствует классическим представлениям о нефтеносных структурах, — заметил Архангельский, разглядывая окрестности сквозь пелену дождя. — Плоский рельеф, никаких признаков антиклинальных складок.

— Это и есть революция в нефтяной геологии, — ответил я. — Нефть может формироваться и накапливаться в самых неожиданных геологических условиях. Классические теории пора пересматривать.

Когда погода немного улучшилась, мы провели стандартное геологическое обследование и взяли пробы грунта. Лабораторный анализ показал наличие следов углеводородов даже в поверхностных слоях почвы, что косвенно подтверждало мои прогнозы.

К сожалению, из-за погодных условий и бюрократических задержек с дополнительным оборудованием, полноценное бурение на Шкаповском участке пришлось отложить. Но структурное бурение малой глубины подтвердило наличие перспективных геологических формаций.

В последний вечер экспедиции, перед возвращением в Москву, мы собрались в большой палатке для заключительного совещания. Карта «Второго Баку» с отмеченными месторождениями занимала центральное место.

— Товарищи, — обратился я к участникам, — за время нашей экспедиции мы открыли два крупных промышленных месторождения нефти и выявили еще одно перспективное. Это не просто отдельные находки. Мы обнаружили единую нефтеносную провинцию, которую с полным правом можно назвать «Вторым Баку».

Архангельский, развивая тему, показал на карте широкую дугу от Ишимбая через Туймазы до Шкапово:

— Если наши предположения верны, нефтеносный регион продолжается дальше на север, к району Арлана, и на запад, к Самаре. По предварительным подсчетам, суммарные запасы могут достигать пяти-семи миллиардов тонн.

— И это минимальная оценка, — добавил я. — Реальные цифры, вероятно, вдвое больше.

Столь грандиозные перспективы вызвали оживленное обсуждение. Даже самые осторожные члены экспедиции теперь признавали реальность «нефтяного созвездия» между Волгой и Уралом.

— Наши открытия кардинально меняют энергетический баланс страны, — продолжил я. — Теперь СССР обладает стратегическим запасом нефти, недоступным для потенциального противника, в глубине страны. Значение этого факта для обороноспособности невозможно переоценить.

Завьялов, чье отношение ко мне заметно изменилось за время экспедиции, поднял руку:

— Предлагаю подготовить совместную научную статью для журнала «Нефтяное хозяйство» с изложением новой теории формирования нефтяных месторождений платформенного типа. Это станет революцией в нефтяной геологии.

— Поддерживаю, — кивнул я. — Но прежде нам предстоит доложить о результатах экспедиции руководству «Союзнефти», наркому Орджоникидзе и… — я многозначительно замолчал, не называя имя Сталина, но все понимали, о ком идет речь.

В завершение совещания мы составили план дальнейших работ на открытых месторождениях и набросали маршрут будущей экспедиции в Арланский район. На карте Урало-Поволжья постепенно вырисовывалась впечатляющая картина нефтяного созвездия, которое должно было изменить историю СССР.

Когда совещание закончилось, и все разошлись, я остался наедине с картой. Глядя на разложенный передо мной лист, испещренный пометками и прогнозами, я испытывал сложную гамму чувств. Гордость за достигнутые результаты, удовлетворение от выполненного обещания Сталину, но также и тревогу о непредсказуемых последствиях моего вмешательства в ход истории.

«Какой станет судьба СССР с этими нефтяными богатствами?» — размышлял я, водя пальцем по обозначенным месторождениям. Мое вмешательство уже изменило ход событий, ускорив открытие «Второго Баку» на несколько лет. Теперь страна получала стратегическое преимущество перед грядущей войной, о которой здесь еще никто не подозревал.

Но хватит ли этого, чтобы изменить исход трагических событий будущего? Или судьба найдет новые пути, чтобы вернуть историю в прежнее русло?

С этими мыслями я аккуратно свернул карту, убрал ее в полевую сумку и вышел из палатки. Звездное небо раскинулось над башкирской степью, напоминая о другом созвездии, нефтяном, которое мы только что открыли миру.

Московское майское утро встретило меня непривычной жарой. После прохладных башкирских ночей столичный зной казался особенно тягостным. Пыльные улицы дышали раскаленным асфальтом, а редкие прохожие старались держаться в тени домов.

Моя служебная «эмка», скрипнув тормозами, остановилась у массивного здания Наркомата тяжелой промышленности на Мясницкой. Я вытер вспотевший лоб платком, собрал папки с отчетами и поднялся по широким ступеням. Вестибюль встретил меня относительной прохладой и эхом шагов по мраморному полу.

— Леонид Иванович! Наконец-то! — навстречу мне спешил взволнованный Головачев, мой неизменный секретарь. — Товарищ Орджоникидзе ждет вас с нетерпением. Уже дважды справлялся, когда вы прибудете.

— Сразу с поезда, Семен Артурович, — я отдал ему часть папок. — Как обстановка?

— Превосходная! — Головачев сиял. — Ваши телеграммы произвели фурор. Весь наркомат гудит как улей. «Второе Баку» у всех на устах!