Восхождение (СИ) - Тыналин Алим - Страница 41

Я почувствовал, как напряжение отпускает меня. Главное одобрение получено.

— Но учтите, товарищ Краснов, — продолжил Сталин, повернувшись ко мне, — результаты должны соответствовать обещаниям. Партия оказывает вам огромное доверие. И спрос будет соответствующий.

— Понимаю ответственность, товарищ Сталин, — твердо ответил я. — Нефть и танки — это фундамент обороноспособности страны. Я не подведу.

— Хорошо, — кивнул вождь. — Теперь несколько конкретных директив. Первое. Распространить технологию турбобурения на все нефтяные районы страны. Начать с Баку и Грозного, затем перейти к новым месторождениям. Второе. Ускорить реорганизацию Института нефти и газа. Он должен начать работу в новом качестве не позднее августа этого года. Третье. Организовать производство высокооктанового авиационного бензина для нужд ВВС. Это критически важно.

Сталин вернулся к столу и протянул мне лист бумаги:

— Вот список ваших полномочий и приоритетов. Изучите и действуйте. Докладывайте о результатах лично мне ежемесячно.

Я принял документ, чувствуя его историческую значимость. Это не просто указания. Это карт-бланш на преобразование целой отрасли промышленности, а в перспективе и всей экономики СССР.

— И последнее, товарищ Краснов, — добавил Сталин, когда я уже поднялся, готовясь уйти. — Вы знаете будущее, не так ли?

Вопрос прозвучал буднично, словно речь шла о погоде на завтра. Но от него веяло смертельной опасностью. Я замер, лихорадочно обдумывая ответ.

— Я анализирую тенденции и делаю выводы, товарищ Сталин, — осторожно ответил я. — Никакой мистики, только научный подход. Иногда бывают интуитивные озарения. Но они основаны на фактах.

Сталин долго смотрел на меня своими желтоватыми глазами, затем чуть заметно улыбнулся в усы:

— Конечно, товарищ Краснов. Научный подход — основа марксизма-ленинизма. Но, знаете, иногда мне кажется, что вы видите дальше, чем позволяет обычный анализ… Впрочем, пока ваши прогнозы служат интересам социалистического строительства, метод их получения не так важен.

С этими загадочными словами Сталин отпустил меня. Выйдя из кабинета, я почувствовал, как по спине течет холодный пот.

Вождь подозревал правду, но пока решил использовать мои знания в интересах страны. Расчет оправдывался. Моя ценность как источника информации из будущего перевешивала подозрения.

Но надолго ли? И что произойдет, если мои предсказания не сбудутся или Сталин решит, что я представляю опасность для его власти?

Этот вопрос остался без ответа, когда я вышел из Кремля на залитую весенним солнцем Красную площадь. С загадками и опасностями придется справляться по мере их возникновения.

Впервые за долгое время я почувствовал себя творцом истории, а не ее заложником. Будущее менялось на моих глазах, и теперь от моих действий зависело, станет ли оно лучше, чем то, что я оставил в 2024 году.

Весеннее московское солнце заливало лучами Большую Калужскую улицу, когда наш служебный автомобиль остановился у внушительного четырехэтажного здания из красного кирпича.

Старинная постройка дореволюционной эпохи, некогда принадлежавшая торговому дому Морозовых, теперь служила пристанищем Института нефти и газа. Единственного в стране научного учреждения, занимавшегося вопросами нефтедобычи и нефтехимии.

Массивный чугунный забор с витиеватым узором отделял институт от шумной городской улицы. За ним раскинулся небольшой, но ухоженный парк, где на скамейках, несмотря на ранний час, уже сидели сотрудники, увлеченно обсуждая научные проблемы.

— Нас встречают, Леонид Иванович, — тихо произнес Головачев, указывая на невысокого мужчину в сером костюме, торопливо спускающегося по широким ступеням парадного входа.

— Смирнов, заместитель директора, — так же тихо ответил я. — Но не вижу самого Губкина. Демонстративно не вышел встречать?

Моя догадка подтвердилась. Иван Михайлович Губкин, академик, основатель и бессменный директор института, не спешил приветствовать высокопоставленного гостя из только что созданной «Союзнефти».

— Товарищ Краснов! Рады приветствовать вас в стенах нашего института! — Смирнов энергично пожал мою руку. — Иван Михайлович просил извиниться, он занят окончанием важного эксперимента. Ждет вас в своем кабинете через четверть часа.

— Прекрасно, — я кивнул, демонстрируя понимание. — Используем это время для краткого осмотра здания. Вы не могли бы показать основные лаборатории?

Смирнов с готовностью повел нас через просторный вестибюль с мраморными колоннами и старинной люстрой, свисающей с высокого потолка. Гулкое эхо наших шагов разносилось по коридорам, усиливая ощущение величественности и академической атмосферы.

— Наш институт основан пять лет назад по инициативе Ивана Михайловича, — с гордостью рассказывал Смирнов. — Сейчас у нас четыре основных отдела: геологии нефти, химии нефти, технологии добычи и переработки. Всего около восьмидесяти научных сотрудников.

Мы заглянули в несколько лабораторий, где перед сложными установками сосредоточенно работали молодые ученые в белых халатах.

Оборудование выглядело достойно, но заметно уступало тому, что я видел в химических лабораториях будущего. Многие приборы изношены, некоторые явно самодельные.

— А вот и кабинет Ивана Михайловича, — Смирнов остановился перед массивной дубовой дверью с бронзовой табличкой «Директор».

— Благодарю за экскурсию, — я кивнул заместителю. — Дальше мы пойдем одни с товарищем Головачевым.

Я решительно постучал и, дождавшись короткого «войдите», открыл дверь в святая святых института.

Кабинет Губкина оказался просторным помещением с высокими потолками и тремя большими окнами, выходящими в парк.

Стены до половины были обшиты темными дубовыми панелями, а выше оклеены зелеными обоями с едва заметным растительным орнаментом. Массивный письменный стол красного дерева, заваленный книгами, рукописями и геологическими картами, стоял у дальней стены.

Большой старинный глобус на резной подставке занимал угол кабинета. Вдоль стен тянулись шкафы с научной литературой, а между окнами помещались застекленные витрины с образцами пород и минералов.

Иван Михайлович Губкин восседал за столом, сосредоточенно изучая какие-то бумаги. Когда мы вошли, он не сразу оторвался от работы, подчеркивая свою занятость и, возможно, некоторое пренебрежение к нашему визиту.

Наконец он поднял голову, и я впервые встретился взглядом с легендарным основателем советской нефтяной геологии.

Академику Губкину в ту пору было около шестидесяти лет. Крепкий, с широкими плечами и могучей фигурой, с круглым лицом и высоким лбом, обрамленным седыми волосами.

Густые седые брови нависали над живыми, внимательными глазами. Очки в тонкой металлической оправе и потертый, но аккуратный костюм дополняли образ ученого старой школы, прошедшего долгий и трудный путь от простого учителя до академика.

— А, товарищ Краснов. Наслышан о вас и ваших идеях, — Губкин встал из-за стола и протянул мне крупную мозолистую руку. В его голосе звучала сдержанность и даже некоторая настороженность. — Садитесь, рассказывайте, с чем пожаловали.

Я опустился в кресло напротив стола, а Головачев скромно занял стул у двери, готовый вести протокол встречи.

— Иван Михайлович, прежде всего позвольте выразить глубокое уважение к вашим научным заслугам, — начал я. — Ваши исследования нефтеносности Апшеронского полуострова и Эмбенского района заложили основу советской нефтяной геологии.

Губкин слегка кивнул, принимая комплимент, но его взгляд оставался настороженным.

— Спасибо на добром слове, товарищ Краснов. Только я слышал, что вы собираетесь реорганизовать институт, подчинив его вашей «Союзнефти». Это правда?

Прямолинейность академика не удивляла. Почти двадцать лет назад простой сельский учитель Иван Губкин поступил в Горный институт и за десять лет прошел путь от студента до ученого с мировым именем. Такие люди не привыкли ходить вокруг да около.